Кукиш с икоркой
Кукиш с икоркой
Елена Логунова
Елена и Ирка #10
Тележурналистке Елене предложили весьма заманчивую халтурку: немного поработать частным сыщиком. Банкирша Рябушкина вызвала «скорую детективную помощь», чтобы отыскать невесту своего сына Людочку, удравшую прямо со свадьбы. Просмотрев кассету, записанную в тот злополучный день, Елена пришла в ужас: оказывается, в бегстве Людочки виновата она и ее семейство! Они как раз сидели в летнем кафе и видели, как девушка в подвенечном платье рванула из парка под смех и улюлюканье Лениного мужа. А все из-за того, что их сынок простодушно объявил на весь парк: невеста похожа на снеговика! Теперь Елена просто обязана довести расследование до победного финала. А на следующий день она узнала, что ее заказчица умерла, оставив сыну огромное наследство. Странная девушка эта Людочка! Кто же сбегает от богатого жениха?..
Елена Логунова
Кукиш с икоркой
Суббота
– Мама! Смотри, как он катается! – завопил Масяня, нетерпеливо подпрыгивая на верхней площадке детской горки.
Я послушно подняла голову, со страхом отследила, как ребенок вниз головой слетел с горки на животе, и сказала именно то, чего от меня ждали:
– Он замечательно катается!
Мася просиял и сообщил:
– Он будет еще!
В третьем лице малыш важно именовал самого себя.
– О, сколько угодно! – сказала я, при виде Масиной радости намертво задавив возникшее было у меня желание отчитать сынишку за испачканные штаны и порчу новой рубашечки. Одежда была художественно измазана солидолом, который трудолюбивый ребенок в разрушительном порыве собственноручно добыл из подшипника сломанной карусельки. Правда, карусель сломали еще до нас.
Малыш снова полез на горку. Я вздохнула и уткнулась в книжку, текст которой был выведен на дисплей карманного компьютера.
– Привет! Что читаем? – неожиданно нависнув над моей лавочкой, спросила Ирка.
Я замешкалась с ответом. Сидящий рядом со мной Колян насмешливо хмыкнул.
– Так, ничего особенного, – уклончиво ответила я, поспешно пряча «наладонник» в сумочку.
Читала я новый роман про Гарри Поттера, но признаваться в этом Ирке мне совсем не хотелось. Моя милая подруженька, посмотрев голливудское кино про мальчика-волшебника, неожиданно впала в настоящую поттероманию. Она взахлеб читала книжки мадам Джоанн К. Роулинг, к месту и не к месту цитировала их, купила себе очки в круглой оправе и, отдавая распоряжения подчиненным и супругу, оттопыривала указательный палец на манер волшебной палочки. Мне такое идолопоклонничество казалось нездоровым, но из уважения к чувствам подруги я все же прочитала первую книжку и… неожиданно увлеклась! На мой взгляд, эпическому повествованию о многотрудной жизни маленького колдуна катастрофически не хватало динамики, но атмосфера волшебной сказки затягивала. Теперь я читала уже пятую книжку серии – разумеется, не забывая время от времени аргументированно критиковать это произведение. Колян надо мной тихо посмеивался, а над Иркой откровенно потешался.
– А где Моржик? – спросила я, чтобы сменить тему.
– Расплачивается с таксистом, сейчас придет, – Ирка не глядя махнула рукой за спину.
– Крекс, пекс, фекс! Моржик, появись! – с легким завыванием призвал Колян, щелкнув пальцами.
Ирка посмотрела на него с подозрением.
– Учусь колдовать, – нимало не смутившись, ответил Колян. – Осваиваю классические заклинания.
– Крекс, пекс, фекс – это никакое не заклинание, – презрительно сощурилась Ирка.
– А вот и я! – Удачно избежав столкновения с детским велосипедом, к нашей лавочке приблизился Иркин супруг.
– А ты говоришь – не заклинание! – укорил Ирку Колян. – Действует же! Привет, Морж!
Мужчины обменялись рукопожатиями и сразу же устремили жаждущие взоры в сторону летнего кафе.
– Девочки, вы мороженое будете кушать? – предупредительно спросил Моржик.
– А вы, мальчики, будете кушать пиво? – догадалась Ирка.
Колян мечтательно зажмурился, сжал правую руку в кулак, а потом выбросил растопыренные пальцы вперед, словно бросил в сторону кафе пригоршню воздуха, и вскричал:
– Эне, бене, раба! Пиво, появись!
Моржик захохотал, а Ирка скривилась:
– Эне, бене, раба – это…
– Это никакое не заклинание, я знаю, – поторопился сказать Колян. – Но оно тоже работает: видишь, к столику бежит официантка с подносом, а на нем – кружки с пивом! – И Колян подставил раскрытую ладонь Моржику.
Тот немедленно хлопнул по ней, и оба захохотали таким вредным смехом, что Ирка негромко зарычала, и даже я пожалела об отсутствии у меня в данный момент обыкновенной, бумажной книги про Гарри Поттера. Увесистым томиком госпожи Роулинг хорошо было бы треснуть наших весельчаков по макушкам, враз перестали бы насмехаться!
– Эне, бене, раба! Квинтер, финтер, жаба! – слаженно декламировали, маршируя в сторону кафе, Колян и Моржик.
– Мальчишки! – фыркнув, я встала с лавочки.
Ирка, зыркнув вслед удаляющимся мужикам, толкнула меня обратно, села рядом и сказала:
– Не спеши, давай немного посидим тут, в тишине и спокойствии!
Я изумленно воззрилась на нее, с трудом удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска. Детская игровая площадка в парке – это последнее место, где я стала бы искать тишины и спокойствия! Трели велосипедных звонков, рычанье инерционных машинок, стук мячей, топот ног, разноголосые вопли детишек и скрип качелей сливались в дикую какофонию, которую нормальный взрослый мог переносить либо под общим наркозом, либо в состоянии глубокой медитации, либо будучи приставленным в качестве надзирателя к любимому ребенку.
– Мамулечка! Смотри, как он сейчас шваркнется! – из фонового шума вырвался звонкий голос Масяни.
Употребленный малышом глагол мне очень не понравился, поэтому я мигом слетела со скамейки, стартовала на голос и успела как раз вовремя, чтобы подхватить Масяню, шваркнувшегося с горки в полном соответствии с программным заявлением.
– Колюша! Нельзя перегибаться через перила! Ты чуть голову себе не разбил! – В сердцах я шлепнула ребенка по попе, выбив из штанов небольшое облако пыли.
– Котеночек мой! – нарушая воспитательный процесс, заворковала подоспевшая Ирка. – Масюшка-кисюшка-поросюшка! А вот что тетя Ира даст хорошему мальчику?
– Где это тетя Ира видит хорошего мальчика? – мрачно проворчала я.
– Конфету! – завопил Мася, вырываясь из моих рук и стремительно врубаясь в Ирку.
– Две конфеты! – в тон ребенку выкрикнула подруга, доставая из кармана «Твикс».
Мася деловито зашелестел оберткой, и это позволило нам оттащить его от горки, переместив за столик кафе. Колян с Моржиком еще топтались у стойки, оживленно обсуждая преимущества светлого «Левенбрау» перед темным «Туборгом».
– Три двойных пломбира и два по пятьдесят коньяку, – скороговоркой сказала Ирка подошедшей официантке и перевела унылый взгляд на меня: – Ты же будешь коньяк?
– Конья-ак? – подняв брови, повторила я. – Раз мы пьем коньяк – значит, что-то случилось. И, судя по твоему безрадостному виду, это «что-то» не относится к числу приятных сюрпризов! Ирен, рассказывай!
– Я только закурю! – Ирка вытащила из кармана пачку сигарет.
Тут уж я откровенно заволновалась:
– Ирусик, ты же не куришь!
– Пожалуй, пора начать, – мрачно сказала подружка. – Говорят, это здорово успокаивает.
Я внимательно смотрела на ее руки: они заметно дрожали. Успокоиться подружке действительно не мешало. Трясущимися пальцами Ирка потянула сигарету и уронила всю пачку под стол. Я поспешно нагнулась, подняла коробочку и выпавшую из нее свернутую бумажку.
– Ленка, у меня проблема! – ничего не заметив, пожаловалась Ирка. – У меня завелся этот… как бы его назвать…
– Герпес? – сочувственно предположила я.
– Хуже! Кавалер! – Ирка стукнула кулаком по столу, заставив пепельницу подпрыгнуть, успокаивающе улыбнулась Масяне и предприняла безуспешную попытку раскурить сигарету с фильтра.
Я удивленно моргнула, не сумев сразу придумать такого кавалера, который был бы хуже герпеса. Это кто же за ней ухаживает, интересно? Кощей Бессмертный? Совершенно машинально я развернула бумажку, выпавшую из сигаретной пачки, пробежала глазами короткий текст и остолбенела. Аккуратными печатными буквами на полоске бумаги было написано: «Поттер Гарри – колдовская харя!»
– Это… это? – Я слабо взмахнула бумажкой и уставилась на подругу с немым вопросом.
– Ах, это Моржик! – Ирка вырвала у меня записку, скомкала ее и бросила в пепельницу. – Понимаешь, он ревнует.
– Моржик ревнует тебя к Гарри Поттеру?! – Я вытаращила глаза, как вареный рак. – Ирка! Ты же не хочешь сказать, что за тобой ухлестывает несовершеннолетний литературный персонаж?!
– Ты меня за идиотку держишь? – ощерилась подруга.
Я только моргнула.
– Поттер тут совершенно ни при чем! Моржик ревнует меня в том смысле, что… Ну, ему кажется, что я слишком увлеклась волшебной сказкой и стала уделять меньше внимания лично ему. Сдается мне, он немного комплексует, потому что бесконечно далек от прорицательства, превращений, гербологии и зельеделия.
– Ну почему, с зельеделием у Моржика, по-моему, как раз неплохо, – справедливости ради возразила я. – Вспомни, какую он самогонку из облепихи делает!
– Это да, – Ирка немного смягчилась. – Но в целом всякие магические штуки Моржику чужды, и он по-детски сердится на меня за мой новый интерес. Вот, взял моду обзывать последними словами бедняжку Гарри Поттера. «Колдовская харя»! Фу, как грубо!
– К черту Гарри Поттера! – Я тоже сделалась грубой. – Что там у тебя с поклонником?
– О-ох! – Подруга вздохнула так, что скомканная бумажка с пасквилем на мальчика-волшебника выпорхнула из пепельницы и улетела прочь, как живая. – Представляешь, захожу я на днях в зоомагазин…
– Зачем это? – невольно заинтересовалась я.
Ирка сделалась краснее, чем чай каркаде.
– Хотела купить сову, – неохотно призналась она, посмотрев на меня исподлобья.
– Мама моя родная! – слабым голосом протянула я.
– Моя мама! – немедленно заспорил со мной Масяня.
Удивительно кстати подоспевшая официантка поставила перед малышом вазочку с пломбиром, и дискуссия на тему, чья именно мама была помянута, умерла в зародыше.
– Ирка, ты хотела купить себе сову, как у Гарри Поттера? Чтобы посылать с ней письма? – Я смотрела на подругу с недоверием.
К недоверию примешивалась добрая толика восхищения. Колоритнейшая фигура моя Ирка! Личность цельная и неделимая!
Потом я представила себе, как получаю от подружки письмо с совиной почтой, и подавилась коньяком. Воображаю: сижу я себе в студии, веду занудный прямой эфир с каким-то ответственным товарищем, и тут стекло аппаратной – бац! – и вдребезги, свет софитов заслоняет здоровенная распластанная тень, и на стол передо мной с утробным уханьем шмякается взъерошенная сова! «А вот кто-то из телезрителей хочет задать вопрос нашему гостю без помощи телефона!» – спасая ситуацию, светским тоном говорю я. И, напряженно улыбаясь в объектив, отвязываю от птичьей лапки рулончик исписанного пергамента…
– А вот и мы! – над нашим столиком нависла сдвоенная тень Моржика и Коляна. – Надеемся, вы без нас скучали?
– Смертельно! – сквозь зубы процедила Ирка, посмотрев на искрящегося весельем Моржика таким взглядом, словно произнесенное ею слово могло иметь силу непоправимого проклятья.
Толстокожий Моржик очевидного раздражения супруги не заметил и крикнул официантке:
– Барышня! Локомоторс пиво!
