Главная страница | Юмор и сатира | Кочабамба

Кочабамба
Наталия Осташева
Вымышленные истории о настоящем. Или наоборот: настоящие – о вымышленном. Никто уже не вспомнит, как было на самом деле.

Кочабамба

Наталия Осташева

© Наталия Осташева, 2022

ISBN 978-5-4483-1989-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Во-первых

Шарик
Много лет назад у меня дома жил воздушный шарик, который за ночь приходил из кухни в комнату. Сначала ходил по потолку, потом пару дней парил в воздухе и смотрел в глаза, а потом наконец пошел по полу, едва касаясь веревочкой.
Бывало, нащупываешь утром землю, идешь по стенке, и вдруг у тебя под рукой что-то легкое и нетерпеливое оказывается. Откроешь глаза – а это шарик, смотрит на тебя веселой рожицей снизу вверх и серпантином своим повиливает. И вот пнешь его с прицелом в «девятку», а он от смеха потрясется и дальше идет по своим каким-то делам. И ни слова упрека, ни взгляда косого.
Неделю так ходил туда-сюда. Привыкла, имя дала. Но веселый газ неожиданно выветрился, и больше по утрам меня никто не встречает.

Я потому с тех пор и не дружу ни с кем: по потолку-то все любят ходить, но проходит время, и кто-то опускается ниже уровня глаз, а потом и вовсе сдувается.

Даниэтта
Вот представьте, живет на свете человек по имени Даниэтта. Девочка не виновата, родители поспорили. Скажите спасибо, что девочка. И попадает однажды Даниэтта в пионерский лагерь. Или нет, лучше в русскую семью по обмену, в рамках языковой программы. А сама она, предположим, из Италии. В этом смысле ей тоже повезло – имя как имя, наверное.
Живет она, допустим, в семье, где еще несколько детей и родители, которые за много лет не научились понимать друг друга с полуслова. И на каждое их громкое непонимание она отзывается из своей комнаты: «А?» или «Я здесь!» или, что совсем уж неловко, вбегает в комнату и спрашивает: «Иван Харитонович, Мирабелла Яковлевна, вы меня звали?»
А там что-то странное всегда происходит. Например, отец семейства бьется головой о радиоприемник: «Да не это! Да! Не! Э-э-это!», а жена его то пылесос достанет, то авторучку и уточняет терпеливо: «Может, это, Ванечка? Может все-таки это?» А Даниэтта стоит в дверях – глаза круглые, словарь бедный. И все думают: наверное, ей внимания не хватает. И зовут играть.
Но уже на третий день девочка перестает отзываться на свое имя. А через две недели возвращается на родину, угрюмая и без сертификата.

Зеркальный человек
Сегодня по дороге на работу встретила зеркального человека. Мы две с половиной минуты не могли разойтись на широкой дороге, танцуя приставными шагами. И даже пытаясь друг друга перехитрить, делая что-то неожиданное и нелогичное, повторяли траекторию и снова оказывались в тупике. В конце концов решили одновременно постоять и подождать, пока другой сделает движение. Секунд тридцать сверлили друг друга глазами и синхронно шагнули в одну сторону. Потом еще раз. И еще.
И когда мне всё это надоело, я сказала человеческим голосом: «Сейчас вы не шевелитесь, а я делаю шаг и иду своей дорогой».
Так мы и разошлись – я в глубину Большого Чудова, а он – к метро. День был солнечным, тени еще некоторое время продолжали друг друга, видимо, договариваясь.

Сменка
Девочка вбежала в полупустой автобус, взобралась на самое дальнее сиденье, прислонила к спинке скрипичный кофр, мешок со сменкой, несколько раз проверила, хорошо ли лежат, придвинула друг к другу, потом сама аккуратно присела на краешек, выпрямила спину и на несколько секунд замерла с выражением на лице таким, будто вспоминала, покормлен ли хомячок.
И вдруг соскочила с места и с разбегу ка-а-ак повиснет на ремешках-держалках! И ноги поджала. И такая у нее была абсолютная свобода на лице, которая заканчиваются примерно в день, когда мы перестаем носить сменку в мешочке.
– А-риша, – обреченно выдохнул с другого конца автобуса мужчина с большими усами. И, выпутав наконец из вертушки розовый рюкзачок, добавил как будто привычное, – ты ведь уже в третьем классе учишься.

