Он, она, они
Он, она, они
Валерий Антипин
Жизнь похожа на облако, плывущее в небе. Мы сами вольны менять его формы и цвет. Выбирать, каким ему быть и куда следовать. Но тот ли выбор сделан? А жизнь, как известно, спонтанна и многогранна. Случается, она преподносит разные курьёзы. Какими бы они не были, с ними врываются события, впечатления, эмоции. И порой это не радует.
Он, она, они
Валерий Антипин
Редактор Ф. Шагбалова
Корректор В. Чернышев
© Валерий Антипин, 2022
ISBN 978-5-4483-7180-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЗНАКОМАЯ НЕЗНАКОМКА
Закусывая пончиками, запивая какао, я утолял голод. Мне холостяку, который сторонился женщин, не то чтобы избегал, а именно сторонился, стало неловко, когда за моим столиком появилась брюнетка в тот самый момент, когда я дожевывал последний пончик.
Разместившись на стуле, и на первый взгляд скромная дама стрельнула карими глазами, пронзив меня так глубоко, что и пончик, и глоток какао медленно опустились в желудок и спрессовались там в комок. Я был противником долгих увлечений и романов, предпочитая свободную, холостяцкую жизнь узам брака. В чём заключались преимущества такой свободы, объяснить, конечно, не мог, но стиль моей жизни вполне устраивал меня. Но сегодня мои убеждения, чувствовалось, могли дать большую трещину.
Мы смотрели друг другу в глаза, пока она пила кофе. Не отрывая взгляда, разглядывая брюнетку в упор, я постарался выразить на своей физиономии полное равнодушие к её особе, мало того, показывал всем своим видом, что она не в моём вкусе. Ну, просто всем. Грязным воротником рубахи, вытянутым джемпером и особенно, исходящим от меня запахом бензина. А она спокойно пила кофе. Её самоуверенность и добродушная улыбочка, обращенная прямо на меня, начали уже злить мое мужское самолюбие.
«Да что в ней такого-то, а! Я и лучше встречал. Встану сейчас и уйду. Вот и всё. До свидания! Тоже мне, нашлась королева», – подумал я.
Брюнетка, как показалось мне, бесхитростно посмеивалась.
«И что я завёлся? Смотрит, ну и пусть смотрит. Что-то в ней есть, в этой брюнетке. Не пойму только, что именно. Одета просто, но со вкусом: золотой, тоненький браслетик к лицу, модная юбка и кофточка», – продолжал я мысленный диалог сам с собой.
Она взяла салфетку, приложила её к пухленьким губкам и, положив на край стола, слегка развернулась. Затем облокотилась на стол, устроив свой подбородок на ладонях. Её ровное дыхание и аромат духов, кстати, приятный, подействовали на меня расслабляюще, и я потянулся, было к ней, но вовремя остановился. И всё же нас разделяло только символическое расстояние – десять сантиметров нелюбви.
«А она симпатичная», – отметил я.
Интересно, что думала брюнетка о личности, ёрзавшей напротив. Её взгляд, казалось, оценивал фигуру мужчины, находящегося в расцвете сил, всех сил, в том числе и финансовых, но, по-видимому, её заинтересовало что-то другое. Не исключено, что она прикидывалась, пряча за красивой внешностью обыкновенную стерву, которая при удобной возможности вильнёт хвостом и сделает какую-нибудь гадость. Хлоп, и должен по гроб жизни.
«Нет, точно прикидывается. Что-то в ней есть такое… Хоть я её и не знаю, вижу впервые, но заметил – глазки у неё нахальные. Выпила кофе. Вам ещё что-нибудь? Мужчину на десерт? И почему именно этот? Здесь их море. Ну что уставилась? Мне от тебя ничего не нужно. У меня всё есть. Чем же она занимается, хотелось бы узнать. С такими ручками кирпичи не укладывают. Интеллигентка. Я шофёр, она – из другого круга. Ничего общего. Хозяйка из неё, как из меня учитель. И что тут делает? Ладно, я заскочил перекусить и только, да и мой грузовик сломался… Смотрю на неё – тощевата, хрупковата малость. Может, угостить? А если откажется? Да и пусть отказывается, сам съем», – повнимательней рассмотрев её, решил я.
Через пять минут на столе стояли тарелки с жареным картофелем и ветчиной, салаты, пончики. Брюнетка посмотрела на блюда, на меня и культурно приступила к еде. Оставалось только подождать минут пятнадцать и познакомиться.
Отужинав, она достала из сумочки журнал и, открыв его на одной из страниц, протянула мне. На весь лист была изображена фотография здания, в котором мы и находились, а в правом верхнем углу красовалось лицо брюнетки. Тут же – имя, фамилия автора проекта. И зачем она показывает картинки журнала, на что намекает. Экая невидаль. Для шофёра с дипломом это стало далёким и неосуществимым. Увидев всё это, я расстроился. Готовился без всяких там кивков свалить из кафе, но когда журнал лощёной обложкой коснулся скатерти стола, перед моим носом возник бокал с красным вином, который оплели пальчики брюнетки.
Ну, как я могу отказаться! Второй бокал, третий, а мы даже не знакомы. Зачем ей кто-то и почему не шофёр? Нет, только не это. Всё, ухожу. Глаза бы мои меня не видели. Надо встать и уйти.
Брюнетка, накинув бежевый плащ, взяла меня за руку и слегка подтолкнув, намекнула этим, что пора к выходу. Я-то знал, куда мне надо идти, а вот куда ей?
Выйдя из кафе, я повернул в сторону сломанного грузовика и к ближайшему телефону. Брюнетка продолжает идти со мной, уже прижимаясь ко мне и обнимая одной рукой. Преодолевая крайние неудобства, я достал из левого кармана брюк записную книжку. Отыскав в ней слово «гараж», слегка отстранился от спутницы, но не тут-то было. Женщина опередила меня. Она открыла дверцу телефонной будки и, не успев набрать номера, увидела, что провода оборваны. Пожала плечами и повесила трубку обратно. Я немного растерялся, а она, развернув меня на девяносто градусов, потащила через дорогу.
Несколько минут возмущения по поводу такой наглости, и я уже разуваюсь в прихожей. Брюнетка скинула туфли и, нагнувшись, погладила пятки уставших ног. Упавший плащ, сумочка, зонт. Затем она легко и соблазнительно сняла кофточку, входя в другую комнату.
Шагнув в коридор квартиры незнакомой женщины, я не почувствовал себя гостем, как будто домой вернулся из рейса. Так просто. Впервые, а не гость.
Тёплый поток воды в душевой успокоил и отрезвил. Её нежные руки дотронулись до шеи, равномерно, слегка надавливая, размяли мышцы, скользнули и оплели тело, замерли на короткую паузу. И я почувствовал влажные губы, её мягкие бугры, ласкающий ухо шелест воды. Странно, но она как будто знала обо мне всё или почти всё. Три года разницы и куча совпадений.
Про Лену точно ничего не знала…
– Ты посмотри на него. Что ты в нём нашла!
– Да полно тебе, па. Мы расстались, – сказала Лена.
– Расстались? А куда ты наряжаешься. Не с ним ли? – спросил её отец.
– Чем он тебе не понравился?
– Мальчишка ещё.
– Только и всего, – спокойно отреагировала Лена и, закончив нехитрый макияж, подскочив к отцу, чмокнула его в щёку.
– Лена, я прошу тебя, детка!
– Папочка! Последний вечер.
Я не придал тому, случайно услышанному мной разговору особого значения. А вечер оказался действительно последним. Пришли мы вдвоем, а ушли каждый в отдельности, точнее, после зажигательных танцев, подцепив более подходящего жениха, Лена, умчалась в такси. Танцуя белый танец с какой-то девушкой, я не вымолвил ни слова. С последним аккордом мелодии она неуклюже отступила, выжидающе постояв, как-то обиженно повернулась и, не оборачиваясь, смешалась с гущей танцующей молодежи. Сверкающие огни и музыка. Пятый курс института. Моя бывшая девушка, дочь майора, уехала в Азию. Через несколько лет она объявилась. Это был вторник или четверг, точно не помню. Телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал знакомый голос:
– Как дела архитектор?
– Вы ошиблись номером, – последовал мой ответ.
Лена названивала целый день, пока я не выдернул шнур, отключив телефон. Во мне говорила обида. Какой проект, Лена? Ты и проект были связаны, были моим будущим, без Азии и кого-либо ещё.
Ближе к вечеру она позвонила в дверь квартиры. Я открыл, не приглашая её пройти. Используя своё женское обаяние, Лена рассказывала о прошлых ошибках, об отце-полковнике. Задавая наводящие вопросы, выясняла – свободен ли я. В это время с верхнего этажа, отсчитывая каждую ступеньку каблучками туфель, спускалась женщина. В полумраке подъезда мне не удалось разглядеть её лица, но эта походка показалась знакомой. Не дослушав Лену, я захлопнул дверь.
Мои чертежи двухэтажного здания с предложенными стильными штучками так и остались пылиться в бюро. Защитив диплом, я собрал чемодан и отправился на север. Год махал лопатой, потом освоил экскаватор и перерыл сотни тонн промёрзшей земли, а после колесил на грузовике по разным городам и весям. Через двенадцать лет у меня было всё, что нужно для хорошей жизни, кроме одного – человека, который бы разделил со мною эту радость.
Я не часто приезжал домой.
«Какого чёрта! Сутки в городе. Звонки, гости. Где же ты была раньше? Север – не Азия. Дорогая, у меня другие планы, но ты в них уже не вхожа. Провести со мной ночь, а утром помахать ручкой и уехать в Италию! Ты просто обворожительна, но у женщины есть и другие качества, поверь мне, Лена», – возмущался я.
Стук в дверь.
– Андрей, открой!
– Прощай. Привет Итальянцу!
За дверью послышались удаляющиеся шаги. Лена села в машину и выехала со двора. На этом и закончился наш поединок. Не осталось ни грусти, ни жалости. Ни любви, ни перспективы. Ничего. Пустое место.
С мамой работала девушка, о которой она много рассказывала и конечно мечтала познакомить её со мной. В то время меня не интересовали как Веры, так и Маши, и тем более Лены. Ну, куда денешься от этих настойчивых убеждений.
– А Маша училась в том же институте! Андрюша, так и будешь один! Вон у Марьи уже внуки. Скажи мне сын, когда ты женишься, – спрашивала постоянно мама, но, видя, что мне до фонаря, она перестала допекать этой темой.
Меня раздражали разговоры о семейном счастье и уютных очагах. Не выдержав родительской заботы, я перебрался в соседний квартал и пустую полуторку. Раскладушка, необходимая посуда и книги. Что ещё нужно холостяку, но нет-нет, да и появлялась мысль: «Кто же такая эта Маша». Не слишком ли часто произносят это имя. Совпадение. Так-то оно конечно так, но было ощущение, что за моей спиной, рядом существует женщина, содействующая в определённые моменты отнюдь не случайно. И действительно, всё на это указывает, но, пожалуй, так хочется самому, а этого нет, и не будет.
Я слышал уже об одной Маше, лёжа в реанимации, не надеясь на выздоровление. Хирург говорил – повезло. В чём? В том, что дни и ночи напролёт у постели дежурила какая-то Маша? Когда выписывался, сказали – не оставила адреса, а представилась случайной попутчицей. Сдаётся, что эта самая попутчица и есть пассажирка всей моей жизни.
Свадьба лучшего друга. Колонна машин, букеты цветов, подарки, вальс Мендельсона, жених с невестой и её подруга. Что-то было в ней такое… Разговоры между выпитыми рюмками, выкрикнутое «горько», а потом всё как в тумане. Только голоса:
– Я его сама отвезу.
– Маша, постарайся, пожалуйста.
– Не беспокойтесь, в случае чего, позвоню.
– Андрюха, вставай! Всё, домой! Такси подъехало.
Саня дотащил меня до машины:
– Ну, Маш! Счастливо.
На следующее утро, а вернее день, смутно припоминая ночь, я допытывался у мамы как оказался дома.
– Незнакомка, в шикарном таком платье. Если бы… не эта девушка, так и сопел бы на улице, возле подъезда. Кстати, где-то я эту девушку видела.
– Познакомилась с ней? – спросил я маму.
– Нет. Даже поблагодарить не успела. Ушла она. Хороша свадьба! Ты сам что-нибудь помнишь?
– Помню, конечно, но до стола. А там… рюмки вот такой глубины, ноги вот такой вот длины, горы, – выставив ладони перед грудью, я изобразил два бугра.
– Понятно. Развлекаешься.