– «Локомоторс» – это поттеровское заклятие транспортировки, – отчетливо скрипнув зубами, пояснила мне Ирка.
– Я знаю, – сказала я.
И тут же прикусила язык. Не буду признаваться, что я тоже чуток мерекаю в поттеровщине, хватит с нас и одной помешанной на магии!
В присутствии Моржика и Коляна разговор о поклоннике, занимающем в Иркином персональном хит-параде место ниже герпеса, продолжения не получил. Конспиративно болтая о разной ерунде, мы с Иркой налегли на пломбир. Подружка, пребывая в растрепанных чувствах, потребляла лакомство не вдумчиво, то и дело проносила ложечку мимо рта и несколько раз капнула подтаявшим мороженым себе на блузку.
– Дорогая, будь поаккуратнее! – Моржик предупредительно подал супруге бумажную салфетку.
Ирка слабо улыбнулась в ответ, развернула салфетку, и ее тусклая улыбка мгновенно погасла. В середине свернутой салфетки лежала узкая бумажная полоска, похожая на обрывок серпантина. На ней весело прыгающими буквами было выведено: «Гарри Поттер – обормоттер!»
Иркины глаза расширились до диаметра ружейного дула, а зрачки сделались похожими на мушки прицела. Подруга подняла голову и пристально посмотрела на мужа. Моржик остался совершенно невозмутимым, более того, он казался весьма довольным собой и окружающей действительностью и сиял внутренним светом, как накрытый шалью торшер.
– Батарея… огонь! – провокационно шепнул Колян.
Ирка по команде яростно скомкала салфетку вместе с запиской и швырнула ее в Моржика.
– Еще снаряд? – Мой собственный муж любезно предложил Ирке новую салфеточку, из складок которой изящным завитком предательски торчал узкий бумажный хвостик.
Не дожидаясь, пока подметное письмо обнаружит гневливая Ирка, я быстро потянула за хвостик и вытащила вторую записку. «На стихи про мага нам не жаль бумаги!» – было написано в ней.
Неэкономное отношение к бумаге я еще могла понять: записочку накалякали на полоске все той же салфетки. Дикое раздражение у меня вызвал совсем другой факт: множественное местоимение «мы» свидетельствовало о том, что очередной стишок Моржик сочинял не один. Выходит, и мой собственный муж примкнул к антипоттеровскому движению!
Я почувствовала, что мои зрительные органы тоже превращаются в огнестрельное оружие. Вдвоем с Иркой в этот момент мы должны были выглядеть, как зенитное орудие и станковый пулемет. Подруга хотела что-то сказать, но не смогла, только звонко щелкнула зубами. Это прозвучало так, словно клацнул ружейный затвор.
– Эти двое сговорились! Вот почему они так долго торчали у стойки – глупые записки на казенных салфетках писали! – обличительно вскричала я, некультурно ткнув указательным пальцем в Коляна и Моржика поочередно.
Колян дунул на мой перст, как будто это был дымящийся пистолет, а потом аккуратно нацепил мне на палец бумажное полукольцо.
– Не читай это! – вскричала Ирка, хватая новую полоску салфеточного папируса и широким жестом отбрасывая ее прочь.
– Это же было самое лучшее стихотворение, наше избранное! – искренне расстроился Колян.
Я не выразила ему сочувствия. Обернувшись, я проводила взглядом улетающий обрывок. Подхваченный ветром, он легко заскользил по воздуху и прибился к стайке конфетти. Бумажными кружочками, рисовой крупой и мелкими монетами как раз в этот момент осыпали жениха и невесту, выгуливающихся по парковой аллее в полном парадном обмундировании.
Увидев невесту, Ирка мгновенно забыла все свои обиды. Моя подруга – жутко сентиментальная особа! Бракосочетание кажется ей столь трогательной церемонией, что при одном виде свадебного кортежа на глазах у нее появляются слезы умиления. Меня это ужасно раздражает – особенно если в этот момент Ирка сидит за рулем, и неуместное слезотечение ухудшает ее водительское мастерство, так что ведомая подругой «шестерка» рискует протаранить тот самый свадебный кортеж!
– Мама! Что это? – на перемазанной пломбиром мордочке Масяньки отразилось живое любопытство.
Ложечкой ребенок указывал на нарядную группу в облаке конфетти.
– Масянечка, смотри, смотри! – неумеренно восторженная Ирка подхватила малыша со стула и поставила на собственные колени – очевидно, для того, чтобы ему лучше было видно. – Посмотри, кто это там, такой красивый, белый?
Мася с сожалением оглянулся на отдалившуюся от него мисочку с бугрящимися в ней колобками мороженого, а потом послушно посмотрел на невесту, вытянул указательный пальчик и громко крикнул:
– О! Снеговик!
Боюсь, это бестактное заявление было слышно и на аллее. Во всяком случае, невеста, дотоле со смехом укрывавшаяся фатой от сыплющихся на нее монет, замерла и в полной неподвижности сделалась еще больше похожа на упомянутого Масяней снеговика. Пышный кринолин подвенечного платья здорово смахивал на искрящийся снежный ком, серебристая шапочка с вуалью походила на перевернутое ведерко, а яркую полосу губной помады на расстоянии вполне можно было принять за классическую морковку носа.
Не удержавшись, я хихикнула. За моим плечом в голос густо захохотали Колян и Моржик.
– Перестаньте! – страшным шепотом засвистела Ирка, сконфузившаяся одна за всех.
– Красивый снеговик! – постановил Масяня. И в тишине, прерываемой лишь нашими сдавленными смешками, забил последний гвоздь в крышку гроба: – Большой и толстый!
Этого бедняжка невеста вынести уже не смогла! Подхватив пышные юбки, она прорвала кольцо столпившихся вокруг гостей и напрямик через клумбу побежала на улицу. Гневно загудел троллейбус, заревели клаксонами машины, со скрежетом затормозило такси. Я быстро посмотрела на Ирку. Она застыла, словно ее в момент прихватило морозом, и сама в этот момент походила на снежную бабу, по недоразумению слепленную с широко разинутым ртом.
По оживленной многорядной улице прочь от парка уносилась машина такси. Из-под захлопнутой задней дверцы, трепеща, как крыло пойманной бабочки, торчал хвост тюлевого шлейфа.
– Да-а-а, – протянул Моржик, когда гости свадьбы отмерли и покинутый жених запоздало побежал к дороге, на которой уже простыл след его невесты. – Вот это, я понимаю, драма!
– А ты: «Гарри Поттер, Гарри Поттер!» – тут же попенял ему Колян. – Радоваться надо, что твоя жена втюрилась в сказочного героя, к нему она уж точно не убежит!
Удивительное дело, но Ирка пропустила очередной «наезд» на Поттера мимо ушей. Я решила, что ее так сильно потрясло внезапное бегство невесты, но ошиблась.
– Он был здесь! Он ходит за мной по пятам! – в отчаянии шепнула мне подруга, когда мы всем составом покинули кафе, чтобы уйти подальше от гостей расстроенной свадьбы.
Колян вполне разумно предположил, что граждане, огорченные срывом торжества, могут предъявить нам претензии. Ведь это не кто-нибудь, а наш Масянька деморализовал новобрачную нелестным сравнением с большим и толстым снеговиком!
– Мася ни в чем не виноват, у ребенка богатое воображение, что тут плохого? – унося малыша подальше, отбивалась я от несправедливых упреков.
– Боже, какой кошмар! – Ирка на бегу заламывала руки.
– Да ладно тебе, кошмар! – сердито сказала я, поставив Масяню на ноги и оглянувшись на поотставших мужиков. – Не догонят эту невесту – найдут новую! Мало, что ли, желающих покрасоваться в платье с фатой!
– Кошмар не в этом! – сказала Ирка. – Мой кавалер, ну, тот самый, из зоомагазина, он следит за мной! Я видела, он сидел на дереве! Там!
Подруга махнула рукой в сторону покинутого нами кафе. Я зорко оглядела ближайшие деревья и на одном из них увидела белку, а на другом – дятла. Белка трещала шишкой, а дятел ничего не делал, только внимательно косил на нас блестящим глазом. Это, что ли, ее кавалер из зоомагазина?!
Я уже открыла рот, чтобы наконец спросить Ирку о личности ее таинственного поклонника, но тут нас догнали мужья, и интересный разговор пришлось отложить.
Поздним вечером, когда Масяня уже крепко спал, я позвонила Ирке по телефону и, изнывая от любопытства, спросила:
– Так что там с твоим зоологическим поклонником?
– Рассказываю по порядку, – деловито зашептала подруга. – Зашла я в зоомагазин… Уже говорила тебе, я хотела завести сову…
– А завела поклонника, – подсказала я, не желая ничего больше слышать о магических животных.
– Да он сам завелся! – вскричала Ирка. И тут же снова понизила голос. – Такой оказался заводной, просто ужас!
– А чем ты его завела? – полюбопытствовала я. – Ты призывно смотрела ему в глаза, плотоядно облизывалась, расстегивала пуговицы на блузке и виляла бедрами?
– Еще чего! – возмутилась подруга. – Ничего такого я не делала!
Если верить Ирке, она строевым шагом вошла в «Зоомир», не оглядываясь по сторонам, протопала к прилавку, там коротко спросила сову, получила отказ, безотлагательно совершила действие по команде «Кру-гом!» и вышла из магазина, чеканя шаг, как курсант кремлевской роты. Трудно было бы придумать линию поведения, менее похожую на женское кокетство! А принимая во внимание Иркины данные – сто кило веса и проходимость танка «КВ», проведенная подружкой демонстрация силы могла заинтересовать разве что представителя вражеского военного блока.
– Что-то в этом духе я и подумала, когда он увязался за мной от клеток с кроликами, – призналась Ирка. – Симпатичный блондин примерно моих лет, атлетически сложенный, в голубых джинсах и футболке, похожий на спецназовца в штатском.
– Ты решила, что он предложит тебе записаться в морскую пехоту? – я захихикала. – Это было бы забавно! Только вообрази: ты, жена Моржика – «морской котик»!
– Это совсем не смешно! – Ирка рассердилась. – Ты представь: я иду по улице, а он неотступно чешет за мной! Я один квартал прошла, второй, а он все идет, как бычок на веревочке! Я и думаю: чего этому бычку от меня надо? Развернулась, пошла ему навстречу!
– А он?
– А он разулыбался, как королева красоты, руки растопырил и говорит: «Ируня!»
– Как?!
– Видишь, даже ты не знала, как меня называли в ранней юности! Да, Ируня! – В голосе Ирки послышалось отчаяние. – Говорит он мне: «Ируня! Вот мы и встретились!» А хуже всего то, что я на него смотрю – и вроде морда мне его знакома, но смутно, словно я его во сне видела! А наяву точно никогда не встречала!
– Может, ты забыла? Наверно, вы просто давно не виделись, как раз с вашей общей ранней юности.
– Да клянусь тебе, никогда в жизни я не видела этого мужика! Уж я бы его не забыла, говорю же, парень видный, симпатичный, – Ирка тоскливо вздохнула. – И вот мы стоим посреди тротуара. Я на него смотрю, как баран на новые ворота, и он на меня таращится, как мышь на крупу, аж облизывается, вот-вот накинется! Тут я не выдержала и строго так говорю: «Мужчина, вы обознались! Мы с вами не знакомы и никогда прежде не встречались!» А он тихо так, вкрадчиво отвечает: «Мы с тобой, Ируня, знакомы по прошлой жизни». Тут я решила, что он форменный псих, и шарахнулась от него прямо через дорогу, чуть маршрутку не затоптала.
– А он? – снова повторила я.
– А он так и остался стоять в своих тесных джинсах, как памятник голубым мечтам моей далекой юности, – с отчетливым сожалением вздохнула подруга. – Я ведь в ранней молодости именно о таком кавалере мечтала, точь-в-точь!
Я помолчала, решительно не зная, что на это сказать.
– Ну вот, а теперь этот псих из прошлой жизни все время вторгается в мое текущее существование, – грустно сообщила Ирка. – Нынче вечером, например, я увидела его в парке. Он сидел на дереве, как эльф-переросток, и с интересом наблюдал за тем, как я ем мороженое.
– Да уж, это было очень увлекательное зрелище! – съязвила я.
– Судя по многочисленным жирным пятнам на блузке, наверняка, – кротко согласилась подруга. – Лен! Что мне теперь делать? Я ведь Моржика люблю и совсем не хочу наставлять ему рога.