Бессмертная
Пока старший кассир Маликат спрашивает паспорт или права у изящной старушки с бутылочкой кьянти и куском грюйера, я привычно зачитываюсь артикулами мягких игрушек. «Зайчик сидящий бежевый», «Куколка Еви с собачкой и чемоданом для детей», «Барби и друзья в ассортименте» – мне всегда хочется спасти их всех, потому что с таким промоушеном им ничего не светит, кроме моего внимания, пока тренированные кассиры делают комплименты старушкам.
– Паспорт или права, пожалуйста, – не поднимая глаз и держась за напиток богов, говорит кассир.
Старушка достает красивую золотую карточку, как будто или на самом деле не расслышав.
– Паспорт или права, – повторяет кассир, медленно поднимает глаза и упирается в немигающий взгляд любительницы красного.
Очередь оживляется. Все с нетерпением ожидают продолжения.
– Деточка, – неожиданным басом произносит подозреваемая в несовершеннолетии и поправляет очки.
Кассир держит лицо. Старушка дотягивает эффектную паузу.
– Деточка, – повторяет она, прокашлявшись и добавляя обертонов, – понимаете, я бессмертна. И это – настоящая проблема.

Какое-то время спустя, забыв о спасении куклы с чемоданом детей, я оплачиваю покупки и выхожу на улицу. Старушки нигде нет. Ни один фонарь, ни одна машина не высвечивают ее силуэт, будто и не было никогда этого густого тревожного баса, этого взгляда из-под очков и самого ёмкого рассказа о себе. Или, напротив, будто была она всегда – ведь кто поймет этих старушек в центре Москвы с вечерней бутылочкой кьянти.

Хорошие новости
И когда наконец подъехало такси, я открыла пассажирскую дверь со стороны водителя, поставила сумки и решила не давить йогурты, вползая за ними, а обойти машину. Но едва дверь захлопнулась, машина уехала.
Я несколько секунд стояла под дождем, глядя вслед моей чиабатте с оливками, маасдаму и халве в шоколаде, и думала: «Надо же, как в кино почти».
А потом позвонила водителю.
– Алексей, – сказала я, – это ваш пассажир. Проверьте, пожалуйста, я нормально сижу? Пристегнута? Музыку подходящую слушаю? А то, знаете, волнуюсь, как я там.
Из трубки какое-то время звучала песня со словами «я, милая, цветов твоих не вижу», водитель часто дышал, а неизвестный мужчина в навигаторе требовал повернуть налево.
– Вот это новости, – неуверенно произнес водитель несколько секунд спустя, – кажется, вас тут нет.
Новости хорошие, если разобраться.

Коза
Вечер. Ветер. Пожилой интеллигентного вида мужчина с портфелем звонит в домофон. После десятой трели отвечает строгий женский голос:
– Да?
– Дорогая, это я, – говорит мужчина ласково и торжественно.
Проходит несколько секунд. Трое вынужденных свидетелей мизансцены и недавно подошедшая Агния породы чихуахуа мнутся у двери.
– Дорогая, это я, – повторяет мужчина с прежней интонацией.
– Да-да, – как будто спохватывается дорогая, откладывая лорнет.
Раздается характерный звук завершения связи, и табло домофона гаснет. Пару мгновений все смотрят на закрытую дверь.
– К-к… Коза-а-а! – неожиданно пронзает двор визгливый тенорок. Затем мужчина поправляет галстук и откашливается.
Некоторое время все стоят, опустив глаза, сосед с девятого закуривает, Агния куда-то отходит.
– Разрешите, я ключом? – предпринимает один из свидетелей попытку войти в дом.
– Нет-нет, благодарю, я сам, – вежливо улыбается главный герой и снова, с любовью к каждой цифре, набирает номер квартиры.
Все долго слушают трели. Желающих войти уже пятеро.
– Да? – раздается из домофона.
Мужчина собирает лицо, делает вдох и уже готовится произнести пароль про дорогую. Но не успевает.
– Коза! Коза! Коза-а! – захлебываясь в крике, прыгает с ледяного сугроба Агния и бросается на дверь. – Открывай! Коза! У меня сериал, мячик, тапочки, попи-и-ить! Открывай, иначе я сама открою!
Примерно такое кричит, темно ведь, слов не разобрать.