– Да нет, мам. Была там одна.
– У которой горы?
Кивнув, я развёл руками.
– Эх ты!
Перед отъездом в Мурманск Саня и его жена Юля рассказали, что после свадьбы Маша уехала. Куда – не знают. Путеводителем был Санин палец, указывающий на Полярную звезду.
– Мы не в курсе, Андрюха! Будешь в городе, заходи в любое время. Ждём!
Гудок. Рукопожатие. Плацкарт. Ужин в вагоне-ресторане, полгода вахты.
Светало. С высоты третьего этажа я смотрел на кафе, которое появилось на углу перекрестка года полтора назад, и думал о таинственной незнакомке, которая странным образом появлялась и исчезала в моей судьбе. Неужели это та самая Маша? Сев на край дивана, поправил ей волосы, обнял и прошептал:
– Маша!
– Андрюшка! – радостно воскликнула она.
Наши губы сомкнулись.
И вот сейчас, как десять лет назад, она нежится в постели, под окнами припаркован мой грузовик. Сын и тёща на даче. Подъедут на наш с Машей юбилей, часам к четырём. Так и живём, а что ещё надо. Она, сын и годы вместе.
НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗАБВЕНИЯ
Блин! Что так холодно-то. Сыро. Простынь влажная… Куда я попал? Одеяло тоненькое… Я даже его веса не ощущаю. Может, его и нет совсем. О! Нет. Одеяло туточки, только толку от него никакого. Вчера! А что же вчера. Блин. Дубак. Надо расслабиться и глубоко дышать, почаще и глубже.
Вова дрожал, как осиновый лист. Укрывшись с головой и свернувшись калачиком, находясь между сном и бодрствованием, он вспоминал прошедшие дни и вечера, путая реальность и сновидение.
Где… Где я? У Марины? Она форточку забыла закрыть? Она уже встала. Марина рано встаёт, но и пораньше ложится. Жаворонок. Соскочит с постели, поправит мне чёлку, поцелует. Её рука скользнёт, едва касаясь кожи, задержится на груди, оставив на ней отпечаток тепла. Зашуршит ткань халата, послышатся осторожные шаги. Стукнет негромко дверь о косяк и струя воды ударит о дно ванны. А я ещё поваляюсь, анализируя увиденный сон, если конечно приснится.
Но почему-то сегодня я не слышал шагов, привычной возни на кухне, жужжание фена и шум кипящего чайника. Где же Марина? Ушла? Почему меня не разбудила? Я, наверное, проспал! Или…. Как я мог проспать? Спешить то незачем!
А вчера нам было немного грустно. Совсем чуть-чуть. Мы гуляли в пустынном сквере, среди покрытых снегом тополей, ветки которых успели заледенеть после заморозка. Говорили о нас, родителях и о том, что случится в ближайшее время.
Мальчик и девочка, сжимая озябшими ручонками ремни школьных рюкзаков, о чем-то серьёзно разговаривали и проходя мимо, примолкли, глянув на нас совсем не по-детски. Невольно улыбнувшись, мы вспомнили себя, школу и пятый класс, где встретились впервые. Маринка с косичками смешная.
Зашли в торговый центр погреться. Перекусили, прошвырнулись по этажам. Народу!
Потом домой. Уединились. Взял её за руку. Ушами прижались как два кролика, притихли. Сидим на диване, на канареек смотрим. А они прыгают по клетки, соловьями заливаются. Два часа просидели, словно две минуты жизни, расстаться боимся. Прощались долго.
Наши мамы как названные сёстры. На кухне спрячутся и шепчутся, шепчутся. О чём шепчутся… Всё равно по-своему сделаем.
Блин! Колотун. А кто это храпит? Коля! Юрка так не храпит, а вот Коля такую трель забубенит, уши в трубочку сворачиваются. Толкнёшь, а ему ходьбы хны. Губами почмокает и опять захрюкает. Значит у Коляна. От Марины я к нему заглянул.
За столом втроём уселись. Юрка картошку хомячит, а мы с Колей сосиски, яичницу и капусту квашенную, лучок зелёный. Песню поём о шинели.
«Ой, вы, ой вы, серые шинели, от пролитой крови сразу потемнели».
Глотки рвём, рифмы не соблюдаем. Фальшивим, блин…! Соседи сверху и снизу азбуку Морзе по батареям отстукивают, сигналы шлют, а мы про лето и маленькую жизнь хором запеваем, да под капусту. В дверь звонят, по батареям стучат, глаза в кучу и душа скулит и ноет. От чего ноет, не знаю. Кто-то из старших пришёл, Кольке по затылку съездил, дылдой обозвал и лоботрясом, а что дальше было, хоть убей не помню.
У Коли дома тепло. Нет, не у Коли. Ну, где же тогда я, где. А!
Поезд. Мчится поезд через поля, речушки, посёлки. Состав, плавно покачиваясь, стучит колёсами. Гудит, не задерживается. Плацкартный вагон. Из купе в купе, по узкому коридору слоняется молодёжь. Оживлённо в вагоне и шумно. Разговоры, анекдоты. Сквозняки, фантики и чьи-то носки. Звенит и побрякивает стеклянная тара. Запах копчёной колбасы, курицы, хлеба, которые поглощались первыми и совместно. На любителя сало. Минералка. Пирожки и булочки. Иногда всухомятку. Привычная трапеза в дороге.
Вова залез на самую верхнюю полку, где обычно хранятся чемоданы и ручная кладь. Прижался к стенке и уткнувшись носом в сумку, сопел в две дырочки. Галдёж продолжался, иногда стихая, возобновлялся вновь с какого-то одиночного визга. Через шум голосов до него донеслось предупреждение:
– Заглохли все! Внимание. На остановках вагон не покидать. В туалет не ходить. Тамбур посещать не более четырёх, пяти человек.
– А вдруг приспичит? – спросил кто—то из оравы.
– Потерпишь.
– Продукты заканчиваются. И воды нет.
– Кипяток будет через двадцать минут. Напоминаю, осталось часов десять кататься. Да, и вот ещё что… Повторюсь, для особо забывчивых. Мусор в окна не выбрасывать. Складывать в пакеты. Проводник уберёт.
Вова изрядно вымотался за последние четверо суток. Отдохнуть по-человечески ему так и не пришлось. Не помыться, не пожрать горячего и не побриться. Дискомфорт измотал тело и ум, молодые нервы, которые иногда не выдерживали и выплёскивались на окружающих в виде грубых слов, жестов и даже взмахов сжатой в кулак руки. У каждого из шестидесяти диких пассажиров, сопровождаемых подозрительными субъектами с хмурыми репами, были причины нервничать. И не только нервничать и сомневаться, но и жаловаться, оказавшись в обстановки неподходящей представлениям большинства. Никто, никого толком не знал. Никто, никому не доверял, меняя тему «о себе», на темы более простые, удалённые и не имеющих с ней ничего общего.
После отправки в пункт назначения, члены общества, вырванные из гражданского контекста страны, разбились на отдельные группы. В состав входило от пяти до девяти парней. Каждая группа держалась особняком, тщательно оберегая свои интересы и намерения.
Случались и потасовки. В частности, во время пересадки с автобуса на поезд. В самый разгар, словно из-под земли появились трое с хмурыми репами и раскидали конфликтующих парней на стороны.
– Прекратить немедленно! Эй, ты… пошёл! Куда! Полбу хочешь, держи… Пошёл, я сказал.
– Стоять. Всем стоять. Не двигаться, – орал второй.
– Кому неймётся? Тебе, тебе или тебе? Разошлись! Кому сказано, – хрипел басом третий.
– Что шустрик! Не терпеливый, как я погляжу. Ты кто? Не знаешь кретин. Лучше всех? Ты такой же, как и они. Свободен.
Кровь кипит, нервы шалят, из ноздрей пар. Пальцы сжимаются так, что костяшки белеют. Рожи оскалом перекошены, в голове чехарда и разные явления.
Посмотрели, потоптались. Оценили возможности сопровождающих. Присмирели. И мыслишки о долге, вспыхнув огнём, становилась преградой для дальнейшего разбирательства где-нибудь без свидетелей.
Сдерживая ярость и пыл, Вова уклонялся от стычек, но находились хамы и наглецы, позволяющие вести себя, откровенно говоря, дерзко и развязано.
– Слышь, ты. Сквозанул с прохода!
– Мешаю? – спокойно спросил Вова.
– Мешаешь.
Посмотрев на задиру с круглым лицом, тонкими губами и взглядом бешеного пса, он посоветовал:
– Обойди, целее будешь.
– Борзый! – воскликнул круглолицый парень и ударил Вову в живот.
«А метил в солнечное сплетение», – сообразил Вова.
Ответный хук «левой» в подбородок, заставил нападающего схватиться за поручень. Движение поезда помогло с инерцией, придав удару дополнительную силу.
– Эй! Ты чо. Припух что ли! На кого руку поднял!
Вова махал кулаками не потому, что чувствовал к кому-то ненависть. Он не питал злобы, не хотел унизить или стать лидером. Он делал это, зная, что между долгом и подчинением овраг. Он начинается здесь, в этом плацкартном вагоне. В замкнутом пространстве, где проявлялся характер, склонности и черты. Под действием неожиданных изменений, что-то внутри каждого и спрятанное от посторонних глаз, берёт вверх и показывает своё содержимое.
Таких, как Вова было немного. Общаться на равных или не общаться совсем, значило для него немало. Он без всякого сожаления расставался с людьми, уловив хоть малейший намёк на принуждение, но оставался верным другом тем, кто принимал его почти как мама, без притворств и по-дружески.
Нанося прямые удары в нос, он уверено защищал свою независимость, не утомляя голову знанием о добре и зле.
– Эй! Харэ.
– Завязывайте соплями брызгать!
– Угомонитесь бойцы! – раздался бас сопровождающего.
Согласившись с прекращением поединка, круглолицый застегнул на молнию мастерку, приложил платок к разбитому носу, сердито глянул и проскользнул в тамбур. Ощупав ребро, отдуваясь, Вова повернулся к окну и бездумно смотрел на покрытые снегом просторы.
– Вовка! Давай к нам.
– Сейчас.
«Весело в вагоне, не соскучишься. На полку и бай-бай», – подумал он.
В районе двадцати трёх часов, поезд сбавил ход, дёрнул вагоны и, пыхтя, остановился. Уставшую, психованную толпу высадили с поезда на полустанке. Построили в две шеренги и сделали перекличку.
Помогая друг другу, рослые и долговязые, откормленные, худые и щуплые, а также средних размеров юнцы, карабкались в кузов «Урала». Под брезент, в укрытие от мокрого снега. Брякнул борт, заревел мотор, и они тряслись по бездорожью в неизвестность, голодные, с хмурыми и злыми лицами. Кто дремал, кто зевал и кашлял.
Грузовик, резанув кромешную темень лучами фар, тормознул возле одноэтажного здания.
– Выгружаемся, – прозвучала команда.
Освобождая нагретые места под брезентовым укрытием, прыгая в жидкую грязюку, потревоженную колёсами «Урала», пацаны, лениво перебирая ногами, самостоятельно организовав колонну, послушно заходили внутрь неказистого здания.
– Раздеваемся! Одежду бросаем сюда. Средства гигиены: зубную щётку, мыло, безопасные бритвы и прочее в пакет. Живей, живей! Не в гости приехали. Не толкаемся и соблюдаем очередь.
Вова достал из сумки приготовленный заранее свёрток и совсем пустую, бросил её в кучу одежды. Скинул мокрую куртку. С ног кроссовки и джинсы. На простынь, пожелтевшую от ветхости, полетели свитер и рубаха.
Не обращая внимания на толчею голых тел, он пошлёпал в душевую. Едва тёплая вода с запахом болота, омыло плечи, прокатилась вниз и достигнув пяток, согрела стопы.
– Не задерживаем очередь. Ополоснулись и достаточно. В субботу баня будет.
На ходу, обтираясь какой-то тряпочкой любезно предоставленной перед помывкой, Вова шагнул в смежную комнату. Расписался в журнале, оделся и тут…
Ощупывая металлический уголок кровати, сжимая зубы от сырости, он с благоговением подумал о нескольких минутах покоя, доставшихся ему в полном сознании. О минутах, когда он может расслабиться, помечтать и вспомнить что-нибудь, что-нибудь…
– Рота подъём!
В окнах трёхэтажной казармы зажёгся свет. Замелькали тени. Завизжали пружины, закрутились портянки. Застучали о пол каблуки кирзовых сапог. Голос старшины, громкий и угрожающий, предупредил о дополнительных тренировках перед отбоем, назвал кого-то тараканами и властно приказал строиться на улице.