Из соображений такта я удержалась от остроумного замечания о том, что рогатый морж стал бы новым чудом природы, и сказала:
– Все очень просто. Этого твоего кавалера надо отшить.
– Пришить? – не расслышала Ирка. – В принципе, я готова убить любого, кто встанет между мной и любимым мужем, но ведь не так сразу…
– Добрая ты моя, – похвалила я подругу. – Ладно, не горюй, мы придумаем, как избавить тебя от назойливого поклонника!
Мы пожелали друг другу спокойной ночи и на том закончили разговор. Я тихонько забралась в кровать, где уютно посапывал Колян, и почти сразу уснула. Но, очевидно, мое подсознание начало работать над поставленной задачей сразу же, потому что всю ночь до рассвета мне снились назойливые поклонники в голубых джинсах. Поштучно и целыми батальонами они ходили за мной по пятам, волоча на веревочках кроликов, сов, жертвенных бычков и тележки с мороженым. Наиболее настырные экземпляры, подобравшись ко мне поближе, начинали интимно нашептывать что-то о нашей общей прошлой жизни, и лишь один красавец тихо сидел на суку кривой сосны, томно вздыхая и нежно поглаживая ручного дятла, пока я не сбила его с дерева метким броском бумажной салфетки, в которую был завернут добрый обломок кирпича. На кирпиче руническими письменами было начертано какое-то предсказание, но я не смогла его разобрать.
Понедельник
Выходные, проведенные в узком семейном кругу, освежают меня примерно так же, как каторжников работа в урановых рудниках. Воскресенье было таким утомительным, что в понедельник я проспала и опоздала на работу. Ворвалась в редакторскую, когда коллеги уже закончили распивать ритуальный утренний чай и разбежались по местам. На удобном гостевом диване рядком, как две птички, сидели только наши операторы, Вадик и Женька.
Птички из парней получились разнопородные. Взъерошенный Женька с покрасневшим носом и такими же очами смотрелся утомленным розовым фламинго, а нахохлившийся Вадик с глазами в темных кругах и уныло обвисшим носом напоминал сову. Вспомнив, что это почтовая птица недоброй памяти Гарри Поттера, я трижды плюнула через левое плечо и машинально посмотрела, нет ли в лапке Вадика бумажного свитка. Свитка не было, только чашка, из которой капало на палас, потому что руки у Вадика дрожали. Судя по всему, к чаю он даже не прикоснулся: чашка была полна до краев, и остывший чай в ней уже подернулся мутной пленочкой.
– Привет! – сказала я, устраиваясь за своим столом. – Почему вы такие унылые?
Разве сегодня не профилактический день?
Раз в месяц, именно по понедельникам, на местном радиотрансляционном центре проводятся какие-то загадочные профилактические работы, в суть которых я никогда не вникала. Мне довольно того, что в такие дни наши собственные программы не выходят в эфир, так что журналисты и операторы работают куда менее напряженно, чем обычно.
– Де-ень? – с немалым удивлением протянул Вадик, недоверчиво посмотрев на тонированное стекло книжного шкафа. – А почему же окна темные?
– Потому что сегодня черный день, друг! – Женька сочувственно потрепал товарища по плечу и быстро глотнул из пузырька, спрятанного в кулаке.
Я узнала флакончик, в котором наш экономный главный инженер по профилактическим дням порционно выдает техникам чистый спирт для протирки каких-то загадочных «головок», и весело изумилась:
– Да вы пьяные! Мальчики, вы обалдели, употребляете на рабочем месте? Да еще что употребляете – ценный расходный материал!
– С вами, бабами, не только обалдеешь, с вами вообще! – Женька размашисто погрозил мне пальцем, а потом тем же нетвердым перстом описал неправильный круг вокруг своей шеи и резко вздернул руку вверх, словно подсекая рыбу на леске.
– Ага, значит, вас обидели какие-то бабы? – догадалась я.
– Лю! – плаксиво изрек Вадик и резко кивнул, расплескав при этом половину содержимого своей чашки.
– Любимые? – уточнила я.
– Лю! – с надрывом повторил Вадик и сделал попытку трагически заломить руки.
Попытка не удалась, потому что руки не сумели встретиться, зато чашка окончательно опустела. Палас перед диваном промок насквозь, и ноги Вадика тоже. Я задумалась, затрудняясь подобрать подходящее слово, начинающееся на «лю». Любезные? Любознательные? Любвеобильные? Вряд ли, тогда Вадик не жаловался бы.
– Люмпенши? – Я попыталась угадать еще раз.
– Лю – это Людочка! – сказал, словно плюнул, Женька, гневно топнув по обмоченному паласу ногой. Ковролин жадно, как болото, чавкнул. – Вадюху обидела Людочка!
– А кто такая Людочка? – спросила я, не в силах припомнить в ближних пределах ни одной дамы с таким именем.
– Вадюхина невеста, – как само собой разумеющееся, сказал Женька. – Она его бросила.
– Н-н-не пр-рощу др-рянь! – с рычанием вскричал Вадик, демонстрируя высочайшую степень обиды на дрянную Людочку, после чего погрозил кулаком собственному отражению в зеркале и запустил в него пустой чашкой, однако промахнулся с направлением градусов на тридцать.
Чашка свистнула прямо в меня. С ловкостью циркового жонглера я перехватила летящий предмет и озадаченно посмотрела на страдальца. Понятия не имела, что у Вадика есть какая-то невеста! А ведь мы работаем вместе уже бог знает сколько времени, и не только работаем, но и приятельствуем! Я почувствовала обиду – не такую сильную, чтобы швыряться предметами кухонной утвари, но все же заслуживающую упоминания.
– Почему я не знала, что у тебя есть невеста? – немного надув губы, спросила я.
Гневным рычанием Вадик дал понять, что я выбрала неверную форму глагола.
– Почему я не знала, что у тебя была невеста? – Я подкорректировала формулировку вопроса.
– Потому что мама! – значительно сказал Женька и приложил палец к губам. – Тс-с-с!
Это звучало бессвязно, но на самом деле вполне могло сойти за объяснение. Мама Вадика – такая одиозная фигура, которой самое место в музее восковых фигур, где-то между Гитлером и Пиночетом. Пожилая дама с уютным именем Ангелина Митрофановна Рябушкина успешно командует крупным банком и больше, чем его репутацией, дорожит только счастьем своего единственного сына. К сожалению, взгляды Вадика и его любящей мамули на то, что такое счастье, разительно не совпадают. Вадик мечтает сделать карьеру на телевидении, заработать достаточно денег, чтобы жить отдельно от маменьки, и водить в свою собственную квартиру шумные оравы друзей и полки сговорчивых девчонок. Ангелина Митрофановна нетерпеливо ждет, когда Вадику надоест играть в богему, чтобы пристроить его на хлебное местечко в свой банк, разлучить с многочисленными бестолковыми приятелями и женить на девственнице. По поводу девственницы у Вадиковой маменьки форменный бзик, на соответствии будущей своей невестки этому критерию она настаивает категорически. Вадик же к непорочным особам относится с таким ужасом и отвращением, что вырвался бы из объятий самой Шэрон Стоун, признайся она ему в своей невинности.
– Мама нашла тебе невесту? – спросила я Вадика, выговаривая слова по слогам, чтобы смысл вопроса дошел до сознания, основательно затуманенного чистым медицинским спиртом.
– Л-лу! – скорбно взвыл Вадик.
– Да-да, Людочку?
– Л-лучше бы не находила! – сокрушенно покачав головой, выговорил страдалец.
Поскольку мне было очень интересно узнать причину Вадиковых терзаний, я не поленилась вскипятить воду и налить изрядно окосевшим приятелям по здоровенной кружке крепкого кофе. Заставила Вадика и Женьку испить чаши до дна, а потом минут десять так и сяк трясла парней, пока не составила себе более или менее целостную картину событий. Картинка получилась живописная, но безрадостная, как известное полотно «Утро стрелецкой казни».
Как-то сырым осенним вечером Вадик пришел с работы и застал дома идиллическую сцену, которая заставила его позабыть о запланированном на более поздний час походе в ночной клуб. Его маменька в гостиной пила чай с пирогом. Пирог умопомрачительно пах и имел самый приятный вид. Он был пухлый, румяный, и сквозь переплетенные полоски золотистого теста, украшенные на пересечениях разлапистыми цветочками, проглядывала распаренная оранжевая курага. К такому пирогу обычно прилагаются начищенный самовар, уютного вида бабушка в пуховой шали и толстая кошка, с громким урчанием и электрическим потрескиванием вытирающая о ноги гостей линяющие шерстяные бока.
С наружностью Ангелины Митрофановны, поразительно похожей на единокровную сестру Маргарет Тэтчер, а также со стильным интерьером гостиной домашний пирог разительно контрастировал. Зато с ним великолепно гармонировала милая девушка в белом кружевном передничке, повязанном поверх простого синего платья. Очаровательная барышня скромно сидела на краешке той жутко неудобной конструкции из хромированного металла, стекла и белого пластика, которую модный дизайнер самонадеянно назвал стулом, и не выказывала ни малейшего недовольства тем, что ее вынудили устроиться на неуютной помеси этажерки и куриного насеста. Более того, девушка ласково улыбалась Ангелине Митрофановне, с явным удовольствием уплетающей пирог, и держала наготове серебряную лопаточку.
Стоило Вадику появиться на пороге, как упомянутая лопаточка рыбкой сверкнула в воздухе, нырнула в пирог, и уже через мгновение на чистой тарелочке лежал аппетитный кусочек некультурного, но милого сердцу и желудку голодного мужчины размера «с коровий носочек». Наполненная горячим чаем чашка курилась паром.
Вадик влюбился с первого взгляда, но сначала не в девушку, а в пирог. В девушку он влюбился позже, когда хорошенько наелся и уже в благодушном настроении рассмотрел прозрачные голубые глаза, нежную кожу, свежие розовые губы без всякой помады, чистый высокий лоб и блестящие черные волосы, заплетенные в тугую косу. Вдобавок у барышни была ладная тоненькая фигурка и тихий мелодичный голос, приятно отличающийся от того стального лязга, который обычно издавал при общении с сыном речевой аппарат Ангелины Митрофановны.
– Это Людочка, она медсестра и хорошая девушка, – пробряцала Вадикова маменька, недвусмысленно акцентировав слово «девушка».
Вадик понял, что ему навязывают очередную девственницу, но не испытал обычного в таких случаях желания убежать куда подальше. Данная конкретная девственница выгодно отличалась от тех жеманных и нервных особ, которых Ангелина Митрофановна приводила прежде: похожей на непропеченную дрожжевую булочку бухгалтерши Оленьки, зеленовато-бледной и вялой, как вареная спаржа, библиотекарши Наташеньки, плаксивой дрессировщицы диких детсадовцев – воспитательницы Катеньки и той долговязой девицы с плохой дикцией и грацией молодой жирафы, имени которой Вадик вообще не запомнил. Людочка была приветлива без заискивания, улыбчива без подобострастия и общительна без назойливости. Она держалась скромно, но при этом не стискивала зубы и коленки всякий раз, когда Вадик задерживал свой взгляд на ее губах, груди или шее. Десятиминутный разговор о том о сем привел Вадика к революционной мысли, что и среди девственниц встречаются вполне нормальные люди, после чего он отважно предложил Людочке сходить с ним в ночной клуб. Девушка необидно отказалась, а Ангелина Митрофановна отвесила сыну подзатыльник, неумело замаскировав его под ласковое материнское поглаживание.
Роман Вадика и Людочки, поощряемый Ангелиной Митрофановной, развивался неторопливо и достойно. Сначала молодые люди чинно встречались в доме Рябушкиных, где общались под строгим присмотром Вадиковой маман, потом им было позволено совершать непродолжительные прогулки без надзора, и в какой-то момент Вадик осознал, что он созрел для женитьбы.