Услуги
– Они мне услуги предлагали, – говорит вполголоса мужчина, спрятавшись с телефоном между клубникой и эквадорскими бананами.
На том конце провода, видимо, задают наводящие вопросы.
– Ну, на трассе, – подсказывает он собеседнику чуть громче.
Я набираю самые красивые яблоки в пакет и воображаю, как товарищ гуглит «услуги на трассе».
– Ну услуги, услуги, услуги предлагали! – шипит мужчина, воровато оглядываясь, и задевает меня телегой на развороте. Я заношу кулак для ответного удара.
– Ну какие бывают услуги на Ленинградке! – всплескивает он руками и роняет собеседника.
– Шиномонтаж что ли? – доносится из телефона, упавшего громкой связью на огурцы.

Арбуз
Водитель Николай угощает меня шоколадными конфетами. А на спинке сиденья, говорит, есть бананы. С одной стороны, это, конечно, очень здорово, что можно ехать в такси, а будто жить легко и просто. Но вокруг такая чунга-чанга, что будто кто-то делает ошибку за ошибкой в распределителе радостей, компенсируя сладким и прочим ненужным и недодавая где-то еще. В последнее время чувствую себя особенно жадной.
– А в том кармашке мандарины есть, – спохватывается Николай, – я же понимаю, люди на работе даже пообедать толком не успевают.
Если в багажнике обнаружится арбуз, у меня не останется ничего.

Веселые фейхоа в моей голове продолжают танцевать
В магазине через дорогу поставили терминалы самообслуживания. Нарядная публика подходить к ним брезгует. А мне только дай повод ни с кем не разговаривать – иду прямо к пустой машине и начинаю виртуозно сканировать штрих-коды, забрасывая всё пикнувшее в пакет. Вокруг меня собирается группа людей в зеленом – их несколько, но на самом деле пятеро. У них вахтенный метод: трое неусыпно следят за полетами глазированных сырков в мой широко раскрытый пакет, двое прогуливаются и постреливают глазами в сторону пустующих терминалов.
На восьмом сырке первый парламентер нерешительно подходит ко мне: «Кхе-кхе… – произносит он почти шепотом, будто продавец порнокассет у Ленинградского вокзала, и резко переходит на форте. – Кхе-кхе! Вам помочь?»
Помощь мне точно не нужна, о чем я и сообщаю отражению зелёной женщины с бейджиком «тамитаП» и, широко улыбаясь монитору, раскручиваю перед сканером баночку варенья из фейхоа.
Левый полузащитник поправляет мой пакет и пытается рассмотреть меня поближе. «Всё получается?» – периферийным зрением выхватываю любопытную бровь, и в пакет один за другим летят два киндер-сюрприза. «Да, – отвечаю, – всё нормально, я справлюсь».
Троих явно укачивает от монотонности моих действий, они перемещаются приставными шагами синхронно с моими плечами, и я чувствую себя руководителем группы аэробики: наклон вправо в корзину, плечи прямо, наклон влево к пакету – и р-р-раз, и два, и три. Зеленые человечки уже входят в ритм, и я готова бить в ладоши, но пора нажимать финальные кнопки, поэтому я расплачиваюсь, забираю пакеты и ухожу, не оглядываясь.

На улице почти ночь. В центре ближайшей лужи стоят трое с клюшками, темнокожая женщина в валенках раздает флаеры в солярий. Весёлые фейхоа в моей голове продолжают танцевать.

Лимон
В магазине было безлюдно. Наверное, все остались в офисах или пошли в кегельбан. На прилавках бледнели земляника и маршмеллоу, охранники скучали, корзинки лежали аккуратной пирамидой, «куклу Пинипон с ароматом и тату» по-прежнему никто не покупал.
– Приятного аппетита! – привычно говорит кассир Елена, пробив мне один лимон.
– Я хочу видеть Олафа Андварафорса, – зачем-то отвечаю я и ухожу в ночь и темноту.