– Это армия, сынки! Не санаторий.
Армейский городок пробудился. Засуетились командиры и дежурные.
– Бегом марш.
На плацу прыгали и отжимались, кувыркались и доставали руками носки сапог под счёт, который часто и издевательски менял темп.
– Делай раз! Делай два! И д…в…а. И раз, два. Солдатская пружина согреет, взбодрит и закалит ваши хилые организмы, – гаркнул старшина.
Все по команде перевернулись на спины и подняли ноги.
– Угол сорок пять градусов. Держать!
Пресс каменел, и пот лился градом.
– Упор лёжа принять, – скомандовал он.
Оттолкнулись, хлопок, исходное положение. Раз.
– Бойцы! Я ж сказал с хлопком, прогнуться в пояснице команды не было. Два… Три…. Встать.
Разгорячённый строй в составе шестидесяти новобранцев остановился у входа в казарму, взрыхлив снег и лёд на плацу. Разрозненный отряд, которому суждено стать боевой и сплочённой разведротой, способной выполнить поставленную задачу, выдержать тяготы службы и пройти спецподготовку. Окунуться в нелёгкие, солдатские будни, которые навсегда врежутся в память.
А потом торговый центр, в снегу тополя, Марина.
СНЕГОПАД
– Так! Поехали, поехали, – торопил Илью Глеб. Они знали друг друга давно. Дружили с детства. Друзья не разлить водой. Круче чем братья. Илья доверял ему как себе. Он навестил Глеба как обычно, но этот визит не был обычным. Когда ломается жизнь не до обычных визитов. Когда ломается жизнь не до отпусков и ремонтов, не до норковых шуб и веселья. Хмур Илья, не позавидуешь.
Открыв дверь автомобиля, он сел на переднее сидение и задумался.
«Катя, Катя. Что я упустил? Что! Когда это случилось? Началось? С чего? В чём же причина? Разговаривать по-человечески разучились, орём друг на друга. Сидим по разным углам как чужие. А мы и так уже чужие. Что у нас общего? Только Даша! Ничего больше нет? Ничего не осталось? Когда мы что-то делали вместе? Ах да! Гуляли. И то, год назад. Собрались, пошли! Уговорил кое-как. Катя рядом идёт, будто не знает. Будто стесняется меня. На шаг опередит, то отстанет. Не хочется ей гулять со мной. Чувствую, не хочется! Посмотрю на неё, а она в другом месте. Раньше под руку возьмёт, прижмётся, говорит, говорит… Предлагает куда-нибудь сходить или съездить и Дашка с нами. Всегда втроём. Хорошо было! По-другому всё было».
Осень. Осень ранняя, прохладная. Люди по сезону одеты. Лужи по утрам коркой льда покрываются. Ветер колючий, угрюмость всеобщая после тёплых дней.
«Дожились! Деньги врозь, спим отдельно. Домой только, и ночевать прихожу. Продукты в холодильник заброшу, с дочкой поговорю и все мои домашние заботы. Делать ничего не тянет. Знаю, что надо, а не могу. Желания нет. Пропало желание. Старался, переживал, экономил. Может зря? Заболел на днях. Ерунда! Болей…! Болей на здоровье. Стакан воды подать некому», – не успокаивался Илья.
В багажнике брякнуло. Машина качнулась. Глеб спешил. Его не будет дома с неделю. Послезавтра он уедет. Известия досадные. Никуда не годные известия. Илья поживёт у него. Приедет, поговорит с обоими. Им ли расходится. Он небрежно уложил инструмент и закрыл дверцу багажника. Сердитый Илья о чём-то думал.
«Работа, праздники, выходные. Турпоездки. Квартира как картинка. Чистота, порядок и уют. Только радости от этого никакой. Катя! Что же ты натворила Катерина. Холодная стала, а мне рядом душевный человек необходим. Без этого ни туда, ни сюда. О чём думает, что на уме, какие мысли? Отрицает всё. Врёт! Знаю, что врёт. Скандалы, ссоры. Не родные – враги».
Глеб посуетившись, посмотрел на панель приборов, переключил передачу, и машина медленно тронулась с места. Выехав со двора на проспект, они помчались в другой конец города. Вторая половина дня. На улице серо и хмуро, как и на душе. Противно и тошно. Перекрёстки, белые полосы, моргающие зелёные стрелочки.
«А как же Даша! Даша то как. Разорвётся на две половины? Мы как-нибудь разберёмся между собой, разложим вопросы по полкам. А Даша? Что будет с ней. Нет, нельзя, чтобы так получилось. Нельзя. Доигрались! Оба. И кто теперь прав, виноват, умней! И кто же выиграл, и кто проиграл, победил? Молодцы. Управились. Дашу спрашивать совсем не обязательно! В семье раскол. Не до Даши».
Глеб о чём-то спросил и Илья машинально ответил.
«Вчера в комнате закрылась, уткнулась в подушку. В глазах слезы. Забыли ребёнка, совсем забыли! Сами тонем и её за собой тащим, каждый в свою сторону. Зачем мы ей по одному. Упёрлись рогами, два барана. Кто кого. И как же быть? Опять прогнуться? Семью сохранить до очередной нервотрёпки? Снова мне…! Катя этого и ждёт. Характер. Край! Не моя очередь. Хватит! И что же случилось с нами?».
– Не переживай. Посмотри на себя! Как чёрная туча. Илья! Люди сходятся, расходятся. Пойми меня только правильно. У каждого свои сложности. В этой ситуации тебе никто не поможет. Попробуй, поживи её жизнью. Смени обстановку. Съезди куда-нибудь, – успокаивал Глеб Илью.
– Пожить её жизнью! Да я и так только и делал что жил её жизнью. Всё для них. Это – пожалуйста, то – пожалуйста. Знаешь Глеб, что… Я от неё за этот прошедший год, увидел предостаточно. Не поверишь! Так много увидел и услышал, правда, кроме того, что действительно хотел. Я и не подозревал о её скрытых талантах.
– Кризис старик. Он у всех бывает. Ты не горячись. Проскочите! Катя женщина упёртая. Неспроста же это всё. Ты с ней помягче.
– Да она Глеб сама на конфликт нарывается! Ах, так, ах так. В приоритетах теперь я последний. Ты как-нибудь сам, а вот если мне необходимо, будь уж любезен, расшибись в лепёшку, не поможешь, откажешься – плохой! Из-за Дашки терплю, куда деваться. Вечно так продолжаться не может. Мне надо, мне надо. А когда мне надо! Наплевать! Попросил и жди у моря погоды. Ой, я забыла! Подружка свистнула, и след простыл. Никогда до конца, ничего не доводит. Возьмётся и бросит, а Илья расхлёбывай. Проблемы где-то там, где-то у подруг и знакомых, а у нас Глеб, нет проблем. Нет и всё тут! Испарились. Так, мелочи одни. Создаётся впечатление, что семья в обузу. Знаешь Глеб…
Глеб слушал друга. Он и сам давно жил один. Не любил давать советы. Вспоминать о Наташе и депрессии, из которой вышел благодаря одному лишь средству – спорту. Тёмные времена. Он хотел помочь, но в тоже время понимал, что у каждого человека своё средство и найти его трудно.
Эмоции… Они есть и будут. Но такие переживания, что пожирают тебя, твою жизнь и выбор, потому, что ты уже выбрал – их, могут убить. Паршивые мысли бесконечным потоком вьются по кругу. Ночью, днём. И кажется, им нет конца. Об одном и том же, вокруг да около. Не спишь, не ешь, теряешь интерес. Гнев, бессилие и ненависть – один узел, пучок. Ядро, разрушающее твоё существо. Они всегда с тобой, преследуют и порабощают. Отсекают надежду что-либо исправить, веру в себя и что-то доброе, лучшее. Порой невозможно с ними справится в одиночку. Переделать жизнь, скроить её заново, сшить и начать с того, что ты есть. С того, что у тебя есть. Это не каждый сможет. Ему повезло. Да, повезло. Не всем так везёт. У него была отдушина. Как-то всё само собой получилось. Сплав на плотах по горным рекам излечил. Природа, драйв, опустошили его голову от мрачных мыслей. С тех пор он думал и поступал по-другому.
Подъехав к дому, где жил Илья, Глеб остановил автомобиль. Он слушал друга и хорошо представлял, что творится с ним. Выслушать… Сейчас надо выслушать и услышать без своих суждений и выводов. Без советов и вопросов. А что делать дальше Илья решит сам. Он сможет.
Илья, закончив свой долгий и эмоциональный монолог, попрощался и вылез из машины. Его ожидал неприятный разговор с Катей.
– Приезжай! Звони! Если надумаешь, сходим в поход, – предложил Глеб. – Лес отличное лекарство. Рекомендую. Не унывай дружище. Всё образуется.
– Образуется, как же, – ответил в полголоса Илья и пошёл в сторону подъезда, услышав за спиной урчание отъезжающего автомобиля.
За два дня, он перебрал практически все варианты ухода. Илья более не стремился гасить необъяснимые вспышки Катиной злобы. Реагировать на её придирки и играть роль безвольной, отзывчивой куклы, поддерживать, а после чего сообразить, что тебя снова надули. До него никак не доходило, зачем она так поступает.
Хитрит, выкручивается и ждёт нового примирения.
– Психичка! – произнёс он, поднимаясь на третий этаж, ещё надеясь на её благоразумие.
Согласиться с ним, значит признать свои ошибки, а для Кати это было сложновато. Но дело не в согласии, а в примирении. Она умела перевернуть факты и снять с себя ответственность. Катя явно что-то скрывала. Что-то такое – взрывное. Он даже думать об этом не хотел.
«Почему Катя? Почему? Ведёшь себя так, словно тебе всё равно. Чего ты хочешь? Чего добиваешься?», – спрашивал он себя.
Доказывать было нечего. Их жизнь, их мир, который они создавали долгие годы, и был доказательством. И мир этот рушился. Неужели они стали какими-то другими. Он, Катя, их дочь и отношения между ними. Назревал конфликт и делать вид, что ничего не происходит глупо. Из маленького недоразумения он превратится в непонимание, а дальше не доверие и пропасть. Наверно. Наверно и другими.
Илья имел намерение разобраться с семейным переплётом немедля. Прямо сейчас и сегодня.
– Катя! – начал он. – Сколько можно!
Катя молчала. Ей не хотелось отвечать. Она смотрела в пол, слушая нотации мужа.
– Какие-то звонки. Ушла. Пришла. Куда? Зачем? Что за секреты, тайны? Я тебя не понимаю! Говоришь одно, делаешь другое. Кричишь по любому пустяку. Что-то не устраивает? Скажи, что именно.
Катя посмотрела на мужа и отвела взгляд, но так ничего и не сказала. Она понимала, понимала, что так продолжаться не может. Что их жизнь постепенно, день ото дня приходит в тупик и теряет смысл. Чего-то не хватает, не достаёт, но «оно» ещё здесь и крутится рядом. Рядом с ним, и с ней, с Дашей. Что-то от радуги, весны, прикосновений, взглядов. Ведь было же, было! Увы! Прошло, но не исчезло. Так бывает. Живут люди, живут и им остаются только привычки. Тоскливо думать, что многое уже позади. Мечты как туман, рассеялись в жизненных мелочах и к счастью не все рассеялись.
И так бывает. Они вместе многого добились и пережили, но упустили, прозевали свою синюю птицу. Замотались. Упорхнула птаха.
«Я устала. Я просто устала», – думала Катя.
«Хотя нет. Слова… Лишь слова. Бессмысленный разговор. Сколько их было».
Илью раздражало молчание жены. Он нервничал, но продолжал говорить.
«Зачем он только пришёл в ресторан. Зачем?», – осуждала она его.
Цветы. Явился. Откуда он узнал, откуда! А… нашлись добрые люди. А что! Ей нельзя с друзьями в ресторан сходить! Нельзя, да. Не сказала, нахамила, что из того! Подумаешь трагедия, чего тут такого особенного. Глянул – мурашки по коже. Повеселилась. Ага! Как же! Надоело быть одной. Хотелось, чтобы кто-нибудь, поухаживал, был рядом и всё.
Он на работе. Всегда на работе. Вечность.
Где твои восхищённые глаза, комплименты. Где? Ужин при свечах. Танцы. Выпрашивала, выпрашивала. Обязаны! Должны! Придёшь и бу, бу, бу… Я тоже, между прочим, не ландыши нюхаю. А Сергей – Катюша, Катюша! Ходил по пятам. Приятно. Ничего с собой сделать не смогла. Не устояла. Сдалась. Не любила. Никакого наслаждения. Не лучший эпизод из жизни. Вот так Илья. И кто же ему всё-таки сказал? Да какая теперь разница!