Людочка ответила на предложение руки и сердца согласием, и Ангелина Митрофановна быстро и решительно, в присущем ей жестком стиле, организовала свадьбу. Широкую общественность, то бишь толпу друзей-приятелей и коллег Вадика, о предстоящем торжественном событии не информировали, круг званых гостей был ограничен немногочисленными родственниками Рябушкиных и еще более немногочисленными друзьями Ангелины Митрофановны. Отсутствие широты и размаха объяснялось вовсе не отсутствием финансов, так как состояние будущей свекрови свободно позволяло арендовать для проведения празднования половину княжества Лихтенштейн с приглашением членов правящей фамилии в качестве обслуживающего персонала. Мадам Рябушкина желала провести свадьбу сына в узком кругу лишь затем, чтобы положить начало кампании по отвращению Вадика от непутевых друзей-приятелей и недостойного образа жизни. К тому же Людочка очень кстати оказалась одинокой сироткой, так что со стороны невесты гостей не было вовсе. Роль подружки – свидетельницы невесты Ангелина Митрофановна отдала собственной секретарше Алле. Наиболее отличительными чертами этой офисной барышни были губы, стиснутые так крепко, что все речи Аллы казались удачными опытами чревовещания, и безоговорочная преданность начальнице. Я однажды видела эту Аллу – она показалась мне похожей на хорошо выдрессированного добермана-пинчера.
– А ты-то как затесался в тесные ряды чистокровных арийцев? – немного обиженно спросила я Женьку. – Почему тебя позвали на свадьбу, когда всех остальных продинамили?
– Клянусь, это вышло совершенно случайно! – Женька размашисто перекрестился и сбил с подлокотника дивана собственную чашку с остатками кофе.
Палас украсился новым темным пятном.
– Мне позвонила какая-то тридесятая знакомая, предложила в режиме шабашки снять свадьбу, и я, естественно, согласился. И лишь позавчера, когда уже приступил к работе, узнал, что свадьба-то, оказывается, не чья-нибудь, а Вадюхина!
– Значит, свадьба была позавчера? – я немного запуталась. – Вадик, так ты женился или не женился?
– Он не успел, – ответил за товарища Женька. – Когда мы приехали в загс, там было какое-то затоваривание, на пятачке перед Дворцом бракосочетаний скучились сразу три свадьбы, и нас попросили подождать в отдалении. Мы пошли погулять по парку, а оттуда Людочка сбежала.
– Как – сбежала?! – Я изумленно ахнула и прикрыла рот ладонью.
Разумеется, мне тут же вспомнилась невеста, рванувшая из парка, как спринтер, на моих собственных глазах, под смех и улюлюканье моего собственного мужа, сразу после того, как ее обозвал снеговиком мой собственный ребенок! Мне стало нехорошо. До сих пор беглая невеста была для меня фигурой абстрактной, но если на этой девице-снеговице собирался жениться мой коллега и приятель…
– Вы в каком парке гуляли? – быстро спросила я.
– В Центральном.
– Ох! А невеста была в шелковом платье с серебряной ниткой, да? С голыми плечами и юбкой, похожей на капустный кочан?
– О! А я все думал, что же она мне напоминает, эта юбка! – некстати обрадовался Женька. – Точно, кочан капусты!
– Эксклюзивная модель из салона «Лебедушка», – закрыв лицо ладонями, прошелестел ссутулившийся Вадик.
Я тоскливо вздохнула и тоже пригорюнилась. Это что же такое получается? Получается, я несу определенную ответственность за расстроившуюся свадьбу товарища?
– Вадя, а ты с позавчерашнего дня эту свою Людочку больше не видел? – осторожно спросила я. – Нет? И даже не слышал? А хотел бы еще увидеть-услышать?
– Увидеть, услышать и надавать по мордасам! – зверски скривился Женька.
Вадик, не вынимая физиономии из ладоней, кивнул, но мне или Женьке – я не разобрала. Покинутый жених подозрительно всхлипнул, Женька сердито бубнил еще что-то недоброе про Людочкины «мордасы», и тут, перемежая нецензурные выражения богохульственными, в редакторскую вломился наш режиссер Слава. Он был весь какой-то перекошенный и вздыбленный: очки повисли на одной дужке, пуговицы пиджака сбежались под мышку, лицо в красных пятнах, наэлектризованный ежик волос в огнях святого Эльма.
Вообще говоря, наш режиссер то и дело пребывает в растрепанных чувствах, ибо вывести из себя его тонкую творческую натуру может любая мелочь. Мне уже неоднократно доводилось видеть Славу бегающим по стенам и топающим ногами, но сегодняшний режиссер затмевал собой разом и Петра Великого, обрывающего бороды боярам, и Ивана Грозного, убивающего своего сына. Бороды у меня отродясь не бывало, и в родственных связях со Славой я никогда не состояла, но при его появлении испытала сильнейшее желание спрятаться под стол. Остановило меня, главным образом, отсутствие подходящего стола: я как раз стояла возле коротконогой тумбочки, ожидая, пока вновь закипит стоящий на ней электрочайник.
– Почему вы здесь? – Увидев меня и скорбно кукующих на диване операторов, Слава резко затормозил и близоруко – в тумбочку – полыхнул огненным взором, подстегнув им неторопливый чайник, который тут же закипел.
– А где мы должны быть? – осторожно спросила я, опасаясь услышать в ответ адресок из числа тех, которые пишут на заборах.
– Ты что, не в курсе? Ах, да, тебя же не было на планерке! – Слава по ногам сидящих на диване пробрался в свободный угол и со стоном рухнул на подушки. Болезненное шипение и тихая ругань Вадика и Женьки образовали слаженный подголосок. – У нас опять переворот! Власть переменилась, в кабинете директора снова сидит пресмыкающееся!
– Ой, как плохо-то! – Я схватилась за щеку, словно у меня внезапно заболел зуб.
Славины слова означали, что нашей спокойной трудовой жизни пришел конец. Маленькая телекомпания, в которой мы работаем, принадлежит двум собственникам. Несколько лет совладельцы сосуществовали мирно, а потом вдруг начали бодаться за единоначалие. Поединок оказался затяжным и многоэтапным, господа бизнесмены то перекупают один у другого долю, то судятся, то пересуживаются, и каждый промежуточный финиш знаменуется дворцовым переворотом. Пока бал правит один совладелец – в кресле директора сидит его ставленник, как только верх берет другой – присылает своего человека, так что работой нашей телекомпании руководит то старый директор Гусев, то новый – Гадюкин.
В принципе, оба директора далеки от того идеала руководителя, который видит в мечтах наш слаженный коллектив. «Оба на букву «г», – образно говорит Слава. Но к Гусеву мы привыкли, а к Гадюкину привыкать не хотим.
Смена власти в телекомпании всегда происходит болезненно. За последние три месяца мы пережили два штурма и один налет омоновцев, которым кто-то из наших дворцовых интриганов в пиковый момент сообщил, что в телекомпании захвачены заложники. Крутые ребята, эти омоновцы! Они ураганом промчались по нашим помещениям, оставляя за собой, как бурелом, поваленный на пол народ: искали заложников, которых, видимо, ожидали увидеть прикованными наручниками к батареям отопления. Заложниками были мы все, а по мордасам, как выражается Женька, получили через одного: женской половине коллектива рукоприкладства не досталось, потому что умные девочки шмякались на пол, как спелые сливы, не дожидаясь приказа… И потом еще месяц все, даже семидесятилетняя уборщица, ходили на работу исключительно в брюках и в обуви без каблуков, чтобы форма одежды соответствовала условиям работы, приближенным к боевым.
– Я что, пропустила штурм? – без всякого сожаления спросила я Славу.
– Штурма не было, на этот раз случилась бархатная революция, – покачал взлохмаченной головой режиссер. – Гадюкин заполз в директорский кабинет еще до начала рабочего дня, а на планерке первым делом распустил коллектив вплоть до особого объявления.
– То есть мы все в отпуске? – уточнила я. – А в эфире снова будет сплошное черное поле?
– Срыв всех плановых программ, испорченные отношения с рекламодателями, потерянный телезритель! – В голосе режиссера вновь зазвучали истерические нотки. – Гадский гад хочет, чтобы нас здесь не было, потому что боится провокаций!
Я удержалась от замечания, что гадского гада, в принципе, можно понять. В прошлое его недолгое царствование наш дружный коллектив «порадовал» наместника множеством акций протеста, самой невинной из которых был лозунг «Рожденный ползать летать не может!», размашисто начертанный губной помадой на двери директорского кабинета, прямо под новой табличкой с фамилией Гадюкина.
– Значит, можно уходить? – Я неуверенно огляделась.
Женька и Вадик даже после усиленного кофепития выглядели так, что было ясно: революция нечувствительно прошла мимо их сознания. Пытаться разлучить пьяненьких приятелей с редакционным диваном в данный момент не стоило. У Славика же был такой вдохновенный и одновременно злокозненный вид, что на месте господина Гадюкина я бы первым выставила за дверь телекомпании именно режиссера. Слава маниакально блестел очками и тихо шевелил пальцами. Я подумала, что не удивлюсь, если в ближайшее время окрестности гадюкинского кабинета украсятся новой ругательной надписью.
– Вы, я вижу, остаетесь, а я пойду, – извиняющимся тоном произнесла я, сгребая со стола свою сумку и тихо отступая к двери.
Никто меня не задерживал, в коридоре я не встретила ни одной живой души, и даже в курилке под лестницей было пусто. Выходя за стальную дверь телекомпании в солнечный июньский день, я чувствовала себя так, словно покинула зачумленное городище.
Во дворе было светло, тепло, славно пели птички и порхали бабочки. Я глубоко вздохнула, потянулась, сошла с крыльца, повернула за угол и врезалась в человека.
– Ой, простите! – виновато сказала я даме в длинном сарафане, цветом и силуэтом напоминающем копну сена. Сходство дополняли распущенные рыжеватые волосы женщины.
Копна обернулась и сердито блеснула на меня зелеными глазами, заявив при этом:
– Ну, наконец-то!
– Ирусик, это ты? – удивилась я. – А что ты здесь делаешь?
– Пытаюсь тебе дозвониться! – Ирка помахала перед моим носом мобильником. – Что за чертовщина у вас с офисной АТС? Она наяривает Бетховена, как концертирующий Рихтер, но ни в какую не желает соединять с телефонами!
– Это, наверное, очередные происки гадского гада, – миролюбиво ответила я. И добавила грустно: – Похоже, он сделал какую-то подлость, чтобы офисные телефоны не работали, и еще распустил весь народ, так что я совершенно свободна на неопределенное время!
– Вот здорово! – подружка не разделила моей печали. – Ты как раз сейчас мне очень нужна!
– Мешки с семенами я разбирать не буду! – Я испугалась, что Ирка собралась использовать меня как рабскую силу в своем магазине.
– Эх, если бы мешки! – сокрушенно вздохнув, подружка взяла меня под руку и потащила прочь от захваченной врагами телекомпании.
Через пару минут мы сидели на скамеечке в скверике. Я с удовольствием любовалась желтенькими цветочками, а Ирка понуро таращилась в свои льняные коленки, теребя бахрому на кармане сарафана.
– Что-то случилось? – спохватилась я.
– Мне прислали люпины, – мрачно сказала Ирка.
Это прозвучало так, словно ей прислали, как минимум, черную метку. Я немного испугалась – в основном потому, что не знала, что такое эти ее люпины. Может, какие-то похоронные принадлежности? Скажем, аксессуары для траурного венка?
– Неужели люпины? – осторожно повторила я, не спеша афишировать свое невежество.
– Когда-то, в молодости, это были мои любимые цветы, – скорбно призналась Ирка.
Я облегченно вздохнула, и пара пушистых одуванчиков на клумбе перед нами тотально облысела.
– Ну и что такого ужасного в том, что тебе прислали цветы? – спросила я подругу.
– Я боюсь, что это он, – Ирка подняла на меня тоскливый взор. – Мой неотвязный поклонник в джинсах! Кто бы еще вздумал ни с того ни с сего дарить мне букет?
Я хотела сказать подруге, что многие женщины на ее месте были бы просто счастливы получить такой знак внимания хоть от неотвязного поклонника в джинсах, хоть от отвязного без джинсов, но вовремя прикусила язык. Просто успела спросить себя, а была бы рада такой оказии я сама? Вероятно, наличие воздыхателя мне польстило бы – так, самую малость! – но ведь я мужа люблю, так что лучше пусть у меня самопроизвольно моль заведется, чем поклонник! Рассудив таким образом, я поняла, почему Ирка вчера сказала, что кавалер для нее хуже герпеса. От него же надо избавляться, а это такая морока! Иного поклонника вывести сложнее, чем тараканов!
– Чего ты хочешь? – прямо спросила я.
– Хочу, чтобы его не было! – быстро ответила подруга, неосознанно сделав пару магических пассов.