Муха
Было примерно шестое число, когда в дом откуда-то пришла большая муха. Не знаю, кто навел, но муха передвигалась по квартире так неспешно, по-деловому заложив крылья за спину, будто решила тут зимовать и рассчитывала, что мы ей постелим на лучшей кровати и поставим тумбочку с телефоном и путеводителем.
Впервые увидев муху на своей территории, я от неожиданности дала ей кулаком в глаз, и муха упала. Я сама чуть не упала, потому что у меня войлочные тапки и скользкий коридор, по которому я ехала, разбежавшись, когда микроволновка пропищала пять раз. Я почти уже споткнулась на пороге кухни, когда в поле зрения появился объект: он летел на медленных оборотах, расслабленно жужжа, и направлялся прямо к моей голове. В общем, я ударила. Упав на пол, муха несколько секунд полежала без движения, но потом отряхнулась и, покачиваясь, побрела куда-то в сторону книжных полок – возможно, полистать мемуары Рюрика Ивнева. В тот день она больше не появлялась.
Назавтра она вышла ближе к полуночи откуда-то сверху и с начитанным видом стала пересаживаться с места на место в поисках кафедры. Но когда она присела на репродукцию Антуана Бланшара про осенний Париж, я не выдержала и снова ударила.
Бланшар и Париж упали.
Мертвой мухи нигде не было. Я ждала, не шевелясь, одиннадцать минут, после чего схватила полотенце, и, раскручивая над головой, стала провоцировать сволочь зажужжать и выдать себя. Животное затаилось.
Полчаса я играла в геликоптер, в итоге на полу оказались: побелка, гречка-ядрица, три гайки на сорок шесть, русско-арабский разговорник, наушники, микстура, гитара, берестяной магнит «Ярославль» и обрывки обоев. Посреди кухни вращалась в нижнем брейке черепаха Анатолий, а люстра, качаясь, подавала сигналы капитану дальнего плавания в доме напротив.
Мухи нигде не было.

Неделю спустя я случайно увидела ее в окно. Прихрамывая, она переходила дорогу с мешком гречки на спине. Мокрый асфальт был огненно-красным в лучах заходящего солнца.

Ориентиры
В столовой одна девочка пыталась поставить книжно-ориентированный поднос в альбомно-ориентированную стойку. И, глядя, как другие легко справляются, в сердцах приговаривала: «Нет, ну, я, конечно, всё понимаю! Но на какие подносы это рассчитано!»
И когда мы заботливо развернули поднос на девяносто градусов, и всё совпало, она поделилась с нами историей, как не нашла свою машину на парковке, хотя точно помнила, что на ней сегодня приехала. Рассказала, как просила охранника проверить, и охранник проверил, а потом взял её за руку и провел к машине. И было неловко.
Тогда я, чтобы всем перестало быть неловко, рассказала историю, как другая девочка приехала в один маленький курортный поселок, сняла комнату в первой попавшейся мазанке и тут же побежала на море. А потом наступил вечер, захотелось домой и спать, и девочка неожиданно поняла, что не помнит ни названия улицы, ни номера дома, ни имени хозяйки. А на побережье опустилась такая темнота, которая бывает только в маленьких курортных поселках сразу после заката и до изобретения айфона с фонариком. Темнота, в которой даже название улицы и воспоминание о цвете крыши не спасают тебя от бездомности.

Перемешать
Бывает, что за одним столиком кафе молодой человек рассказывает девушке о глобальной переменной, и она хищно смотрит ему в область яремной вены. А за другим – девушка рассказывает о своем тайном увлечении сложным языком программирования, а юноша поглаживает вилкой тефтели.

Иногда мне кажется, что для полного счастья всем не хватает кнопки «перемешать».

Ингредиенты
– А что такое «огуречный суп»? – спрашиваю я милейшую женщину, которая всегда отвечает на любые мои вопросы (почему котлета называется «лакомкой», зачем курице банан и почему пюре оранжевое) и выдает по моей просьбе самые красивые кусочки.
– Огуречный супчик? – улыбается моя любимая собеседница и зачерпывает огромный половник, демонстрируя ингредиенты. – Это то же самое, что рассольник, только с тыквой.

Только с тыквой. Как я сразу не догадалась.

Румба

На одну жизнь
Румбы, недолго побыв обычными самостоятельными пылесосами, очень быстро очеловечиваются. На втором году жизни они готовы бесконечно выдраивать кухню, если там люди и музыка. Лаской ли, приказами гонишь в коридор – каждый раз находят новый уголок для тщательной уборки, подползают к столу, заглядывают в глаза, просят новых крошек.
С каждым днем я всё отчетливей понимаю, почему, возвращаясь из отпуска, нахожу Румбу посреди кухни бездыханным и обнимающим мои тапки. Сердце сжимается, как подумаешь, как он тут одинок.

Дружба
Заметила, что стареющий Румба обзавелся новой привычкой: первым делом при выходе из загона он подходит поздороваться к своему другу, обычному пылесосу.