А в ресторане Катя бесцеремонно воскликнула:
– О! Цветочки. Ничего оригинальней придумать не смог? Зачем мне этот веник!
И отбросила цветы в сторону на край накрытого стола, застеленного одноразовой скатертью.
Сидя в кругу своих знакомых, в вечернем платье, украсив правое запястье браслетом, который ей подарил Илья ко дню рождения, Катя не ожидала увидеть мужа. Вызывающе посмотрев, она ехидно улыбнулась, услышав одобряющие, но не громкие смешки компании. Илья опешил, воспринимая на себе выжидающие взгляды. К такому приёму он не был готов и представлял всё иначе. Катя сердилась, излучая неприветливый взгляд.
«Ясно. Лишний», – сообразил Илья.
– Ну же, присаживайся уже, так и будешь стоять, как вкопанный, – предложила одна из девушек, разрядив обстановку, указав на свободный стул.
Посмотрев на присутствующих, стол, на котором стояли закуски, вино и фрукты, Илья, отклонив предложение, развернулся и ушёл.
Голоса, и скользящие по полу официанты, и звон столовых приборов. Расстроенный и подавленный, он вышел из ресторана. Звуки мелодии, улыбки, наглаженные воротнички, настроения, остались за стеклянными дверями. За стеклянными дверями осталось что-то важное для него. «Оно» носилось по залу, стучалось в окна и обращалось к людям, но за непробиваемым стеклом, никто не слушал это важное «оно».
«Не обрадовались, а наоборот, расстроились! Виделись то давненько. Особенно с этими… Её коллегами. Беспокойства на весь ресторан. Да, Катя! Такого выражения лица у тебя я ещё не видел. Взгляд и ухмылка. Что ты… Перед кем! Со мной так нельзя. Кто они эти люди! Дороже чем я? Оставайся с ними», – рассудил Илья, расстегнул пиджак и зашагал по тротуару.
Он почему-то не злился. Новое чувство проснулось в нём, совсем ещё маленькое, но беспощадное. Он вспомнит застолье не раз, о котором случайно узнал. Эту компанию, улыбочки, песенки.
Катя и раньше позволяла себе незаурядные выходки, выходящие за рамки всяких объяснений. Редко, но позволяла. К тому же, ей нравилось создавать напряжение и не только в семье, не задумываясь особенно о последствиях. Она вернулась около одиннадцати, видимо ожидая холодный приём, сыграв на публику и получив мнимое удовольствие.
Даша спала. В коридоре, напротив входной двери, стояла дорожная сумка Ильи. Сняв туфли, Катя прошла в кухню. Мягкий, струящийся свет абажура, ложился на стол размытой крапиной. Илья молча листал папку с бумагами. Поправив причёску привычным движением, она налила стакан воды и осушила его. Преодолев какой-то внутренний барьер, подошла к мужу, навалилась на плечи, обняла и прошептала:
– Прости. Пожалуйста, прости!
Илья не ответил, а на душе у него было скверно.
«О чём ты только думал! Собрал сумку… Тогда ты вообще ничего не говорил. Собрал сумку и всё. Обиделся», – вспомнила Катя случай.
– Пап! Мам! Я гулять, – предупредила вошедшая в комнату дочь. Посмотрев на родителей, спросила:
– Вы, почему такие грустные?
– Совсем нет, – ответил Илья, серьёзным голосом.
Даша, сделав смешную гримасу, поспешила уйти.
– В девять, чтоб дома была. Оденься теплей. Снег обещали, – сказал он дочери.
– Хорошо пап!
Входная дверь хлопнула. Катя и Илья переглянулись, не решаясь дольше задерживать взглядов. Они молчали. Невидимое, отталкивающее поле, созданное из волокон подозрения и отрешённости, путалось между ними. Он гнал мысль об измене, но перед ним проплыли сцены, разговоры, поступки. На мгновение Катя показалась ему не знакомой, какой-то другой, не родной. И всё же было сомнение.
«Ну, что Катя, появились претензии. К этому собственно и шло. Какой уж есть. У меня, их тоже немало. Так и будем молчать. А что же дальше? Дальше то что, Катя?», – подумал Илья.
Кого-то лирические и чарующие встречи, бурные романы, захлестнут впечатлениями и взбодрят, окатив чем-то весенним, наполнят смыслом будущее. Кому-то обновят жизнь, вдохнув нечто яркое и сочное в существующий порядок, разрушив в нём давно отжившее. А остальным и потерпевшим, напомнят о самоуважении, раскроят на части, каждая из которых так и останется частью. Подтолкнут на поиски чего-то нового в себе и для себя лично, но возможно останутся в памяти чем-то горьким.
Катя не желала оправдываться, отрицать или винить, кого бы то ни было. Она переживала и пыталась вернуть прежнюю жизнь и понимание. Чувствовать себя не только женой и женщиной тоже, но у неё это как-то неважно получалось. Она частенько срывалась и терзала себя, и мужа, дочь.
«А он не простил. Мало ли, что люди болтают. Эх, ты Илья, сплетням поверил! Люблю, вот и дёргаю, я же не оловянная. Некогда, некогда! Занятой ты наш. Взял бы за руку, помнишь как у тополя. Сводил бы в парк, хоть в цирк. Куда-нибудь! Ты, я и Даша. Бегаем, суетимся, себя не слышим, просьб не помним. Отстранились, каждый сам по себе. Одно на другое наложилось и покатился ком с горы. Вот так и катимся Илюша. Разводят нас, неужели не ясно», – рассуждала Катя, оставшись одна.
Тишина и звон в ушах от пустоты в квартире.
Илья стоял у подъезда и размышлял. Мыслей много. Паскудные мысли. Они перемешались в голове как лотерейные шары в барабане. Куда идти? Некуда. Пришли. Разговор не закончен. Ничего не выяснили, не решили. Он оглядел двор. Даши нигде не было видно. С наступлением сумерек, детская площадка опустела. Шёл снег. Теперь он одинок. Одинок и всё-таки не один. Всегда есть кто-то рядом, но рядом нет родственной ему души. Трудно с этим смириться, а ещё трудней соглашаться с мерзостью, которую узнаёшь о близких людях.
«И что остаётся? Забыть, ничего, пережить?», – выдохнул Илья, застегнув куртку, сунул руки в карманы и не спеша, зашагал вдоль двора.
– А снег кружил и падал, никто, ни в чём не виноват, – пропел он в полголоса и свернул со двора на неширокую улицу.
Люди, автобусы, киоск «Роспечать». Дома с кирпичными фасадами, бетонные столбы с плафонами, падает снег и покрывает асфальт.
Свежо, прохладно, но тоскливо.
Встретились как-то два человека. Полюбили. Что делать, если каждый в одном и том же нуждается, а дать этого не в состоянии? Ты первый, а потом уж я. Бьются, бьются, искры летят. Оба настырные. О чём спор? Пустяк. Никакого спора. Построили вокруг себя стены, не прошибёшь и не перелезешь. Без лишних слов всё ясно, не договорятся они, чтобы договорится, компромисс необходим. Не простой, а какой-то особый компромисс. И одна у них точка соприкосновения, одна ниточка связывает. Дочь. Рвётся нить. Одиннадцать лет дочери.
Улица, улица! Как много связано с ней. Жизнь! Но жить не так просто. Всегда найдутся те, кто незаметно войдёт в нее, и постараются изменить на свой манер. Покрутятся, повертятся, хапнут интерес и до свидания. Вобьют кол раздора, даже не оглянутся. Оно им надо. А на этой улице, в снегопад, он познакомился с Катей. Через месяц сделал ей предложение. На этой улице, у тополя они загадали желание на двоих. На этой улице встречались, мечтали…
– Илья! – окликнула его Катя.
Бежит, на ходу пальто застёгивает. Ветер всю причёску растрепал. Торопится.
– Илья! Подожди.
Он оглянулся.
Она подошла к нему. Губы дрожат, одна ладонь сжимает другую. В глаза смотрит. Так посмотрела, словно в душу заглянула. Давно так не смотрела. По-доброму, с любовью.
– Илья! Илья давай начнём сначала. Ничего не было! Слышишь? Не было ничего! Сможешь?
Он молчал. Минут пять, а может десять. Думал. Крепко думал. С обидой в голосе ответил:
– Смогу.
На улице люди, плафоны горят на бетонных столбах, в киосках журналы, газеты покупают, а снежинки кружатся, кружатся. Катя и Илья стоят. Глаза в глаза. Не шевелятся. Обнялись. Тепло им. Тепло оттого, что вместе они. Тепло без работы, друзей, подруг и знакомых. Тепло без комода из ореха, гарнитуров и керамики.
Холодно им друг без друга.
ВСТРЕЧА
За бортом «ниссана», который эксплуатировался уже четыре года и две недели, тянулись к небу берёзы, кусты шиповника и дикой вишни. Высокая трава, стелилась зелёным ковром, укрывая в своей тени разную живность, грибы и ягоды. Тут тебе и порхающие стрекозы, щебет птиц и лучи солнца. Традиционный список к пикнику, с вычеркнутым в нём и не увиденным водоёмом. Лесной, вечерний ландшафт, через который Николай медленно ехал, часто переключая передачи и сердито поглядывая на тахометр, в целом успокаивал и приводил в восторг, если бы не хотелось сказать:
– Да гори оно, синим пламенем! Зачем я свернул на эту чёртову дорогу!
Раздался грохот, сверкнула молния. Так повторилось несколько раз. Задул ветер и поднял пыль. Небо почернело, изменив яркие краски леса, которые стали серыми и неприветливыми. Брызнул дождь.
Объезжая кочки и ухабы, Николай что-то недовольно бормотал под нос, смотря на колею, утрамбованную шинами автомобилей, гусеницами тракторов и местными пешеходами. Недоразумение, которое не очень-то походило на дорогу, служило для сокращения пути, километров на двадцать и пользовалось спросом, но в основном в сухую погоду и летом. Кто её проложил, неизвестно и ему как-то хотелось верить, что с благими побуждениями. Он тоже съезжал на неё, если очень уж торопился, но было это редко и без особого на то желания.
Включив дворники, Коля занервничал. Минуя берёзовый лесок, пересекая поле, скудно засаженное подсолнечником, он грубо подсчитал, что до бетона пилить ещё километров пять, шесть. Терпение его иссякало, чего не скажешь о дожде, который с каждой минутой становился сильнее.
«Блин, запаздываю…! Жена заждалась, изволновалась. На столе салаты разные, борщ и пирог стынет, гусь с яблоками. Перед сыновьями неловко, юбилей всё-таки у матери. Перед внуками стыдно, обещал как-никак к шести быть, мороженое, печенья привезти. Блин! А уже начало седьмого», – переживал он.
Без Димки и Каринки ему ни радости, ни спокойствия, мучения одни. День не видит, уже скучает. Вся семья вместе – и душа на мести. А сколько детей в приютах и интернатах без бабушек и дедушек! Жутко подумать. Судьба обойдётся не ласково с малолетства, а им и пожаловаться некому. Психологическая травма на всю жизнь. Иди, отыщи виновных.
– Ну и дорога! Сократил путь, называется, – пробурчал Николай.
Минуты через две после грустных умозаключений, в лучах фар ближнего света, появилось три силуэта. Они размахивали руками, о чём-то между собой обсуждали, подтанцовывая под дождём.
Посигналив им и притормозив, он проследил глазами за мелькающими тенями, справой стороны автомобиля. Открылась дверь и на заднее сидение, даже не спросив разрешения, уселось три женщины. Охая и ахая, брызгав струйками дождевой воды в салоне, они жаловались на мужчин и бездорожье, упрекая друг друга в упрямстве, недальновидности и некорректных действиях.
Немного успокоившись, промокшие насквозь женщины, оценив свой внешний вид, отчего-то вспомнили, что не одни, обратили внимание на Николая, который не проронил никакого слова. Шесть глаз уставились ему в затылок, скользнули вниз по его спине и затем обратно. Окончив осмотр, женщины зашептали и принялись молча за причёски, бросая косые взгляды то на себя, то на водителя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valeriy-antipin/on-ona-oni/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Антипин
Жизнь похожа на облако, плывущее в небе. Мы сами вольны менять его формы и цвет. Выбирать, каким ему быть и куда следовать. Но тот ли выбор сделан? А жизнь, как известно, спонтанна и многогранна. Случается, она преподносит разные курьёзы. Какими бы они не были, с ними врываются события, впечатления, эмоции. И порой это не радует.