Я немного подумала, и у меня возникла интересная мысль:
– А если он вовсе не поклонник? Может, этот парень ходит за тобой по пятам не потому, что влюблен, а по необходимости? А вдруг он ищет возможность сделать тебе какую-нибудь пакость? Злоумышляет против тебя?
– Но цветы? – вскинулась Ирка.
– А что цветы? Может, он надеялся, что у тебя аллергия на пыльцу и ты с ног до головы покроешься волдырями! – хладнокровно возразила я. – Так что, прежде чем мы решим, отшить этого парня или вообще пришить, надо как следует разобраться, чего он от тебя хочет. Давай-ка для начала устроим ему проверку на вшивость…
Я снова погрузилась в размышления.
– Ну? – поторопила меня Ирка.
– Ты говоришь, что он ходит за тобой по пятам? – я огляделась.
– Я приехала на своей машине, – напомнила Ирка. – И специально следила, чтобы за мной не было хвоста.
– Это хорошо, но меня интересует другое: как он тебя находит, чтобы таскаться за тобой по пятам? Перемещаешься ты в основном на машине, предсказуемых маршрутов у тебя не так много. Ну, из дома в офис, потом из офиса в кафе и обратно…
Я подумала и решила:
– Скорее всего, парень поджидает тебя где-то у офиса, я бы на его месте поступила именно так… Все, я придумала! Где твоя «шестерка»? Едем к тебе на работу!
– Может, расскажешь мне, что ты придумала? – спросила Ирка уже на бегу.
Мы рысили в сторону автостоянки, где подруга оставила свою машину.
– Не буду рассказывать, а то ты меня раскритикуешь. Мой план, конечно, грубоват, но должен сработать.
Мы сели в «шестерку» и переместились к офису торговой фирмы, владельцами которой являются Ирка и ее супруг. Большую вывеску с игривым названием «Наше Семя» красиво обвивали какие-то зеленые побеги с сиреневыми гроздьями мелких цветов. Издали это декоративное растение смахивало на плодоносящий виноград с ягодами нехарактерного окраса и одуряюще благоухало. Сладкий запах ложного винограда я ощущала даже сидя в машине.
– Вылезай из автомобиля и как ни в чем не бывало топай в свою контору, – велела я подруге. – Иди неспешно, но по сторонам не зыркай, на меня не оглядывайся.
– Я буду наживкой? – догадалась Ирка.
Я фыркнула и хотела сказать, что на наживку такого размера свободно можно поймать кита-убийцу, но побоялась накаркать. На самом деле, я ведь пока не знала, не имеет ли преступных замыслов тот неотвязный тип, которого мне хотелось обнаружить.
Тип благополучно обнаружил себя сам, стоило только Ирке нарисоваться под сенью псевдовиноградных кущ. Старательно играя роль «наживки», самодеятельная актриса явно переборщила. Я с трудом удерживалась от смеха, глядя, как шестипудовая подруженька изображает из себя Красную Шапочку. Выбравшись из машины, она первым делом огладила на крутых боках примявшийся пасторальный сарафанчик, игриво тряхнула распущенными рыжими волосиками и пошла, пританцовывая, к подъезду своей конторы.
Поскольку я велела ей не спешить, по пути подружка легонько пинала ногой подворачивающиеся камешки, заглядывалась на бабочек и даже сорвала с клумбы цветочек, для чего ей пришлось отпустить юбку, кокетливо подхваченную пальчиками. Как раз, когда Ирка застопорилась у обвитого ложным виноградом столба и закрыла глаза, в преувеличенном восторге нюхая сиреневую гроздь, над живой изгородью показалась голова в бейсболке. Голова была повернута в сторону милой крошки Иришки, которая раздувала ноздри, как притомившаяся лошадь, рискуя втянуть в гайморовы пазухи не только аромат цветов, но и полтора-два погонных метра зеленых побегов.
– Ага! – Я хищно потерла ладони и приникла к стеклу окошка, рассматривая соглядатая.
К сожалению, лица его я не разглядела, потому что оно было скрыто в густой тени от козырька кепки, но поскольку голова нырнула за зеленый заборчик сразу, как только Ирка вошла в контору, я логично предположила, что шпион интересовался именно моей подружкой. Поэтому я тут же позвонила ей с мобильника на мобильник и радостно сообщила:
– Хочешь знать, где твой неотвязный тип? Он сидит…
Ирка не дала мне договорить.
– Он что – зэк? – испуганно спросила она.
– Понятия не имею, – честно ответила я. – Даже если на нем надета полосатая роба узника Синг-Синга, я ничего об этом не знаю. Мне видна была только голова в бейсболке. А сидит он в клумбе за живой изгородью.
– Какого черта он залез в мою клумбу с эксклюзивным ландшафтным дизайном?! – тут же взъярилась Ирка.
– Наверное, решил притвориться садовой скульптурой гномика, – предположила я.
С учетом того обстоятельства, что высота изгороди не превышала восьмидесяти сантиметров, шпион на самом деле вполне мог оказаться карликом, но я понадеялась, что это не так. Не хватало еще нам с дюжей подружкой вдвоем сражаться с одним лилипутом!
– Ирка, ты выходи из конторы и топай вдоль изгороди, на углу я тебя встречу, и мы устроим небольшое шоу.
Кратко проинструктировав подружку, я потихоньку выбралась из машины, пригибаясь, перебежала на другую сторону тихой улочки и вновь пересекла ее поодаль с таким расчетом, чтобы как ни в чем не бывало подойти к условленному месту.
Красная Шапочка-переросток уже выжидающе топталась на углу, маскируя эту задержку необходимостью поддернуть под длинной юбкой воображаемые гольфы.
– Ирочка, привет! – неумеренно восторженно вскричала я, подкравшись поближе.
– О! – ответная реплика подружки была исполнена радости, но слишком лаконична.
Я поняла, что Ирка опасается сказать что-нибудь не то, и пожалела, что не проинструктировала ее подробнее.
– Чудесный день, не правда ли? – остановившись так, чтобы краем глаза видеть изгородь, я завела светскую беседу.
– О да! – согласилась Ирка, лучась искусственной радостью, как синяя лампа ультрафиолетом.
Зеленые веточки живой изгороди предательски затряслись, выдавая присутствие в клумбе какого-то немелкого живого организма. Очень надеясь, что это не крупный дворовый котик шныряет в кустиках, а Иркин соглядатай прислушивается к нашему содержательному разговору, я продолжила монолог восторженной идиотки:
– Теплое солнышко, легкий ветерок, аромат цветов… Скажи, чего бы тебе сейчас хотелось?
– А? – Ирка засмотрелась на подрагивающие кустики и окончательно потеряла нить разговора.
– Я спрашиваю, что ты хочешь делать в такую чудную погоду? – с нажимом спросила я.
– Сушить белье! – быстро ответила Ирка.
Я сделала страшные глаза.
– То есть, я хотела сказать… Сегодня чудная погода и все такое прочее… – бестолковая подружка беспомощно смотрела на меня, явно не понимая, к чему я клоню.
Я мысленно чертыхнулась и громко сказала:
– Тебе, конечно, хочется заняться чем-нибудь приятным. Вот ты что любишь больше всего?
Ирка покосилась на кусты, в которых засел невидимый слушатель, и неуверенно предположила:
– Мир во всем мире?
– Это само собой, а из простых радостей жизни? – настойчиво спросила я, подавив рвущееся с губ рычанье.
– Шоколадные пирожные и мужской стриптиз! – Подруга улыбнулась и заблестела глазами. – А ты зачем спрашиваешь?
– Затем, чтобы знать, чем тебя можно порадовать!
– А-а-а! – глубокомысленно протянула Ирка.
При этом она так таращила глаза, что я поняла: надо срочно объяснить тупице, что к чему.
– Ой, что это запуталось у тебя в волосах? – громко спросила я.
Подхватила распущенные патлы подруги, как занавесочкой, закрылась ими от наблюдателя и зашептала Ирке в ухо:
– Мы сообщаем информацию о твоих страстишках предполагаемому поклоннику, дурында! Если он действительно ухажер, то немедленно начнет заваливать тебя шоколадными пирожными.
– Или заголяться! – хихикнула подружка.
И как накликала!
– А вот кому мужской стриптиз?! – гаркнул, выскакивая из кустов, мужичонка в бейсболке и длиннополом плаще.
Дождевик был не самой подходящей одеждой для солнечного июньского дня. Возможно, именно поэтому мужичок надел его на голое тело, а теперь еще и распахнул, так что перед нами неожиданно предстала обнаженная натура сомнительной красоты и чистоты.
– Ты, дядя, охренел?! – хрипло каркнула я, в отличие от Ирки, не полностью утратив дар речи.
Дядя радостно закивал головой в бейсбольном чепчике, показывая, что да, действительно он охренел! И в подтверждение высокой степени своего охренения еще шире развел полы затрапезного плащика, хотя неблагодарным зрительницам и без того было видно более чем достаточно. Собственно, кустики скрывали от нас только голеностопные суставы и колени самозваного стриптизера.
В моем смятенном мозгу молнией проскочила мысль, что зря я отказалась принять в качестве новогоднего подарка портативный электрошокер, который присмотрел для меня Колян! Очень пригодилась бы мне сейчас эта милая машинка! Я застыла, не решаясь выступить против придурка в костюме Адама с голыми руками, и тут ожила Ирка.
Краем глаза я видела, что она краснеет и надувается, как скороспелый томат, но не сообразила, к чему это. Между тем и без того немалый объем груди подружки увеличился вдвое, словно этой демонстрацией своих весомых достоинств она задумала посрамить некрупного голыша в бейсболке, а потом Ирка начала резко выдыхать набранный воздух. Одновременно с ним на волю вырвался дикий визг, от которого у меня заложило уши. Я отшатнулась и присела, как оказалось – очень вовремя! Надо мной пролетело какое-то крупное растопыренное тело, и через мгновение стриптизер-любитель уже во все лопатки улепетывал прочь, а за ним, безжалостно попирая ногами цветочки, большими прыжками мчался дюжий парень в коричневых джинсах и футболке цвета хаки.
– Ленка, кто это был? – слабым голосом спросила меня Ирка, всласть навизжавшись.
– Ты про первого мужика спрашиваешь или про второго? – уточнила я, провожая одобрительным взглядом парня в хаки, неотступно преследующего эксгибициониста в бейсболке.
Плащ, который исполнитель любительского стриптиза не успел застегнуть, крыльями развевался у него за спиной, и со стороны бегуны напоминали вспугнутую курицу и мчащего за ней свирепого бульдога.
– Первого я неплохо рассмотрела, – повторно краснея, призналась Ирка. – Я не поняла, кто был тот второй, с кем ты играла в чехарду?
Я не сразу сообразила, что подруга имеет в виду лихой прыжок, которым малый в хаки перемахнул через мою своевременно согнутую спину, поэтому немного задержалась с ответом. Кроме того, я прислушивалась к быстро затихающему вдали топоту двух пар ног, искренне надеясь вскоре услышать звуки ударов и болезненные вскрики.
– Сдается мне, этот второй как раз и был твой неотвязный кавалер, – сказала я подруге. – Я не заметила его раньше, потому что стриптизер попался мне на глаза первым, а парень в хаки, похоже, тоже прятался где-то поблизости. Наверное, в клумбе на другой стороне улицы.
Ирка с сожалением оглядела свою любимую клумбу с жестоко поруганным ландшафтным дизайном, а я прикинула на глаз ширину улочки и задумчиво добавила:
– Надеюсь, этот второй мужик тоже слышал наш разговор о твоих пристрастиях!
– Думаешь, можно ждать, что он принесет мне шоколадные пирожные? – заметно оживилась Ирка.
– Пирожные? – повторила я, прислушиваясь.
В отдалении слышались женский визг и мужская ругань. Чутким ухом я уловила болезненный вскрик: «Ой, не надо! Я больше не буду!», злорадно ухмыльнулась, обернулась к подружке и сказала:
– Пирожные тебе, может, и будут, но на мужской стриптиз в ближайшее время не рассчитывай!
Мы вошли в офис и, игнорируя любопытные взгляды менеджеров, прошествовали через торговый зал в Иркин кабинет. Там подружка первым делом включила электрический чайник. Очевидно, она твердо рассчитывала получить обещанные пирожные буквально к чаю.
– Сахар на столе, – сказала Ирка, вручая мне чашку, в которой вспухшей медузой растопырился пакетик с чайной пылью.