Гимнастика
Румба страсть как любит повисеть на перекладине икеевского кресла. Всякий раз пытается переехать перекладину и начинает балансировать на ней, и орать потом, иди, мол, хозяйка, выручай эквилибриста. Я прихожу, пинаю его тапком, он сваливается на брюхо, и я включаю его снова. Через десять минут ситуация повторяется. На третий раз я не выдерживаю и выкидываю его в другую часть квартиры. Он старательно вычищает все углы и, когда начинает мигать индикатор doc (это примерно как если бы мама орала на весь двор: «Румба! Домой!»), он потихоньку, задним ходом приближается к своему гаражу, будто девочка на втором занятии в автошколе. Но вдруг начинает ерзать и в какой-то момент срывается и несется к любимому креслу, чтобы на последнем проценте заряда повисеть на перекладине.
Там я обычно его и нахожу, возвращаясь домой, и вид у него не то чтобы виноватый, а больше счастливый, хотя и слегка потерянный. И тогда я беру его за шиворот и несу «кормить».

Отчаяние
Однажды Румба зарычал на уборщицу, двинулся в ее сторону и чуть не сбил с ног. Она отпрыгнула, закричала: «Наташа, Наташа! Что делать? Кто это?»
А я, привычно обращаясь к пылесосу, не подумав даже, что рядом чужие, сказала: «Румба, ты совсем сдурел что ли?» И кнопку ему нажала. А он в ревности своей все валики перепутал, вращает беспорядочно, гудит, орёт по-немецки рваными фразами, захлебываясь в рыданиях: «Ты на кого Румбу променяла, хозяйка! Перенеси Румбу в другое место, Румба запутался!» А я ему: «Ну, ну, ты чего». А он вырывается куда-то, буксует, индикатором мигает, припарковаться пытается, да всё не попадает никак – провод какой-то зацепил, выключатель задел, свет погас, музыка какая-то заиграла, чуть ведро не упало.
Пришлось на руках его подержать немного, чтобы успокоился. Погладила его по спине, в угол поставила, сказала, вспомнив, что не одна: «Не бойтесь, он больше не будет». Но входная дверь уже захлопнулась.

Старость Румбы
Мой милый Румба перестал вилять хвостом и прятать уголки плинтуса. Он не так резво танцует твист, тише и совсем уже не страшно поругивается на своем швабском, мучительно паркуется и, заряжаясь, звенит на какой-то другой частоте. То ли старость, то ли зима. И вот он, близоруко щурясь, с пыльной спиной, исцарапанной перекладиной кровати, подъезжает к запыленному уголку кухни, достает из нагрудного кармана лупу, надевает фонендоскоп и будто кряхтит сам себе под нос: «Так-так-так, деточка, сейчас мы посмотрим, что у нас тут такое, дышите, не дышите, дышите, не дышите. Здесь больно? Ну, ничего, ничего».

Кочабамба

Можно
– А в джинсах можно на работу ходить? – робко спросила неизвестная девушка в столовой.
Я сначала подумала, что спрашивают меня, и на всякий случай спрятала ноги под стол.
– Можно, – ответила другая девушка, которую я тоже не знаю, – но сверху лучше рубашечку.
– Уф, – подумала я, нервно поправляя рубашечку, и смело пошла сдавать поднос.
Когда я вышла на улицу, мимо прошли: мужчина в ластах, мужчина в шлеме воина, девочка босиком, женщина в лосинах, юноша в оранжевых шортах и трое с самокатом.

Добрая примета
Сегодня за мной приехала двухдверная KIA. Думаю, модель называется «Крохотулечка». Весь салон заполнял водитель Александр, большой и уютный. Я кое-как протиснулась бочком, положила на заднее сиденье проездной и конфету и, сгруппировавшись, пристегнулась рядом с водителем, чего почти никогда не делаю.
Сначала мне включили кондиционер, потом певца-Гнатюка. Потом песни про сапожника и бродячих артистов. И когда над виражом третьего кольца зазвучало «Ты видишь, пролетает звездочкой ракета, а это добрая примета», я не выдержала.
Александр! – сказала я, перекрикивая ВИА «Самоцветы».
– А? – сказал Александр и от неожиданности сбил трех старушек.
– Вы поёте, Александр? – прокричала я, втискивая каждое слово в слабую долю.
– Ну… – неопределенно пожал плечами водитель.
– Давайте вместе, – предложила я и, не дожидаясь ответа, затянула, – ты слышишь пароходов перекличка где-е та-аа, а эт-та добрая приме-е-ета!
– Му-му-му-му-му до рассве-е-ета, – робко забасил Александр, раскрасневшись, и вместе мы уже допели про лето и любовь.
А мимо пролетали вывески про японские ножи и радиоуправляемые модели, про вино и бильярд, труд и рыболова, горячий хлеб и праздник абрикоса.