Он, она, они
Валерий Антипин
Редактор Ф. Шагбалова
Корректор В. Чернышев
© Валерий Антипин, 2022
ISBN 978-5-4483-7180-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЗНАКОМАЯ НЕЗНАКОМКА
Закусывая пончиками, запивая какао, я утолял голод. Мне холостяку, который сторонился женщин, не то чтобы избегал, а именно сторонился, стало неловко, когда за моим столиком появилась брюнетка в тот самый момент, когда я дожевывал последний пончик.
Разместившись на стуле, и на первый взгляд скромная дама стрельнула карими глазами, пронзив меня так глубоко, что и пончик, и глоток какао медленно опустились в желудок и спрессовались там в комок. Я был противником долгих увлечений и романов, предпочитая свободную, холостяцкую жизнь узам брака. В чём заключались преимущества такой свободы, объяснить, конечно, не мог, но стиль моей жизни вполне устраивал меня. Но сегодня мои убеждения, чувствовалось, могли дать большую трещину.
Мы смотрели друг другу в глаза, пока она пила кофе. Не отрывая взгляда, разглядывая брюнетку в упор, я постарался выразить на своей физиономии полное равнодушие к её особе, мало того, показывал всем своим видом, что она не в моём вкусе. Ну, просто всем. Грязным воротником рубахи, вытянутым джемпером и особенно, исходящим от меня запахом бензина. А она спокойно пила кофе. Её самоуверенность и добродушная улыбочка, обращенная прямо на меня, начали уже злить мое мужское самолюбие.
«Да что в ней такого-то, а! Я и лучше встречал. Встану сейчас и уйду. Вот и всё. До свидания! Тоже мне, нашлась королева», – подумал я.
Брюнетка, как показалось мне, бесхитростно посмеивалась.
«И что я завёлся? Смотрит, ну и пусть смотрит. Что-то в ней есть, в этой брюнетке. Не пойму только, что именно. Одета просто, но со вкусом: золотой, тоненький браслетик к лицу, модная юбка и кофточка», – продолжал я мысленный диалог сам с собой.
Она взяла салфетку, приложила её к пухленьким губкам и, положив на край стола, слегка развернулась. Затем облокотилась на стол, устроив свой подбородок на ладонях. Её ровное дыхание и аромат духов, кстати, приятный, подействовали на меня расслабляюще, и я потянулся, было к ней, но вовремя остановился. И всё же нас разделяло только символическое расстояние – десять сантиметров нелюбви.
«А она симпатичная», – отметил я.
Интересно, что думала брюнетка о личности, ёрзавшей напротив. Её взгляд, казалось, оценивал фигуру мужчины, находящегося в расцвете сил, всех сил, в том числе и финансовых, но, по-видимому, её заинтересовало что-то другое. Не исключено, что она прикидывалась, пряча за красивой внешностью обыкновенную стерву, которая при удобной возможности вильнёт хвостом и сделает какую-нибудь гадость. Хлоп, и должен по гроб жизни.
«Нет, точно прикидывается. Что-то в ней есть такое… Хоть я её и не знаю, вижу впервые, но заметил – глазки у неё нахальные. Выпила кофе. Вам ещё что-нибудь? Мужчину на десерт? И почему именно этот? Здесь их море. Ну что уставилась? Мне от тебя ничего не нужно. У меня всё есть. Чем же она занимается, хотелось бы узнать. С такими ручками кирпичи не укладывают. Интеллигентка. Я шофёр, она – из другого круга. Ничего общего. Хозяйка из неё, как из меня учитель. И что тут делает? Ладно, я заскочил перекусить и только, да и мой грузовик сломался… Смотрю на неё – тощевата, хрупковата малость. Может, угостить? А если откажется? Да и пусть отказывается, сам съем», – повнимательней рассмотрев её, решил я.
Через пять минут на столе стояли тарелки с жареным картофелем и ветчиной, салаты, пончики. Брюнетка посмотрела на блюда, на меня и культурно приступила к еде. Оставалось только подождать минут пятнадцать и познакомиться.
Отужинав, она достала из сумочки журнал и, открыв его на одной из страниц, протянула мне. На весь лист была изображена фотография здания, в котором мы и находились, а в правом верхнем углу красовалось лицо брюнетки. Тут же – имя, фамилия автора проекта. И зачем она показывает картинки журнала, на что намекает. Экая невидаль. Для шофёра с дипломом это стало далёким и неосуществимым. Увидев всё это, я расстроился. Готовился без всяких там кивков свалить из кафе, но когда журнал лощёной обложкой коснулся скатерти стола, перед моим носом возник бокал с красным вином, который оплели пальчики брюнетки.
Ну, как я могу отказаться! Второй бокал, третий, а мы даже не знакомы. Зачем ей кто-то и почему не шофёр? Нет, только не это. Всё, ухожу. Глаза бы мои меня не видели. Надо встать и уйти.
Брюнетка, накинув бежевый плащ, взяла меня за руку и слегка подтолкнув, намекнула этим, что пора к выходу. Я-то знал, куда мне надо идти, а вот куда ей?
Выйдя из кафе, я повернул в сторону сломанного грузовика и к ближайшему телефону. Брюнетка продолжает идти со мной, уже прижимаясь ко мне и обнимая одной рукой. Преодолевая крайние неудобства, я достал из левого кармана брюк записную книжку. Отыскав в ней слово «гараж», слегка отстранился от спутницы, но не тут-то было. Женщина опередила меня. Она открыла дверцу телефонной будки и, не успев набрать номера, увидела, что провода оборваны. Пожала плечами и повесила трубку обратно. Я немного растерялся, а она, развернув меня на девяносто градусов, потащила через дорогу.
Несколько минут возмущения по поводу такой наглости, и я уже разуваюсь в прихожей. Брюнетка скинула туфли и, нагнувшись, погладила пятки уставших ног. Упавший плащ, сумочка, зонт. Затем она легко и соблазнительно сняла кофточку, входя в другую комнату.
Шагнув в коридор квартиры незнакомой женщины, я не почувствовал себя гостем, как будто домой вернулся из рейса. Так просто. Впервые, а не гость.
Тёплый поток воды в душевой успокоил и отрезвил. Её нежные руки дотронулись до шеи, равномерно, слегка надавливая, размяли мышцы, скользнули и оплели тело, замерли на короткую паузу. И я почувствовал влажные губы, её мягкие бугры, ласкающий ухо шелест воды. Странно, но она как будто знала обо мне всё или почти всё. Три года разницы и куча совпадений.
Про Лену точно ничего не знала…
– Ты посмотри на него. Что ты в нём нашла!
– Да полно тебе, па. Мы расстались, – сказала Лена.
– Расстались? А куда ты наряжаешься. Не с ним ли? – спросил её отец.
– Чем он тебе не понравился?
– Мальчишка ещё.
– Только и всего, – спокойно отреагировала Лена и, закончив нехитрый макияж, подскочив к отцу, чмокнула его в щёку.
– Лена, я прошу тебя, детка!
– Папочка! Последний вечер.
Я не придал тому, случайно услышанному мной разговору особого значения. А вечер оказался действительно последним. Пришли мы вдвоем, а ушли каждый в отдельности, точнее, после зажигательных танцев, подцепив более подходящего жениха, Лена, умчалась в такси. Танцуя белый танец с какой-то девушкой, я не вымолвил ни слова. С последним аккордом мелодии она неуклюже отступила, выжидающе постояв, как-то обиженно повернулась и, не оборачиваясь, смешалась с гущей танцующей молодежи. Сверкающие огни и музыка. Пятый курс института. Моя бывшая девушка, дочь майора, уехала в Азию. Через несколько лет она объявилась. Это был вторник или четверг, точно не помню. Телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал знакомый голос:
– Как дела архитектор?
– Вы ошиблись номером, – последовал мой ответ.
Лена названивала целый день, пока я не выдернул шнур, отключив телефон. Во мне говорила обида. Какой проект, Лена? Ты и проект были связаны, были моим будущим, без Азии и кого-либо ещё.
Ближе к вечеру она позвонила в дверь квартиры. Я открыл, не приглашая её пройти. Используя своё женское обаяние, Лена рассказывала о прошлых ошибках, об отце-полковнике. Задавая наводящие вопросы, выясняла – свободен ли я. В это время с верхнего этажа, отсчитывая каждую ступеньку каблучками туфель, спускалась женщина. В полумраке подъезда мне не удалось разглядеть её лица, но эта походка показалась знакомой. Не дослушав Лену, я захлопнул дверь.
Мои чертежи двухэтажного здания с предложенными стильными штучками так и остались пылиться в бюро. Защитив диплом, я собрал чемодан и отправился на север. Год махал лопатой, потом освоил экскаватор и перерыл сотни тонн промёрзшей земли, а после колесил на грузовике по разным городам и весям. Через двенадцать лет у меня было всё, что нужно для хорошей жизни, кроме одного – человека, который бы разделил со мною эту радость.
Я не часто приезжал домой.
«Какого чёрта! Сутки в городе. Звонки, гости. Где же ты была раньше? Север – не Азия. Дорогая, у меня другие планы, но ты в них уже не вхожа. Провести со мной ночь, а утром помахать ручкой и уехать в Италию! Ты просто обворожительна, но у женщины есть и другие качества, поверь мне, Лена», – возмущался я.
Стук в дверь.
– Андрей, открой!
– Прощай. Привет Итальянцу!
За дверью послышались удаляющиеся шаги. Лена села в машину и выехала со двора. На этом и закончился наш поединок. Не осталось ни грусти, ни жалости. Ни любви, ни перспективы. Ничего. Пустое место.
С мамой работала девушка, о которой она много рассказывала и конечно мечтала познакомить её со мной. В то время меня не интересовали как Веры, так и Маши, и тем более Лены. Ну, куда денешься от этих настойчивых убеждений.
– А Маша училась в том же институте! Андрюша, так и будешь один! Вон у Марьи уже внуки. Скажи мне сын, когда ты женишься, – спрашивала постоянно мама, но, видя, что мне до фонаря, она перестала допекать этой темой.
Меня раздражали разговоры о семейном счастье и уютных очагах. Не выдержав родительской заботы, я перебрался в соседний квартал и пустую полуторку. Раскладушка, необходимая посуда и книги. Что ещё нужно холостяку, но нет-нет, да и появлялась мысль: «Кто же такая эта Маша». Не слишком ли часто произносят это имя. Совпадение. Так-то оно конечно так, но было ощущение, что за моей спиной, рядом существует женщина, содействующая в определённые моменты отнюдь не случайно. И действительно, всё на это указывает, но, пожалуй, так хочется самому, а этого нет, и не будет.
Я слышал уже об одной Маше, лёжа в реанимации, не надеясь на выздоровление. Хирург говорил – повезло. В чём? В том, что дни и ночи напролёт у постели дежурила какая-то Маша? Когда выписывался, сказали – не оставила адреса, а представилась случайной попутчицей. Сдаётся, что эта самая попутчица и есть пассажирка всей моей жизни.
Свадьба лучшего друга. Колонна машин, букеты цветов, подарки, вальс Мендельсона, жених с невестой и её подруга. Что-то было в ней такое… Разговоры между выпитыми рюмками, выкрикнутое «горько», а потом всё как в тумане. Только голоса:
– Я его сама отвезу.
– Маша, постарайся, пожалуйста.
– Не беспокойтесь, в случае чего, позвоню.
– Андрюха, вставай! Всё, домой! Такси подъехало.
Саня дотащил меня до машины:
– Ну, Маш! Счастливо.
На следующее утро, а вернее день, смутно припоминая ночь, я допытывался у мамы как оказался дома.
– Незнакомка, в шикарном таком платье. Если бы… не эта девушка, так и сопел бы на улице, возле подъезда. Кстати, где-то я эту девушку видела.
– Познакомилась с ней? – спросил я маму.
– Нет. Даже поблагодарить не успела. Ушла она. Хороша свадьба! Ты сам что-нибудь помнишь?
– Помню, конечно, но до стола. А там… рюмки вот такой глубины, ноги вот такой вот длины, горы, – выставив ладони перед грудью, я изобразил два бугра.
– Понятно. Развлекаешься.
– Да нет, мам. Была там одна.
– У которой горы?
Кивнув, я развёл руками.
– Эх ты!
Перед отъездом в Мурманск Саня и его жена Юля рассказали, что после свадьбы Маша уехала. Куда – не знают. Путеводителем был Санин палец, указывающий на Полярную звезду.