Я подошла к столу и задумчиво оглядела теснящиеся на нем бутылочки, баночки, скляночки и коробочки с изображением буйно цветущих декоративных растений и гигантских овощей. Интересно, в какой из этих емкостей находится сахар? Может, в пакете с нарисованной сахарной свеклой? Я заглянула в этот кулечек и увидела там только мелкие семена.
– А где же сахар? – удивившись, спросила я подругу.
– Как это – где? В сахарнице, конечно! – ответила Ирка. – Она стоит прямо перед тобой, рядом с жидким удобрением!
– Ты держишь сахар в сахарнице? – Я удивилась еще больше.
При этом тот факт, что сахар соседствует с удобрением, меня нисколько не тронул.
Подруга посмотрела на меня, как на ненормальную, и с подозрением спросила:
– А где ты сама его держишь?
– На работе – в жестянке с надписью «Чай детский желудочный». А заварка у меня в спичечном коробочке, а пакетики с разовым кофе в пластмассовом лоточке от влажных салфеток. В противном случае все это как-то очень быстро заканчивается, – охотно призналась я.
Ирка прищурила глаза и уставилась на меня загадочным взглядом.
– Что ты на меня так смотришь? – забеспокоилась я.
– Пытаюсь вспомнить, где у тебя дома сахар?
– О, дома-то он у меня, конечно, в сахарнице! – заверила я подружку. – А сахарница стоит в хлебнице, а хлебница на холодильнике, чтобы Масянька не достал.
– Хорошо налаженный быт! – фыркнула подружка.
Я улыбнулась, но весьма бледно. Упоминание о работе заставило меня вспомнить, что противный Гадюкин нынче утром отправил меня и моих коллег в бессрочный отпуск без содержания. Это меня расстроило: кто как, а я лично очень нервничаю, оставшись не у дел. Знаменитая формула Карла Маркса в моей версии звучит как «работа – деньги – работа». Спокойно бездельничать я не могу, потому что начинаю остро ощущать близость нищеты и неизбежной голодной смерти.
Я покосилась на Ирку. Подружка встала коленками на вращающееся офисное кресло, положила локти и бюст на подоконник и с детским интересом таращилась в окно.
– Что там? – сдержанно спросила я, протягивая руку к телефону на столе подруги.
– Пока ничего, но я не теряю надежды, – призналась Ирка.
– Если ты ждешь явления своего поклонника со свежими пирожными, то еще рановато: ты же лучше, чем кто-либо, знаешь, что ближайшая кофейня-кондитерская в шести кварталах отсюда, – рассудительно заметила я, набирая номер домашнего телефона своего оператора Вадика.
Некоторое время назад я оставила поддатого коллегу в студии рядом с полным горячим кофейником и обоснованно надеялась, что за истекшее время Вадик уже пришел: а) в себя и б) домой. Возможно, следовало дать брошенному жениху немного больше времени, чтобы обрести нормальное расположение духа, но я не захотела ждать.
Дело в том, что у Вадика огромное количество приятелей, которым он норовит посильно помогать, устраивая их дела. А дела у этих приятелей бывают разные, в том числе – связанные с рекламой в средствах массовой информации: кому-то надо написать текст, кому-то – сделать ролик… Для меня Вадик – неиссякаемый источник «халтурных» работ. В свете того, что я временно безработная, это особенно ценно.
– Алло, Вадька, это ты? – спросила я, дождавшись, пока на другом конце провода снимут трубку.
– Не, – ик! – уверен, – сквозь икоту пробормотал неузнаваемый, невероятно замедленный голос.
Мне сразу стало ясно, что состояние Вадика нисколько не улучшилось. Вероятно, после моего ухода парни в студии распивали вовсе не кофе, который я так заботливо для них приготовила.
– Черт, а я хотела поискать через тебя какой-нибудь работы! – досадливо воскликнула я.
– Искать… Работать… – безжизненным голосом робота повторил Вадик ключевые слова. – Это тебя.
– Что – меня? – с недоумением переспросила я.
Однако тут же выяснилось, что последняя реплика приятеля была адресована вовсе не мне.
– Это вы частный детектив? – В трубке прорезался голос Вадиковой маменьки – твердый, холодный и зазубренный, как стальная рыбочистка.
Я немедленно почувствовала себя свежевыловленным карасем и взволнованно затрепыхалась, бессловесно разевая рот.
– У меня есть для вас работа, – не дождавшись моего ответа, сообщила Ангелина Митрофановна. – Я заплачу вам тысячу долларов плюс расходы, если вы отыщете одного человека.
– Тысячу долларов? – Я мгновенно обрела утраченную было способность разговаривать.
Еще бы! Мадам Рябушкина любезно предлагала мне мою двойную журналистскую зарплату!
– А кого я должна найти? – спросила я, голосом выражая полную готовность за штуку баксов отыскать для этой милой дамы кого угодно, хоть беглого поросенка Фунтика, хоть скрывающегося от спецслужб Бен Ладена, а еще за полтинник «зеленых» подарочно упаковать любого найденыша и даже перевязать его по талии шелковым бантиком.
– Через полчаса я буду в своем офисе, там и поговорим, – постановила стальная леди Ангелина Митрофановна. – Улица Чекистов, восемьдесят пять. Я предупрежу охрану, вас проведут в мою приемную.
Мадам Рябушкина положила трубку. Я посмотрела на часы: очевидно, Вадикова маман заехала домой пообедать, а я своим звонком помешала ей вкушать профитроли и рябчиков в белом вине. Или чем там питаются состоятельные банкирши?
Сглотнув слюнки при мысли об обеде, которого я, чтобы поспеть в офис Рябушкиной через полчаса, должна была вообще лишиться, я с сожалением сказала Ирке:
– Увы, дорогая, сейчас я должна тебя покинуть! Мне только что предложили весьма заманчивую халтурку, и я намерена немного поработать частным сыщиком.
– А как же я?! – с необоснованной претензией вскричала подружка.
– А тебе-то что? У тебя есть постоянная работа и стабильный доход! – я пожала плечами и ринулась к выходу. – Жди подношения от Неотвязного! Потом позвонишь мне!
Последнюю фразу я выкрикнула уже из-за двери. Надо было спешить, чтобы успеть к назначенному сроку: бизнес-вумен не любят неточности. Кроме того, следовало живо подрядиться на высокооплачиваемую детективную работу, пока меня не опередили конкуренты. Как все-таки хорошо, что Вадик не протрезвел, а потому не узнал меня и принял за кого-то другого!
Сияющее стеклом и металлом здание банка размерами и формой напоминало авианосец. Почувствовав невольное уважение к даме, которая в такой махине занимает место на капитанском мостике, я толкнула входную дверь. Она подалась с таким трудом, что мне стало понятно: зря я не пообедала! Дверь явно была рассчитана не на худосочных журналисток, а на полных сил офисных работников и упитанных клиентов солидного банка. Я крякнула, налегла на строптивую дверь всем своим обезжиренным телом и кое-как протиснулась в холл.
Толстомордый охранник при виде моих нешуточных страданий нагло улыбнулся.
– Используете дармовую мускульную силу? – удержав рвущееся с губ ругательство, с вызовом спросила я его. – Толкнул дверь – накачал в бачок ведро воды, так?
– Что такое? Я качаю вам воду?!! – на мою провокацию тут же поддался какой-то доверчивый толстопуз в белоснежном льняном костюме. – Это безобразие! Я не позволю себя эксплуатировать! Я буду жаловаться!
Я с удовольствием увидела, что наглая усмешка на щекастой ряхе жирного сурка в униформе превратилась в тревожную гримасу, и добила охранника сообщением, что встречи со мной нетерпеливо ждет сама Ангелина Митрофановна.
– Пожалуйста, прошу вас, – цербер завилял хвостиком. – Приемная госпожи президента на втором этаже, вас встретят.
Я гордо подняла голову, прошествовала по сверкающей лестнице на второй этаж и оказалась на балконе, откуда открывался в равной степени прекрасный вид и на мраморный пол первого этажа, и на стеклянную кровлю. Мне подумалось, что этот величественный атриум в банке устроили зря. В голливудских фильмах неудачливые банкиры и менеджеры то и дело выбрасываются из окон офисных высоток, а из этого ласточкиного гнезда неуравновешенной личности сигануть – вообще раз плюнуть!
Не будучи неуравновешенной личностью, я все-таки придвинулась к стеночке и вдоль нее благополучно дошла до двери приемной.
За красиво изогнутым столом, тесно уставленным оргтехникой, восседала поджарая особа не самых юных девичьих лет – под тридцать, пожалуй. У особы были втянутые щеки, гладкая прическа и острый взгляд добермана.
– Здравствуйте! – любезно произнесла я, вспомнив, что секретаршу мадам Рябушкиной зовут Аллой, но притворившись, будто мы никогда раньше не встречались.
Впрочем, наше знакомство до сих пор было односторонним: Вадик как-то показал мне секретаршу своей маменьки в кафе «Милый Милан». Алла там задумчиво клевала салат, а мы с Вадькой быстро проходили через обеденный зал, поспешая в кухню, чтобы заснять кулинарное шоу заезжего итальянского повара.
– Ангелина Митрофановна назначила мне встречу… – я демонстративно посмотрела на часы. – На четырнадцать ноль восемь!
Даже если моя суперточность и впечатлила вышколенную секретаршу, она этого не показала. На узкой физиономии обозначалась вежливая, но не добрая улыбка, обнажившая мелкие острые зубы. Увидев этот любезный оскал, я тут же придумала новую породу собак: злоберман-пинчер!
Мадам Рябушкина и в самом деле меня ждала. Алла мигом препроводила меня в просторный кабинет, убранство которого было торжественным, но неуютным и навевало скорбные мысли о пышных похоронах. Складчатые красные шторы, витые золоченые шнуры с кистями, люстру с лампочками, имитирующими высокие свечи, Ангелина Митрофановна, вероятно, подбирала сама, на свой вкус. Наверно, суровой даме в таком интерьере было вполне комфортно, но меня лично подобный дизайн мог устроить лишь посмертно.
Мне было предложено присесть на жесткий стул за длинным черным столом, похожим на лимузин-катафалк. Он гигантским языком тянулся от массивного рабочего стола мадам банкирши и на дальней оконечности был украшен большим плоским букетом, подозрительно похожим на похоронный венок. Все эти погребальные мотивы вкупе с испытующим взглядом хозяйки кабинета заставили меня напрячься. В комнате стояла гробовая тишь: Ангелина Митрофановна сверлила меня глазами, серо-стальными и колючими, как гвозди. Ими вполне можно было без всяких дополнительных инструментов намертво закрепить крышку домовины. Выглядела банкирша не лучшим образом. Макияж не скрывал нездоровой желтизны лица и темных кругов под глазами. Молчаливая и неподвижная, госпожа Рябушкина неприятно смахивала на покойницу.
– Миленькие цветочки, – неискренне похвалила я, потрогав торчащую из букета гвоздику и потихоньку отодвинув безрадостное творение флориста-меланхолика подальше от себя.
– Вы и есть частный детектив? – без эмоций спросила Ангелина Митрофановна.
– По совместительству, – ответила я, мужественно выдержав мертвящий взгляд Медузы Горгоны. – Если вас это интересует, то лицензии у меня нет, но вам ведь нужен результат, а не лицензия?
– Вас рекомендовала мне родственница…
Отмежеваться от неведомой мне родственницы с ее рекомендацией я не решилась, но попыталась упрочить свое положение самозваной сыщицы и перебила хозяйку кабинета дерзкой репликой:
– Если вам нужны дополнительные отзывы, позвоните в УВД Центрального округа. Капитан Лазарчук и лейтенант Белов не понаслышке знают о моих сыщицких способностях. Зря, что ли, они всячески препятствуют моей детективной деятельности!
Госпожа Рябушкина вопросительно приподняла тонкую подбритую бровь.
– Я то и дело у профессиональных сыщиков хлеб отбиваю, – не без нахальства объявила я.
– Хорошо, – неспешно вернув бровь на место, резюмировала Ангелина Митрофановна таким тоном, что мне сразу стало ясно: ничего хорошего в сложившейся ситуации нет.
И в том, что касалось моего детективного задания, так и было!