Троллейбус «Б»
Однажды летним вечером я села в троллейбус «Б». Он тогда еще не был ночным, да и какие ночи летом. Зато был полупустым и ехал по кругу. Вошла я где-то на Маяковке, не очень понимая, зачем, села на самое дальнее место, скрытое поручнем, прислонилась к окну и стала смотреть, как вокруг меня вращается Москва.
На Спиридоновке вышла пожилая пара, у дома Шаляпина спрыгнул молодой человек с карманной собачкой, а на Смоленке – все остальные. И вот я ехала быстрее обычного совершенно одна в огромном троллейбусе по свободному Садовому, вокруг зажигались первые огни, и было так хорошо, как только может быть летним московским вечером, когда ты куда-то едешь, но тебе никуда не надо.
И тут в кабине водителя включилась музыка. После первых аккордов салон троллейбуса пронзил голос какой-то певицы, и со второй строки в унисон включилась водитель троллейбуса. Затаившись, я с любопытством разглядывала ее отражение: бледная, и оттого будто плохо прорисованная, с рыжей гривой, она гнала по сумеречной Москве с выражением абсолютного счастья на лице и в полный голос, попадая во все ноты, пропевала все слова с воображаемым микрофоном в руке, думая, что совершенно одна. Господи, как же я ей в этот момент завидовала.
Но вот троллейбус подъехал к Зубовскому, и на остановке у «Прогресса» вошли новые люди. Песня закончилась, я смешалась с толпой, и водитель стал обыкновенным водителем.
В тот вечер я долго каталась по кругу, но пустых перегонов больше не было.

Прошлое
– Дай флешку, – говорю я другу.
– Вот. Можешь всё стирать. – говорит друг. – Только сначала посмотри, что там, и, когда увидишь, скажи, что.
– А посмотри ты? – предлагаю я.
И друг смотрит.
– Всё нормально? Никакого криминала? – спрашиваю, уловив тревогу в глазах.
– Да. – говорит. – Там твоё прошлое.

Карлсон
В столовой открыли дополнительный зал. Он меньше, в нем не такие активные женщины на раздаче, но самое главное – есть одиночные места с видом на двор. Может показаться неприличным, наверно, что ты сидишь спиной к народу, но, с другой стороны, как ты кого ни рассаживай, кто-нибудь обязательно окажется спиной.
Я, конечно, ту сторону зала сразу облюбовала. Сяду, бывало, к подоконнику, ем норвежский суп или горочку риса разбиваю по секторам и думаю о чем-то незначительном вроде отражения люстры в выпуклом зеркале работы ван Эйка или о геометрии нот «Гимнопедии». О рыбе еще иногда думаю, что в супе попадается. Например, как её звали, была ли у неё семья, рада ли она встрече со мной и не зря ли всё было, потому что я, со своей стороны, считаю, что встреча со мной – это лучшее, что могло произойти с кем бы то ни было, и рыба – не исключение.
Вчера тоже так пришла пообедать, сосредоточилась уже на вопросе, почему агробиоценозы считаются неустойчивыми экосистемами, как чувствую, смотрит на меня кто-то – не рядом, а вот метрах в трех. Сначала решила не поворачиваться, но оказалось, что это Маша мне кивает. Ну или Света. Или, раз теперь принято называть всех вымышленными именами, – Артур. И вот Михаил говорит мне: «Здорово, да? Классно они с этими местами тут придумали». «Ага, – отвечаю Кириллу, – прямо специально для нас места такие». А потом добавляю: «Вчера так сижу, ем, никого не трогаю, а потом чувствую, смотрит на меня кто-то из окна напротив. Голову поднимаю, а там строитель к окну вон к тому прислонился, – показываю, и Аглая наклоняется за моей рукой и смотрит, куда показываю, – и вот сидит строитель этот на подоконнике и за ложкой моей следит. Я подвигала ложку туда-сюда, а у него голова, как у согласного мопса, закивала; потом я лоб потерла от напряжения, а он мне рукой помахал». «Ха-ха, – издает нервный смешок Степан Игнатьевич, возвращаясь к своему салату. – Ха-ха! Теперь ведь из-за тебя я всё время буду окна проверять, и обед превратится в пытку».

Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/nataliya-ostasheva/kochabamba/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.