– Мы не в курсе, Андрюха! Будешь в городе, заходи в любое время. Ждём!
Гудок. Рукопожатие. Плацкарт. Ужин в вагоне-ресторане, полгода вахты.
Светало. С высоты третьего этажа я смотрел на кафе, которое появилось на углу перекрестка года полтора назад, и думал о таинственной незнакомке, которая странным образом появлялась и исчезала в моей судьбе. Неужели это та самая Маша? Сев на край дивана, поправил ей волосы, обнял и прошептал:
– Маша!
– Андрюшка! – радостно воскликнула она.
Наши губы сомкнулись.
И вот сейчас, как десять лет назад, она нежится в постели, под окнами припаркован мой грузовик. Сын и тёща на даче. Подъедут на наш с Машей юбилей, часам к четырём. Так и живём, а что ещё надо. Она, сын и годы вместе.
НЕСКОЛЬКО МИНУТ ЗАБВЕНИЯ
Блин! Что так холодно-то. Сыро. Простынь влажная… Куда я попал? Одеяло тоненькое… Я даже его веса не ощущаю. Может, его и нет совсем. О! Нет. Одеяло туточки, только толку от него никакого. Вчера! А что же вчера. Блин. Дубак. Надо расслабиться и глубоко дышать, почаще и глубже.
Вова дрожал, как осиновый лист. Укрывшись с головой и свернувшись калачиком, находясь между сном и бодрствованием, он вспоминал прошедшие дни и вечера, путая реальность и сновидение.
Где… Где я? У Марины? Она форточку забыла закрыть? Она уже встала. Марина рано встаёт, но и пораньше ложится. Жаворонок. Соскочит с постели, поправит мне чёлку, поцелует. Её рука скользнёт, едва касаясь кожи, задержится на груди, оставив на ней отпечаток тепла. Зашуршит ткань халата, послышатся осторожные шаги. Стукнет негромко дверь о косяк и струя воды ударит о дно ванны. А я ещё поваляюсь, анализируя увиденный сон, если конечно приснится.
Но почему-то сегодня я не слышал шагов, привычной возни на кухне, жужжание фена и шум кипящего чайника. Где же Марина? Ушла? Почему меня не разбудила? Я, наверное, проспал! Или…. Как я мог проспать? Спешить то незачем!
А вчера нам было немного грустно. Совсем чуть-чуть. Мы гуляли в пустынном сквере, среди покрытых снегом тополей, ветки которых успели заледенеть после заморозка. Говорили о нас, родителях и о том, что случится в ближайшее время.
Мальчик и девочка, сжимая озябшими ручонками ремни школьных рюкзаков, о чем-то серьёзно разговаривали и проходя мимо, примолкли, глянув на нас совсем не по-детски. Невольно улыбнувшись, мы вспомнили себя, школу и пятый класс, где встретились впервые. Маринка с косичками смешная.
Зашли в торговый центр погреться. Перекусили, прошвырнулись по этажам. Народу!
Потом домой. Уединились. Взял её за руку. Ушами прижались как два кролика, притихли. Сидим на диване, на канареек смотрим. А они прыгают по клетки, соловьями заливаются. Два часа просидели, словно две минуты жизни, расстаться боимся. Прощались долго.
Наши мамы как названные сёстры. На кухне спрячутся и шепчутся, шепчутся. О чём шепчутся… Всё равно по-своему сделаем.
Блин! Колотун. А кто это храпит? Коля! Юрка так не храпит, а вот Коля такую трель забубенит, уши в трубочку сворачиваются. Толкнёшь, а ему ходьбы хны. Губами почмокает и опять захрюкает. Значит у Коляна. От Марины я к нему заглянул.
За столом втроём уселись. Юрка картошку хомячит, а мы с Колей сосиски, яичницу и капусту квашенную, лучок зелёный. Песню поём о шинели.
«Ой, вы, ой вы, серые шинели, от пролитой крови сразу потемнели».
Глотки рвём, рифмы не соблюдаем. Фальшивим, блин…! Соседи сверху и снизу азбуку Морзе по батареям отстукивают, сигналы шлют, а мы про лето и маленькую жизнь хором запеваем, да под капусту. В дверь звонят, по батареям стучат, глаза в кучу и душа скулит и ноет. От чего ноет, не знаю. Кто-то из старших пришёл, Кольке по затылку съездил, дылдой обозвал и лоботрясом, а что дальше было, хоть убей не помню.
У Коли дома тепло. Нет, не у Коли. Ну, где же тогда я, где. А!
Поезд. Мчится поезд через поля, речушки, посёлки. Состав, плавно покачиваясь, стучит колёсами. Гудит, не задерживается. Плацкартный вагон. Из купе в купе, по узкому коридору слоняется молодёжь. Оживлённо в вагоне и шумно. Разговоры, анекдоты. Сквозняки, фантики и чьи-то носки. Звенит и побрякивает стеклянная тара. Запах копчёной колбасы, курицы, хлеба, которые поглощались первыми и совместно. На любителя сало. Минералка. Пирожки и булочки. Иногда всухомятку. Привычная трапеза в дороге.
Вова залез на самую верхнюю полку, где обычно хранятся чемоданы и ручная кладь. Прижался к стенке и уткнувшись носом в сумку, сопел в две дырочки. Галдёж продолжался, иногда стихая, возобновлялся вновь с какого-то одиночного визга. Через шум голосов до него донеслось предупреждение:
– Заглохли все! Внимание. На остановках вагон не покидать. В туалет не ходить. Тамбур посещать не более четырёх, пяти человек.
– А вдруг приспичит? – спросил кто—то из оравы.
– Потерпишь.
– Продукты заканчиваются. И воды нет.
– Кипяток будет через двадцать минут. Напоминаю, осталось часов десять кататься. Да, и вот ещё что… Повторюсь, для особо забывчивых. Мусор в окна не выбрасывать. Складывать в пакеты. Проводник уберёт.
Вова изрядно вымотался за последние четверо суток. Отдохнуть по-человечески ему так и не пришлось. Не помыться, не пожрать горячего и не побриться. Дискомфорт измотал тело и ум, молодые нервы, которые иногда не выдерживали и выплёскивались на окружающих в виде грубых слов, жестов и даже взмахов сжатой в кулак руки. У каждого из шестидесяти диких пассажиров, сопровождаемых подозрительными субъектами с хмурыми репами, были причины нервничать. И не только нервничать и сомневаться, но и жаловаться, оказавшись в обстановки неподходящей представлениям большинства. Никто, никого толком не знал. Никто, никому не доверял, меняя тему «о себе», на темы более простые, удалённые и не имеющих с ней ничего общего.
После отправки в пункт назначения, члены общества, вырванные из гражданского контекста страны, разбились на отдельные группы. В состав входило от пяти до девяти парней. Каждая группа держалась особняком, тщательно оберегая свои интересы и намерения.
Случались и потасовки. В частности, во время пересадки с автобуса на поезд. В самый разгар, словно из-под земли появились трое с хмурыми репами и раскидали конфликтующих парней на стороны.
– Прекратить немедленно! Эй, ты… пошёл! Куда! Полбу хочешь, держи… Пошёл, я сказал.
– Стоять. Всем стоять. Не двигаться, – орал второй.
– Кому неймётся? Тебе, тебе или тебе? Разошлись! Кому сказано, – хрипел басом третий.
– Что шустрик! Не терпеливый, как я погляжу. Ты кто? Не знаешь кретин. Лучше всех? Ты такой же, как и они. Свободен.
Кровь кипит, нервы шалят, из ноздрей пар. Пальцы сжимаются так, что костяшки белеют. Рожи оскалом перекошены, в голове чехарда и разные явления.
Посмотрели, потоптались. Оценили возможности сопровождающих. Присмирели. И мыслишки о долге, вспыхнув огнём, становилась преградой для дальнейшего разбирательства где-нибудь без свидетелей.
Сдерживая ярость и пыл, Вова уклонялся от стычек, но находились хамы и наглецы, позволяющие вести себя, откровенно говоря, дерзко и развязано.
– Слышь, ты. Сквозанул с прохода!
– Мешаю? – спокойно спросил Вова.
– Мешаешь.
Посмотрев на задиру с круглым лицом, тонкими губами и взглядом бешеного пса, он посоветовал:
– Обойди, целее будешь.
– Борзый! – воскликнул круглолицый парень и ударил Вову в живот.
«А метил в солнечное сплетение», – сообразил Вова.
Ответный хук «левой» в подбородок, заставил нападающего схватиться за поручень. Движение поезда помогло с инерцией, придав удару дополнительную силу.
– Эй! Ты чо. Припух что ли! На кого руку поднял!
Вова махал кулаками не потому, что чувствовал к кому-то ненависть. Он не питал злобы, не хотел унизить или стать лидером. Он делал это, зная, что между долгом и подчинением овраг. Он начинается здесь, в этом плацкартном вагоне. В замкнутом пространстве, где проявлялся характер, склонности и черты. Под действием неожиданных изменений, что-то внутри каждого и спрятанное от посторонних глаз, берёт вверх и показывает своё содержимое.
Таких, как Вова было немного. Общаться на равных или не общаться совсем, значило для него немало. Он без всякого сожаления расставался с людьми, уловив хоть малейший намёк на принуждение, но оставался верным другом тем, кто принимал его почти как мама, без притворств и по-дружески.
Нанося прямые удары в нос, он уверено защищал свою независимость, не утомляя голову знанием о добре и зле.
– Эй! Харэ.
– Завязывайте соплями брызгать!
– Угомонитесь бойцы! – раздался бас сопровождающего.
Согласившись с прекращением поединка, круглолицый застегнул на молнию мастерку, приложил платок к разбитому носу, сердито глянул и проскользнул в тамбур. Ощупав ребро, отдуваясь, Вова повернулся к окну и бездумно смотрел на покрытые снегом просторы.
– Вовка! Давай к нам.
– Сейчас.
«Весело в вагоне, не соскучишься. На полку и бай-бай», – подумал он.
В районе двадцати трёх часов, поезд сбавил ход, дёрнул вагоны и, пыхтя, остановился. Уставшую, психованную толпу высадили с поезда на полустанке. Построили в две шеренги и сделали перекличку.
Помогая друг другу, рослые и долговязые, откормленные, худые и щуплые, а также средних размеров юнцы, карабкались в кузов «Урала». Под брезент, в укрытие от мокрого снега. Брякнул борт, заревел мотор, и они тряслись по бездорожью в неизвестность, голодные, с хмурыми и злыми лицами. Кто дремал, кто зевал и кашлял.
Грузовик, резанув кромешную темень лучами фар, тормознул возле одноэтажного здания.
– Выгружаемся, – прозвучала команда.
Освобождая нагретые места под брезентовым укрытием, прыгая в жидкую грязюку, потревоженную колёсами «Урала», пацаны, лениво перебирая ногами, самостоятельно организовав колонну, послушно заходили внутрь неказистого здания.
– Раздеваемся! Одежду бросаем сюда. Средства гигиены: зубную щётку, мыло, безопасные бритвы и прочее в пакет. Живей, живей! Не в гости приехали. Не толкаемся и соблюдаем очередь.
Вова достал из сумки приготовленный заранее свёрток и совсем пустую, бросил её в кучу одежды. Скинул мокрую куртку. С ног кроссовки и джинсы. На простынь, пожелтевшую от ветхости, полетели свитер и рубаха.
Не обращая внимания на толчею голых тел, он пошлёпал в душевую. Едва тёплая вода с запахом болота, омыло плечи, прокатилась вниз и достигнув пяток, согрела стопы.
– Не задерживаем очередь. Ополоснулись и достаточно. В субботу баня будет.
На ходу, обтираясь какой-то тряпочкой любезно предоставленной перед помывкой, Вова шагнул в смежную комнату. Расписался в журнале, оделся и тут…
Ощупывая металлический уголок кровати, сжимая зубы от сырости, он с благоговением подумал о нескольких минутах покоя, доставшихся ему в полном сознании. О минутах, когда он может расслабиться, помечтать и вспомнить что-нибудь, что-нибудь…
– Рота подъём!
В окнах трёхэтажной казармы зажёгся свет. Замелькали тени. Завизжали пружины, закрутились портянки. Застучали о пол каблуки кирзовых сапог. Голос старшины, громкий и угрожающий, предупредил о дополнительных тренировках перед отбоем, назвал кого-то тараканами и властно приказал строиться на улице.
– Это армия, сынки! Не санаторий.
Армейский городок пробудился. Засуетились командиры и дежурные.
– Бегом марш.