Мадам Рябушкина вызвала скорую детективную помощь в моем лице, чтобы быстренько отыскать удравшую невесту Вадика. К этому я была готова и даже не стала спрашивать, с какой целью Ангелина Митрофановна ищет пропавшую Людочку. Судя по выражению лица мадам и кровожадной интонации, с которой она произносила имя беглянки, несостоявшаяся свекровь тоже имела конкретные виды на Людочкины «мордасы». Примерно такой реакции я и ожидала.
– Девицу, которую вы будете искать, зовут Людмила Петрова, – сообщила Ангелина Митрофановна.
Она резким движением отправила ко мне по гладкой поверхности стола пластиковую папочку с бумагами.
Я поймала посылочку, достала из папки несколько сколотых скрепкой бумажных листочков и поняла, что это ксерокопии страниц паспорта Людочки Петровой. Пошелестев бумажками, я не замедлила выяснить ее отчество и с трудом сдержала стон. Слабая надежда на то, что папу Людочки звали Эммануилом, Авессаломом или, на худой конец, Пафнутием, умерла, едва родившись:
– Ивановна!
Я слегка закручинилась. Мне уже не казалось, что найти Людочку будет легко. То есть у меня не было ни малейших сомнений, что в родном отечестве отыщется несколько тысяч женщин с такой фамилией, именем и отчеством. Но как выловить в этой массе тезок совершенно конкретную Людмилу Ивановну Петрову? Мое воображение тут же услужливо изобразило картинку маслом.
Вот я при активной помощи дюжины стражников в униформе банковских охранников загоняю в просторный атриум банка целую толпу отловленных мною на просторах родной страны Людмил Ивановен Петровых – стадо голов в шестьсот: юные девушки, дамы бальзаковского возраста, древние старушки и маленькие девочки в подгузниках. Они визжат, орут, плачут и ругаются сообразно возрасту, а невозмутимая Ангелина Митрофановна, стоя на балконе, производит сортировку Людочек… Б-р-р! Я содрогнулась. Привидившееся мне зрелище походило на зарисовку сцен жизни и быта невольничьего рынка. Нет, я принципиально ратую за свободу прав и собраний, и потому брать Людочек оптом не буду! «Разве что Рябушкина заплатит по тысяче баксов за каждую!» – тут же шепнул мне беспринципный внутренний голос.
Я рассердилась на него, но постаралась перевести свое раздражение в конструктивную форму допроса с пристрастием. Мадам Рябушкина отвечала на мои вопросы неохотно, и у меня пару раз возникло желание с размаху нахлобучить ей на голову погребальный букет. Красные гвоздики и темная зелень очень украсили бы ее строгую прическу из крашеных рыжих волос! Я разозлилась пуще прежнего, сделалась бесцеремонна и груба, и неожиданно дело пошло лучше. Как это я сразу не сообразила, что мадам Рябушкина из тех людей, которые вежливость принимают за слабость?
Специально для леди-босс я наскоро сочинила особый рецепт сыворотки правды: на два пальца дворового хамства, доверху язвительности и капелька сахарной лести, чтобы сгладить убойную крепость коктейля. Ангелина Митрофановна раскраснелась, задышала, как старая дева на сеансе мужского стриптиза, и ее понесло! Уже на второй минуте монолога я поняла, что владею навыками стенографии гораздо хуже, чем высокопоставленная банкирша спонтанной речью на русском матерном языке, поэтому отложила ручку и включила диктофон. Бранных слов в озвученном Ангелиной Митрофановной тексте было много больше, чем содержательной информации. После цензурной чистки зерен от плевел я получила такие факты.
Мадам Рябушкина познакомилась с Людочкой Петровой в специализированной аптеке «Феникс», предлагающей состоятельной публике элитную лечебную косметику более или менее известных зарубежных фирм. Людочка в качестве консультанта дежурила у витрины с препаратами из Страны восходящего солнца и в крахмальном передничке сестры милосердия выглядела так прелестно и свежо, что являлась наилучшей рекламой продукции японских фармацевтов-косметологов.
Ангелина Митрофановна приобрела рекомендованную Людочкой масочку для лица, стоимость которой лишь немногим уступала посмертной золотой маске Тутанхамона, а потом пригласила девушку выпить фруктовый коктейль в фито-баре аптеки. За непринужденным разговором в том великолепном и совершенно беспроигрышном стиле, который практикуют грабители с большой дороги, мадам Рябушкина не только быстро выяснила паспортные данные и семейное положение своей новой знакомой, но и вынудила ошеломленную Людочку торжественно поклясться на красной книжице меню в том, что она невинна, как божий агнец. После чего прелестная девица была звана к Рябушкиным в гости, где проявила похвальную ловкость в обращении с духовым шкафом. Эту часть истории с дифирамбами домашнему пирогу я уже знала со слов Вадика. Однако приятель ни словом не обмолвился мне о том, что заявление в загс они с Людочкой подали только после того, как Ангелина Митрофановна сводила девушку на прием к своему собственному гинекологу, и врач подтвердил непорочность невесты! С этого момента и до дня несостоявшейся свадьбы Людочка проживала в квартире жениха, дабы мадам Рябушкина могла самолично контролировать поведение невесты своего сына на последнем ответственном этапе ее добрачной жизни.
– Я же не могла допустить, чтобы она и далее оставалась в общежитии! Убедив в своей невинности меня, девица вполне могла загулять с мужиками, а потом свалить грехи на моего сына! – цинично пояснила свои движущие мотивы мадам.
Я едва удержалась, чтобы не высказать противной бабе все, что я о ней думаю, с применением тех слов, которые у нас на телевидении из соображений цензуры заменяются невинным мышиным писком. Остановил меня все тот же корыстный внутренний голос, рассудительно напомнивший, что грязно материть нанимателя – верный способ остаться без работы.
Работа мне была нужна, поэтому я весьма кстати вспомнила рассказ одного давнего приятеля моих родителей о том, как он работал змееловом в Средней Азии. «Вот почему вы змею боитесь, а я нет? – говаривал он, мечтательно глядя вдаль. – Потому что вы смотрите на нее и думаете: «Ой, кобра ползет!» А я гляжу на нее и радуюсь: «О! Пятерка шуршит!» В те далекие времена за пойманную кобру приятелю-змеелову платили «синенькую» – пять рублей.
Я включила воображение и попыталась посмотреть на змею-банкиршу другими глазами. Просто представила, что вижу перед собой не холеную физиономию противной мадам, а множественный портрет Франклина на стодолларовых купюрах – ту самую тысячу баксов, которые мне обещали за работу. Это оказалось настолько умиротворяющей картиной, что я посоветовала бы вешать нечто подобное на стены в палатах буйнопомешанных! Я вмиг перестала ненавидеть самодуршу Рябушкину и даже начала ей живо поддакивать: «Конечно, Ангелина Митрофановна! Вы правы, Ангелина Митрофановна!» Мысленно я заменяла имя-отчество мадам приятным словосочетанием «моя тыща баксов»: «Да, моя тыща баксов! «Конечно, моя тыща баксов!»
С применением такого оригинального приема аутотренинга мне удалось довести беседу с банкиршей до логического конца. Им стала передача из ее рук в мои собственные всех тех вещей Людочки, которые Ангелина Митрофановна сумела задним числом обнаружить в своей квартире. Очевидно, сбежавшая невеста прямо из парка рванула на такси в дом Рябушкиных и тщательно собрала свои чемоданы, так что к моменту возвращения разгневанной мадам к родным пенатам от Людочки там остались в основном воспоминания. Они были облечены в материальную форму весьма немногочисленных мелких предметов, которые Ангелина Митрофановна сложила в обувную коробку с логотипом свадебного салона «Лебедушка».
– А туфли за четыреста долларов она оставить не потрудилась! – вручая мне коробку, сообщила мадам, и это прозвучало как незамаскированное обвинение в краже.
Я подумала, что Людочка правильно сделала, своевременно сбежав от такой кошмарной свекрови, и, чтобы не поделиться этой мыслью с Ангелиной Митрофановной, заставила себя пристальнее всмотреться в милые черты воображаемых Франклинов. Содержимое коробки я решила изучить позже, пообещав мадам позвонить ей, если у меня возникнут вопросы.
– Держите меня в курсе, – встав из-за стола, строго наказала мне Ангелина Митрофановна.
Подоспевшая секретарша Алла ловко поправила похоронный венок, который я сдвинула с его законного места на столе-катафалке. Я поняла, что аудиенция закончена, и с большим удовольствием покинула рабочий склеп госпожи банкирши.
Был четвертый час, когда я с обувной коробкой под мышкой вышла из банка. Сурок-охранник подсуетился и предупредительно распахнул передо мной дверь, так что мне не пришлось тратить остатки своих слабых сил на неравный бой с норовистой калиткой.
День был ясный, теплый. Остановившись на краю тротуара в ожидании того момента, когда светофор позеленеет, я подставила лицо солнечным лучам и зажмурилась, как кошка. А когда снова открыла глаза, то первым делом увидела на противоположной стороне улицы величественный портал аптеки «Феникс»! Таким образом, вопрос о том, с чего мне начать расследование, решился сам собой. Я дисциплинированно дождалась разрешительного сигнала светофора, перешла через дорогу и направилась ко входу в «Феникс».
Вероятно, окрестив аптеку по имени сказочной птицы, способной восставать из пепла, владельцы заведения обещали ренессанс даже тем клиентам, кто уже вплотную приблизился к стадии кремирования. Должно быть, именно поэтому в просторном кондиционированном торговом зале плотность долгожителей на квадратный метр площади превышала аналогичный показатель Японии и Кавказа, вместе взятых. Такое количество бодрых принаряженных старушек я до сих пор видела лишь однажды, в аэропорту Ларнаки, сразу после прибытия французского самолета с туристами. Помнится, тогда я подумала, что в буржуйских странах выход на пенсию означает начало жизни в свое удовольствие, тогда как у нас это скорее конец достойной человеческой жизни.
Однако дамы и господа, слоняющиеся вдоль стеклянных витрин «Феникса», отнюдь не производили впечатления бедствующих. В большинстве своем они были дорого одеты, благоухали хорошим парфюмом и держали в наманикюренных руках сумочки из добротной кожи, похожие на большие бумажники. Впрочем, вполне возможно, это и были кошельки. Я только взглянула на ценники – и сразу поняла, что мне лично в число клиентов «Феникса» не попасть! Разве что в следующей жизни, если повезет родиться в семействе Онассисов.
Чтобы не расстраиваться понапрасну, я прекратила смотреть на ценники, перешла к витрине, у которой состоялась историческая встреча Ангелины Митрофановны Рябушкиной и Людмилы Ивановны Петровой, и стала изучать аннотации к японским кремам и мазям. Если верить рекламе, эти косметические средства способны были придать младенческую свежесть и нежность коже старого крокодила, а морщины растягивали как пьяный гармонист меха своего инструмента. Одного маленького тюбика с экзотическим названием типа «Сями-сюсями» было бы достаточно, чтобы превратить в розовощеких бледнолицых всех единокровных братьев и сестер Майкла Джексона! Я с интересом изучила состав чудо-препаратов, и у меня сложилось впечатление, что экономные японцы сделали их в основном из несъедобных объедков морепродуктов, старых школьных гербариев, цветной глины и отходов жизнедеятельности крупных позвоночных животных в диапазоне от сухопутной коровы до морской. Я глубоко задумалась, пытаясь представить, каково действие «Маски питательной с пиявками» и кого она, собственно, питает?
– Я могу вам помочь? – вкрадчиво напел мне в ушко мелодичный женский голос.
Я обернулась и внимательно посмотрела на барышню в форменном обмундировании сестры милосердия. Барышня была хороша. Миленький белый передничек подчеркивал тонкую талию, высокая грудь туго натягивала накрахмаленные лямочки, а длина темно-синего строгого платья позволяла беспрепятственно рассмотреть изящные щиколотки. На ногах у девушки были модельные туфли на высоком тонком каблуке. Я прикинула, сколько может стоить такая обувь из натуральной крокодиловой кожи, и моментально прониклась к девице классовой ненавистью. Боюсь, это неприязненное отношение просквозило и в моем ответе:
– Материально? – из чистой вредности уточнила я характер предложенной мне помощи.
Барышня заметно опешила. Немного утешив себя соображением, что девица в роскошных туфлях хоть и красива, но глуповата, я выдавила из себя любезную улыбку имени злобермана-пинчера Аллы и объяснила свое присутствие у витрины с дорогой косметикой вполне правдоподобно:
– Хочу купить именинный подарок своей начальнице, вот, хожу, смотрю, выбираю.