На плацу прыгали и отжимались, кувыркались и доставали руками носки сапог под счёт, который часто и издевательски менял темп.
– Делай раз! Делай два! И д…в…а. И раз, два. Солдатская пружина согреет, взбодрит и закалит ваши хилые организмы, – гаркнул старшина.
Все по команде перевернулись на спины и подняли ноги.
– Угол сорок пять градусов. Держать!
Пресс каменел, и пот лился градом.
– Упор лёжа принять, – скомандовал он.
Оттолкнулись, хлопок, исходное положение. Раз.
– Бойцы! Я ж сказал с хлопком, прогнуться в пояснице команды не было. Два… Три…. Встать.
Разгорячённый строй в составе шестидесяти новобранцев остановился у входа в казарму, взрыхлив снег и лёд на плацу. Разрозненный отряд, которому суждено стать боевой и сплочённой разведротой, способной выполнить поставленную задачу, выдержать тяготы службы и пройти спецподготовку. Окунуться в нелёгкие, солдатские будни, которые навсегда врежутся в память.
А потом торговый центр, в снегу тополя, Марина.
СНЕГОПАД
– Так! Поехали, поехали, – торопил Илью Глеб. Они знали друг друга давно. Дружили с детства. Друзья не разлить водой. Круче чем братья. Илья доверял ему как себе. Он навестил Глеба как обычно, но этот визит не был обычным. Когда ломается жизнь не до обычных визитов. Когда ломается жизнь не до отпусков и ремонтов, не до норковых шуб и веселья. Хмур Илья, не позавидуешь.
Открыв дверь автомобиля, он сел на переднее сидение и задумался.
«Катя, Катя. Что я упустил? Что! Когда это случилось? Началось? С чего? В чём же причина? Разговаривать по-человечески разучились, орём друг на друга. Сидим по разным углам как чужие. А мы и так уже чужие. Что у нас общего? Только Даша! Ничего больше нет? Ничего не осталось? Когда мы что-то делали вместе? Ах да! Гуляли. И то, год назад. Собрались, пошли! Уговорил кое-как. Катя рядом идёт, будто не знает. Будто стесняется меня. На шаг опередит, то отстанет. Не хочется ей гулять со мной. Чувствую, не хочется! Посмотрю на неё, а она в другом месте. Раньше под руку возьмёт, прижмётся, говорит, говорит… Предлагает куда-нибудь сходить или съездить и Дашка с нами. Всегда втроём. Хорошо было! По-другому всё было».
Осень. Осень ранняя, прохладная. Люди по сезону одеты. Лужи по утрам коркой льда покрываются. Ветер колючий, угрюмость всеобщая после тёплых дней.
«Дожились! Деньги врозь, спим отдельно. Домой только, и ночевать прихожу. Продукты в холодильник заброшу, с дочкой поговорю и все мои домашние заботы. Делать ничего не тянет. Знаю, что надо, а не могу. Желания нет. Пропало желание. Старался, переживал, экономил. Может зря? Заболел на днях. Ерунда! Болей…! Болей на здоровье. Стакан воды подать некому», – не успокаивался Илья.
В багажнике брякнуло. Машина качнулась. Глеб спешил. Его не будет дома с неделю. Послезавтра он уедет. Известия досадные. Никуда не годные известия. Илья поживёт у него. Приедет, поговорит с обоими. Им ли расходится. Он небрежно уложил инструмент и закрыл дверцу багажника. Сердитый Илья о чём-то думал.
«Работа, праздники, выходные. Турпоездки. Квартира как картинка. Чистота, порядок и уют. Только радости от этого никакой. Катя! Что же ты натворила Катерина. Холодная стала, а мне рядом душевный человек необходим. Без этого ни туда, ни сюда. О чём думает, что на уме, какие мысли? Отрицает всё. Врёт! Знаю, что врёт. Скандалы, ссоры. Не родные – враги».
Глеб посуетившись, посмотрел на панель приборов, переключил передачу, и машина медленно тронулась с места. Выехав со двора на проспект, они помчались в другой конец города. Вторая половина дня. На улице серо и хмуро, как и на душе. Противно и тошно. Перекрёстки, белые полосы, моргающие зелёные стрелочки.
«А как же Даша! Даша то как. Разорвётся на две половины? Мы как-нибудь разберёмся между собой, разложим вопросы по полкам. А Даша? Что будет с ней. Нет, нельзя, чтобы так получилось. Нельзя. Доигрались! Оба. И кто теперь прав, виноват, умней! И кто же выиграл, и кто проиграл, победил? Молодцы. Управились. Дашу спрашивать совсем не обязательно! В семье раскол. Не до Даши».
Глеб о чём-то спросил и Илья машинально ответил.
«Вчера в комнате закрылась, уткнулась в подушку. В глазах слезы. Забыли ребёнка, совсем забыли! Сами тонем и её за собой тащим, каждый в свою сторону. Зачем мы ей по одному. Упёрлись рогами, два барана. Кто кого. И как же быть? Опять прогнуться? Семью сохранить до очередной нервотрёпки? Снова мне…! Катя этого и ждёт. Характер. Край! Не моя очередь. Хватит! И что же случилось с нами?».
– Не переживай. Посмотри на себя! Как чёрная туча. Илья! Люди сходятся, расходятся. Пойми меня только правильно. У каждого свои сложности. В этой ситуации тебе никто не поможет. Попробуй, поживи её жизнью. Смени обстановку. Съезди куда-нибудь, – успокаивал Глеб Илью.
– Пожить её жизнью! Да я и так только и делал что жил её жизнью. Всё для них. Это – пожалуйста, то – пожалуйста. Знаешь Глеб, что… Я от неё за этот прошедший год, увидел предостаточно. Не поверишь! Так много увидел и услышал, правда, кроме того, что действительно хотел. Я и не подозревал о её скрытых талантах.
– Кризис старик. Он у всех бывает. Ты не горячись. Проскочите! Катя женщина упёртая. Неспроста же это всё. Ты с ней помягче.
– Да она Глеб сама на конфликт нарывается! Ах, так, ах так. В приоритетах теперь я последний. Ты как-нибудь сам, а вот если мне необходимо, будь уж любезен, расшибись в лепёшку, не поможешь, откажешься – плохой! Из-за Дашки терплю, куда деваться. Вечно так продолжаться не может. Мне надо, мне надо. А когда мне надо! Наплевать! Попросил и жди у моря погоды. Ой, я забыла! Подружка свистнула, и след простыл. Никогда до конца, ничего не доводит. Возьмётся и бросит, а Илья расхлёбывай. Проблемы где-то там, где-то у подруг и знакомых, а у нас Глеб, нет проблем. Нет и всё тут! Испарились. Так, мелочи одни. Создаётся впечатление, что семья в обузу. Знаешь Глеб…
Глеб слушал друга. Он и сам давно жил один. Не любил давать советы. Вспоминать о Наташе и депрессии, из которой вышел благодаря одному лишь средству – спорту. Тёмные времена. Он хотел помочь, но в тоже время понимал, что у каждого человека своё средство и найти его трудно.
Эмоции… Они есть и будут. Но такие переживания, что пожирают тебя, твою жизнь и выбор, потому, что ты уже выбрал – их, могут убить. Паршивые мысли бесконечным потоком вьются по кругу. Ночью, днём. И кажется, им нет конца. Об одном и том же, вокруг да около. Не спишь, не ешь, теряешь интерес. Гнев, бессилие и ненависть – один узел, пучок. Ядро, разрушающее твоё существо. Они всегда с тобой, преследуют и порабощают. Отсекают надежду что-либо исправить, веру в себя и что-то доброе, лучшее. Порой невозможно с ними справится в одиночку. Переделать жизнь, скроить её заново, сшить и начать с того, что ты есть. С того, что у тебя есть. Это не каждый сможет. Ему повезло. Да, повезло. Не всем так везёт. У него была отдушина. Как-то всё само собой получилось. Сплав на плотах по горным рекам излечил. Природа, драйв, опустошили его голову от мрачных мыслей. С тех пор он думал и поступал по-другому.
Подъехав к дому, где жил Илья, Глеб остановил автомобиль. Он слушал друга и хорошо представлял, что творится с ним. Выслушать… Сейчас надо выслушать и услышать без своих суждений и выводов. Без советов и вопросов. А что делать дальше Илья решит сам. Он сможет.
Илья, закончив свой долгий и эмоциональный монолог, попрощался и вылез из машины. Его ожидал неприятный разговор с Катей.
– Приезжай! Звони! Если надумаешь, сходим в поход, – предложил Глеб. – Лес отличное лекарство. Рекомендую. Не унывай дружище. Всё образуется.
– Образуется, как же, – ответил в полголоса Илья и пошёл в сторону подъезда, услышав за спиной урчание отъезжающего автомобиля.
За два дня, он перебрал практически все варианты ухода. Илья более не стремился гасить необъяснимые вспышки Катиной злобы. Реагировать на её придирки и играть роль безвольной, отзывчивой куклы, поддерживать, а после чего сообразить, что тебя снова надули. До него никак не доходило, зачем она так поступает.
Хитрит, выкручивается и ждёт нового примирения.
– Психичка! – произнёс он, поднимаясь на третий этаж, ещё надеясь на её благоразумие.
Согласиться с ним, значит признать свои ошибки, а для Кати это было сложновато. Но дело не в согласии, а в примирении. Она умела перевернуть факты и снять с себя ответственность. Катя явно что-то скрывала. Что-то такое – взрывное. Он даже думать об этом не хотел.
«Почему Катя? Почему? Ведёшь себя так, словно тебе всё равно. Чего ты хочешь? Чего добиваешься?», – спрашивал он себя.
Доказывать было нечего. Их жизнь, их мир, который они создавали долгие годы, и был доказательством. И мир этот рушился. Неужели они стали какими-то другими. Он, Катя, их дочь и отношения между ними. Назревал конфликт и делать вид, что ничего не происходит глупо. Из маленького недоразумения он превратится в непонимание, а дальше не доверие и пропасть. Наверно. Наверно и другими.
Илья имел намерение разобраться с семейным переплётом немедля. Прямо сейчас и сегодня.
– Катя! – начал он. – Сколько можно!
Катя молчала. Ей не хотелось отвечать. Она смотрела в пол, слушая нотации мужа.
– Какие-то звонки. Ушла. Пришла. Куда? Зачем? Что за секреты, тайны? Я тебя не понимаю! Говоришь одно, делаешь другое. Кричишь по любому пустяку. Что-то не устраивает? Скажи, что именно.
Катя посмотрела на мужа и отвела взгляд, но так ничего и не сказала. Она понимала, понимала, что так продолжаться не может. Что их жизнь постепенно, день ото дня приходит в тупик и теряет смысл. Чего-то не хватает, не достаёт, но «оно» ещё здесь и крутится рядом. Рядом с ним, и с ней, с Дашей. Что-то от радуги, весны, прикосновений, взглядов. Ведь было же, было! Увы! Прошло, но не исчезло. Так бывает. Живут люди, живут и им остаются только привычки. Тоскливо думать, что многое уже позади. Мечты как туман, рассеялись в жизненных мелочах и к счастью не все рассеялись.
И так бывает. Они вместе многого добились и пережили, но упустили, прозевали свою синюю птицу. Замотались. Упорхнула птаха.
«Я устала. Я просто устала», – думала Катя.
«Хотя нет. Слова… Лишь слова. Бессмысленный разговор. Сколько их было».
Илью раздражало молчание жены. Он нервничал, но продолжал говорить.
«Зачем он только пришёл в ресторан. Зачем?», – осуждала она его.
Цветы. Явился. Откуда он узнал, откуда! А… нашлись добрые люди. А что! Ей нельзя с друзьями в ресторан сходить! Нельзя, да. Не сказала, нахамила, что из того! Подумаешь трагедия, чего тут такого особенного. Глянул – мурашки по коже. Повеселилась. Ага! Как же! Надоело быть одной. Хотелось, чтобы кто-нибудь, поухаживал, был рядом и всё.
Он на работе. Всегда на работе. Вечность.
Где твои восхищённые глаза, комплименты. Где? Ужин при свечах. Танцы. Выпрашивала, выпрашивала. Обязаны! Должны! Придёшь и бу, бу, бу… Я тоже, между прочим, не ландыши нюхаю. А Сергей – Катюша, Катюша! Ходил по пятам. Приятно. Ничего с собой сделать не смогла. Не устояла. Сдалась. Не любила. Никакого наслаждения. Не лучший эпизод из жизни. Вот так Илья. И кто же ему всё-таки сказал? Да какая теперь разница!
А в ресторане Катя бесцеремонно воскликнула:
– О! Цветочки. Ничего оригинальней придумать не смог? Зачем мне этот веник!
И отбросила цветы в сторону на край накрытого стола, застеленного одноразовой скатертью.
Сидя в кругу своих знакомых, в вечернем платье, украсив правое запястье браслетом, который ей подарил Илья ко дню рождения, Катя не ожидала увидеть мужа. Вызывающе посмотрев, она ехидно улыбнулась, услышав одобряющие, но не громкие смешки компании. Илья опешил, воспринимая на себе выжидающие взгляды. К такому приёму он не был готов и представлял всё иначе. Катя сердилась, излучая неприветливый взгляд.
«Ясно. Лишний», – сообразил Илья.
– Ну же, присаживайся уже, так и будешь стоять, как вкопанный, – предложила одна из девушек, разрядив обстановку, указав на свободный стул.
Посмотрев на присутствующих, стол, на котором стояли закуски, вино и фрукты, Илья, отклонив предложение, развернулся и ушёл.
Голоса, и скользящие по полу официанты, и звон столовых приборов. Расстроенный и подавленный, он вышел из ресторана. Звуки мелодии, улыбки, наглаженные воротнички, настроения, остались за стеклянными дверями. За стеклянными дверями осталось что-то важное для него. «Оно» носилось по залу, стучалось в окна и обращалось к людям, но за непробиваемым стеклом, никто не слушал это важное «оно».
«Не обрадовались, а наоборот, расстроились! Виделись то давненько. Особенно с этими… Её коллегами. Беспокойства на весь ресторан. Да, Катя! Такого выражения лица у тебя я ещё не видел. Взгляд и ухмылка. Что ты… Перед кем! Со мной так нельзя. Кто они эти люди! Дороже чем я? Оставайся с ними», – рассудил Илья, расстегнул пиджак и зашагал по тротуару.
Он почему-то не злился. Новое чувство проснулось в нём, совсем ещё маленькое, но беспощадное. Он вспомнит застолье не раз, о котором случайно узнал. Эту компанию, улыбочки, песенки.
Катя и раньше позволяла себе незаурядные выходки, выходящие за рамки всяких объяснений. Редко, но позволяла. К тому же, ей нравилось создавать напряжение и не только в семье, не задумываясь особенно о последствиях. Она вернулась около одиннадцати, видимо ожидая холодный приём, сыграв на публику и получив мнимое удовольствие.
Даша спала. В коридоре, напротив входной двери, стояла дорожная сумка Ильи. Сняв туфли, Катя прошла в кухню. Мягкий, струящийся свет абажура, ложился на стол размытой крапиной. Илья молча листал папку с бумагами. Поправив причёску привычным движением, она налила стакан воды и осушила его. Преодолев какой-то внутренний барьер, подошла к мужу, навалилась на плечи, обняла и прошептала:
– Прости. Пожалуйста, прости!
Илья не ответил, а на душе у него было скверно.
«О чём ты только думал! Собрал сумку… Тогда ты вообще ничего не говорил. Собрал сумку и всё. Обиделся», – вспомнила Катя случай.
– Пап! Мам! Я гулять, – предупредила вошедшая в комнату дочь. Посмотрев на родителей, спросила:
– Вы, почему такие грустные?
– Совсем нет, – ответил Илья, серьёзным голосом.
Даша, сделав смешную гримасу, поспешила уйти.
– В девять, чтоб дома была. Оденься теплей. Снег обещали, – сказал он дочери.
– Хорошо пап!
Входная дверь хлопнула. Катя и Илья переглянулись, не решаясь дольше задерживать взглядов. Они молчали. Невидимое, отталкивающее поле, созданное из волокон подозрения и отрешённости, путалось между ними. Он гнал мысль об измене, но перед ним проплыли сцены, разговоры, поступки. На мгновение Катя показалась ему не знакомой, какой-то другой, не родной. И всё же было сомнение.
«Ну, что Катя, появились претензии. К этому собственно и шло. Какой уж есть. У меня, их тоже немало. Так и будем молчать. А что же дальше? Дальше то что, Катя?», – подумал Илья.
Кого-то лирические и чарующие встречи, бурные романы, захлестнут впечатлениями и взбодрят, окатив чем-то весенним, наполнят смыслом будущее. Кому-то обновят жизнь, вдохнув нечто яркое и сочное в существующий порядок, разрушив в нём давно отжившее. А остальным и потерпевшим, напомнят о самоуважении, раскроят на части, каждая из которых так и останется частью. Подтолкнут на поиски чего-то нового в себе и для себя лично, но возможно останутся в памяти чем-то горьким.
Катя не желала оправдываться, отрицать или винить, кого бы то ни было. Она переживала и пыталась вернуть прежнюю жизнь и понимание. Чувствовать себя не только женой и женщиной тоже, но у неё это как-то неважно получалось. Она частенько срывалась и терзала себя, и мужа, дочь.
«А он не простил. Мало ли, что люди болтают. Эх, ты Илья, сплетням поверил! Люблю, вот и дёргаю, я же не оловянная. Некогда, некогда! Занятой ты наш. Взял бы за руку, помнишь как у тополя. Сводил бы в парк, хоть в цирк. Куда-нибудь! Ты, я и Даша. Бегаем, суетимся, себя не слышим, просьб не помним. Отстранились, каждый сам по себе. Одно на другое наложилось и покатился ком с горы. Вот так и катимся Илюша. Разводят нас, неужели не ясно», – рассуждала Катя, оставшись одна.
Тишина и звон в ушах от пустоты в квартире.
Илья стоял у подъезда и размышлял. Мыслей много. Паскудные мысли. Они перемешались в голове как лотерейные шары в барабане. Куда идти? Некуда. Пришли. Разговор не закончен. Ничего не выяснили, не решили. Он оглядел двор. Даши нигде не было видно. С наступлением сумерек, детская площадка опустела. Шёл снег. Теперь он одинок. Одинок и всё-таки не один. Всегда есть кто-то рядом, но рядом нет родственной ему души. Трудно с этим смириться, а ещё трудней соглашаться с мерзостью, которую узнаёшь о близких людях.
«И что остаётся? Забыть, ничего, пережить?», – выдохнул Илья, застегнув куртку, сунул руки в карманы и не спеша, зашагал вдоль двора.
– А снег кружил и падал, никто, ни в чём не виноват, – пропел он в полголоса и свернул со двора на неширокую улицу.
Люди, автобусы, киоск «Роспечать». Дома с кирпичными фасадами, бетонные столбы с плафонами, падает снег и покрывает асфальт.
Свежо, прохладно, но тоскливо.
Встретились как-то два человека. Полюбили. Что делать, если каждый в одном и том же нуждается, а дать этого не в состоянии? Ты первый, а потом уж я. Бьются, бьются, искры летят. Оба настырные. О чём спор? Пустяк. Никакого спора. Построили вокруг себя стены, не прошибёшь и не перелезешь. Без лишних слов всё ясно, не договорятся они, чтобы договорится, компромисс необходим. Не простой, а какой-то особый компромисс. И одна у них точка соприкосновения, одна ниточка связывает. Дочь. Рвётся нить. Одиннадцать лет дочери.
Улица, улица! Как много связано с ней. Жизнь! Но жить не так просто. Всегда найдутся те, кто незаметно войдёт в нее, и постараются изменить на свой манер. Покрутятся, повертятся, хапнут интерес и до свидания. Вобьют кол раздора, даже не оглянутся. Оно им надо. А на этой улице, в снегопад, он познакомился с Катей. Через месяц сделал ей предложение. На этой улице, у тополя они загадали желание на двоих. На этой улице встречались, мечтали…
– Илья! – окликнула его Катя.
Бежит, на ходу пальто застёгивает. Ветер всю причёску растрепал. Торопится.
– Илья! Подожди.
Он оглянулся.
Она подошла к нему. Губы дрожат, одна ладонь сжимает другую. В глаза смотрит. Так посмотрела, словно в душу заглянула. Давно так не смотрела. По-доброму, с любовью.
– Илья! Илья давай начнём сначала. Ничего не было! Слышишь? Не было ничего! Сможешь?
Он молчал. Минут пять, а может десять. Думал. Крепко думал. С обидой в голосе ответил:
– Смогу.
На улице люди, плафоны горят на бетонных столбах, в киосках журналы, газеты покупают, а снежинки кружатся, кружатся. Катя и Илья стоят. Глаза в глаза. Не шевелятся. Обнялись. Тепло им. Тепло оттого, что вместе они. Тепло без работы, друзей, подруг и знакомых. Тепло без комода из ореха, гарнитуров и керамики.
Холодно им друг без друга.
ВСТРЕЧА
За бортом «ниссана», который эксплуатировался уже четыре года и две недели, тянулись к небу берёзы, кусты шиповника и дикой вишни. Высокая трава, стелилась зелёным ковром, укрывая в своей тени разную живность, грибы и ягоды. Тут тебе и порхающие стрекозы, щебет птиц и лучи солнца. Традиционный список к пикнику, с вычеркнутым в нём и не увиденным водоёмом. Лесной, вечерний ландшафт, через который Николай медленно ехал, часто переключая передачи и сердито поглядывая на тахометр, в целом успокаивал и приводил в восторг, если бы не хотелось сказать:
– Да гори оно, синим пламенем! Зачем я свернул на эту чёртову дорогу!
Раздался грохот, сверкнула молния. Так повторилось несколько раз. Задул ветер и поднял пыль. Небо почернело, изменив яркие краски леса, которые стали серыми и неприветливыми. Брызнул дождь.
Объезжая кочки и ухабы, Николай что-то недовольно бормотал под нос, смотря на колею, утрамбованную шинами автомобилей, гусеницами тракторов и местными пешеходами. Недоразумение, которое не очень-то походило на дорогу, служило для сокращения пути, километров на двадцать и пользовалось спросом, но в основном в сухую погоду и летом. Кто её проложил, неизвестно и ему как-то хотелось верить, что с благими побуждениями. Он тоже съезжал на неё, если очень уж торопился, но было это редко и без особого на то желания.
Включив дворники, Коля занервничал. Минуя берёзовый лесок, пересекая поле, скудно засаженное подсолнечником, он грубо подсчитал, что до бетона пилить ещё километров пять, шесть. Терпение его иссякало, чего не скажешь о дожде, который с каждой минутой становился сильнее.
«Блин, запаздываю…! Жена заждалась, изволновалась. На столе салаты разные, борщ и пирог стынет, гусь с яблоками. Перед сыновьями неловко, юбилей всё-таки у матери. Перед внуками стыдно, обещал как-никак к шести быть, мороженое, печенья привезти. Блин! А уже начало седьмого», – переживал он.
Без Димки и Каринки ему ни радости, ни спокойствия, мучения одни. День не видит, уже скучает. Вся семья вместе – и душа на мести. А сколько детей в приютах и интернатах без бабушек и дедушек! Жутко подумать. Судьба обойдётся не ласково с малолетства, а им и пожаловаться некому. Психологическая травма на всю жизнь. Иди, отыщи виновных.
– Ну и дорога! Сократил путь, называется, – пробурчал Николай.
Минуты через две после грустных умозаключений, в лучах фар ближнего света, появилось три силуэта. Они размахивали руками, о чём-то между собой обсуждали, подтанцовывая под дождём.
Посигналив им и притормозив, он проследил глазами за мелькающими тенями, справой стороны автомобиля. Открылась дверь и на заднее сидение, даже не спросив разрешения, уселось три женщины. Охая и ахая, брызгав струйками дождевой воды в салоне, они жаловались на мужчин и бездорожье, упрекая друг друга в упрямстве, недальновидности и некорректных действиях.
Немного успокоившись, промокшие насквозь женщины, оценив свой внешний вид, отчего-то вспомнили, что не одни, обратили внимание на Николая, который не проронил никакого слова. Шесть глаз уставились ему в затылок, скользнули вниз по его спине и затем обратно. Окончив осмотр, женщины зашептали и принялись молча за причёски, бросая косые взгляды то на себя, то на водителя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/valeriy-antipin/on-ona-oni/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Валерий Антипин
Тип: электронная книга
Жанр: Современная русская литература
Язык: на русском языке
Издательство: Издательские решения
Дата публикации: 24.09.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Жизнь похожа на облако, плывущее в небе. Мы сами вольны менять его формы и цвет. Выбирать, каким ему быть и куда следовать. Но тот ли выбор сделан? А жизнь, как известно, спонтанна и многогранна. Случается, она преподносит разные курьёзы. Какими бы они не были, с ними врываются события, впечатления, эмоции. И порой это не радует.