– Я могу вам помочь! – повторила девушка.
«Консультант Марина» – прочитала я на маленькой серебряной табличке, пришпиленной к лямочке фартука. Похоже, эта Марина полная дура, повторяет одно и то же, как попугай! Я посмотрела на консультантшу откровенно благосклонно и пожаловалась:
– Знаете, моя начальница состоятельная и очень привередливая дама, ей трудно угодить! На Восьмое марта я купила ей вот это! – Я не глядя ткнула пальцем в стекло витрины.
– Хитозановый крем для интимных мест? – мелодичный голос Марины слегка дрогнул.
Сообразив, что меня приняли за лесбиянку, я решила в интересах дела развить эту тему.
– Ну да, – я по-свойски подмигнула порозовевшей Марине. – Начальнице, знаете ли, очень, очень понравилось! Я хотела бы и сегодня купить что-нибудь в этом духе, а заодно поблагодарить милую девушку, которая помогла мне с выбором в прошлый раз. Помнится, ее зовут Людочка. Где она? Такая милая, славная девушка и изумительный консультант!
– Людочка у нас больше не работает, но я могу вам помочь! – немного нервно заверила меня Марина.
– А вы тоже разбираетесь в таких вещах? – доверительно спросила я, постучав ногтем по стеклу, за которым прятался неприличный крем. – Людочка оказалась очень, очень опытна!
– Теперь мне все понятно! – выпалила Марина.
– Что вам понятно?
– Э-э-э… Это неважно, – консультантша, похоже, уже пожалела о том, что не сдержалась.
– Вам понятно, почему Людмила Петрова разыгрывала из себя святую невинность с мужчинами? – поднажала я.
Бедняжка Марина покраснела так, словно ее лицо густо намазали кремом из панцирей вареных лангустов. Этот насыщенный малиновый цвет подсказал мне следующий ход. Я проворно выудила из сумочки свое краснокожее удостоверение тележурналиста и показала его Марине, постаравшись сделать это незаметно для окружающих.
– Не смущайтесь, в моих вопросах нет ничего личного, – рукой, свободной от удостоверения, я ободряюще похлопала барышню по круглому плечику, и Марина заметно вздрогнула. – Извините меня за то, что я ввела вас в заблуждение, никакой крем мне не нужен. Я с телевидения, ищу Людмилу Петрову, которая оставила у нас заявку на участие в программе «Разыграй-ка». Вы смотрите наш цикл?
– Ваш… э-э-э…
Марина приоткрыла рот и надолго замолчала. Уж не знаю, о каком таком цикле она подумала! «Какая испорченная особа! – досадливо подумала я. – И глупая притом!»
– Программа «Разыграй-ка» – это самая популярная новинка нашего телевидения! Ну же, вспомните!
Марина старательно наморщила гладкий лоб, но муки ее были напрасны. Вспомнить телевизионную программу «Разыграй-ка» было не просто трудно, а вообще невозможно: ее никогда не существовало. Я коварно ухмыльнулась и продолжила вдохновенно врать:
– Людмила Петрова выиграла наш конкурс на роль в программе с участием очень известной певицы, ее-то вы уж точно знаете, – я доверительно шепнула Марине на ушко громкое имя. – Эта поп-звезда скоро будет в нашем городе с концертом, тут-то мы ее и разыграем! Ходят слухи, будто наша эстрадная дива склонна к однополой любви, мы собираемся выяснить это в ходе розыгрыша. Подсунем ей активную симпатичную лесбиянку и посмотрим, что из этого получится! Людочка подходит нам по всем статьям, но, к сожалению, она не указала в анкете свой адрес, только место работы и номер мобильного телефона. А сотовый ее, увы, не отвечает!
Между прочим, про неотзывчивый сотовый я не врала. И Вадик, и его маман говорили мне, что Людочка после своего бегства со свадьбы не отвечает на звонки.
– Вы не поможете мне найти вашу коллегу? – Я задала Марине главный вопрос и выжидательно замолчала.
Барышня нерешительно замялась. Я сочла нужным ее заинтересовать и пообещала:
– Если вы мне поможете, я внесу вас в нашу картотеку!
– Я не лесбиянка, – слабым голосом откликнулась Марина.
– Ну и замечательно, у нас в следующем месяце будут на гастролях мужчины – Басков, Губин и этот… как его… Буйнов! Хотите сняться в программе-розыгрыше со звездой?
– Хочу, – одними губами прошелестела Марина.
Очевидно, перспектива покрасоваться в кадре рядом со знаменитостью ее приободрила. Девушка оживилась и даже проявила инициативу:
– Может быть, мы поговорим в другом месте?
– Где? – с готовностью переспросила я.
– За углом есть маленький скверик, подождите меня там, я выйду минут через десять, – скороговоркой ответила Марина, окидывая торговый зал быстрым взглядом.
– Уже жду, – ответила я, немедленно разворачиваясь лицом к двери.
В маленьком скверике в предвечерний час не было свободных лавочек, поэтому я уселась прямо на гранитный бортик чахлого фонтана с условным названием «Писающий мальчик-невидимка». Под умиротворяющее журчание одинокой водной струи я погрузилась в чтение электронной книжки про Гарри Поттера и к моменту появления Марины успела выучить полезное заклинание вручения:
– «Ассио» – это значит «дай», – затвердила я.
– Извините, я немного задержалась! – На бортик фонтана рядом со мной опустилась девица, в которой я не сразу признала скромную красавицу-консультантшу.
Куда делись строгое платье и трогательный передничек? На Марине были шорты и алая шелковая блузка с вырезом-лодочкой. Лодочка была размером с грузовую баржу и оголяла не только оба плеча красавицы, но и добрую часть груди.
– Вижу, вы сменили имидж, – заметила я.
– В «Фениксе» свои правила, нам строго-настрого предписано появляться в торговом зале исключительно в униформе, держаться скромно и одновременно предупредительно, – Марина хихикнула. – И администрации, и клиентам это очень нравится.
– Людмила Петрова тоже держалась скромно и предупредительно? – Я направила разговор в нужное русло.
– А как же! Как только в зале появлялся какой-нибудь богатенький Буратино, ваша Людочка хлопала глазками, как бабочка крылышками! И пищала нежным голоском: «Сю-сю-сю, я девочка-ромашечка»! Явно мечтала подцепить какой-нибудь кошелечек с ушками! – зло сказала Марина. – И, видно, подцепила, раз ушла из нашего заповедника миллионеров всего через пару месяцев!
– Вижу, вы с ней не дружили?
– А чего мне с ней дружить? В нашей конторе консультант консультанту волк, мы все сидим на процентах с продаж, никакой зарплаты нам не платят, так что за клиентов приходится биться в кровь, – пожала плечами Марина. Обширный вырез сполз еще ниже.
– Консультанты не состоят в штате? – догадалась я.
– Не состоят, – подтвердила Марина. – В официальной бухгалтерии о нашем существовании якобы вообще не подозревают, в отделе кадров нет никаких личных дел, а на работу нас принимает старший менеджер. Честно говоря, у меня лично никаких документов даже не спрашивали, хотя я принесла и паспорт, и трудовую книжку, и диплом. Вообще-то медицинское образование тут приветствуется.
– То есть о Людочке Петровой в «Фениксе» никто ничего не знает? – огорчилась я.
– Официально – ничего, – Марина покачала головой. – И где ее искать, я вам не подскажу.
– А подружек в вашем заведении у нее не было?
– Нет, она всегда держалась особняком, фифа такая! Единственное, что я знаю…
Марина замолчала, подарив мне слабую надежду.
– Что вы знаете? – встрепенулась я.
– Она при случае, когда думала, что никто не видит, звонила со служебного телефона по межгороду, – сказала Марина. – Помню, старший менеджер жутко ругался, когда в ежемесячной распечатке счета за телефон обнаружился какой-то посторонний номер!
– Номер этот вы, наверное, не помните?
Марина с сожалением развела руками.
– Я помогла вам или нет? Вы занесете меня в картотеку? – спросила она. – Я вот тут на бумажечке записала все свои данные и телефоны указала – мобильный, домашний и «фениксовский».
– Давайте, – я взяла свернутый вчетверо бумажный лист и сунула его в свою сумку. – А вы мой телефончик запишите себе. Позвоните, если Петрова появится в «Фениксе». Или, может быть, еще что-нибудь полезное вспомните…
Мы распрощались, и длинноногая Марина зашагала прочь, слегка пошатываясь на высоких каблуках. Вырез-лодочка реагировал на эту качку, как настоящий челнок на шторм в открытом море, обнаженные плечи красавицы попеременно сверкали в волнах алого шелка, что явно вызывало у встречных мужчин инстинктивное желание спасти утопающую. Глядя на это, я не сомневалась, что Марине тоже удастся, как она выразилась, «подцепить какой-нибудь кошелечек с ушками».
Думаю, мне в роли частного детектива будет гораздо труднее добиться успеха. Я немножко приуныла. Как жаль, что нельзя обрести искомую Людочку Петрову по методу маленького колдуна Гарри Поттера, просто вскричав: «Ассио Людочка!» Впрочем, чтобы заклинание сработало, нужна еще волшебная палочка, а у меня ее нет.
– А вообще, что у меня есть? – С этими словами я водрузила себе на колени обувную коробку, которую мне дала Ангелина Митрофановна, и сняла с нее крышку.
Сверху в коробке лежал простой белый конверт, лаконично подписанный необычайно приятным уху каждого наемного сыщика словом «аванс». В конверте обнаружились пять стодолларовых купюр. Я их бережно переложила в свой бумажник. Еще в большом конверте нашелся конвертик поменьше. На нем было начертано словосочетание «деньги на расходы». Я вынула из конвертика три пятисотрублевые купюры и приобщила их к баксам.
В нижних слоях коробки вперемежку лежали: простейшая деревянная щетка для волос, бесцветная гигиеническая губная помада, слегка помятый тюбик недорогого отечественного крема для рук «Велюр» и книжка карманного формата. На мягкой обложке золотыми буквами с завитушками было написано название романа: «Любовь, омытая огнем». На картинке сливались в долгом, как мексиканский сериал, поцелуе грудастая блондинка в распущенном корсаже и мускулистый брюнет.
– Не густо, – разочарованно пробормотала я, закрывая коробку.
При этом я имела в виду вовсе не сумму аванса.
Какая скромная и непритязательная девушка, эта Людочка! Декоративной косметикой не пользуется, руки мажет самым дешевым кремом, а волосы чешет таким гребешком, которому весьма сдержанно порадовался бы неизбалованный Конек-Горбунок! Просто Золушка какая-то!
– Но при этом Золушка, страстно мечтающая о принце, – напомнила я себе, имея в виду роман про пламенную любовь. Или про любовь в огне? Ну, что-то в этом роде…
Вздернув на плечо сумку и прихватив коробку, я поднялась со скамейки и зашагала к трамвайной остановке. Мне еще нужно было зайти в магазин за продуктами, а потом предстояло гулять с ребенком, готовить ужин, кормить семейство…
В восьмом часу вечера эта программа-минимум была в основном выполнена. Я накормила ужином Масяню, включила ему мультик, после чего разрешила себе немного отдохнуть от трудов праведных. Я достала из коробки Людочкину книжку про огнеопасную любовь и попыталась найти в квартире тихий уголок, желательно с мягкой горизонтальной поверхностью.
В гостиной громко голосили мультяшные бременские музыканты, под их бодрое пение на диване, как на батуте, прыгал Масянька. На кровати в детской лежали части игрушечной пирамиды, которые малыш строго-настрого запретил трогать. Пирамида была большая, почти метровой высоты, так что ее фрагментов запросто хватило на все помещения двухкомнатной квартиры. Вздохнув, я побрела в кухню, села за стол, отодвинула подальше кастрюлю с рагу из курицы с яблоками, укутанную в одеяльце в ожидании прихода с работы Коляна, взяла яблоко и открыла книжку.
Через минуту я уже хрюкала, как Хавронья, давясь яблочной жвачкой и чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы – от смеха и безмерной скорби по глупости автора произведения. «От его мужского запаха у Энни поджались пальцы на ногах. Она мелко задышала на его волосатую грудь и тихо вскрикнула, когда их тела сошлись настолько близко, что соприкоснулись», – взахлеб повествовала писательница.
Долгий настойчивый звонок в дверь я расслышала не сразу, только после того, как Масяня прибежал ко мне в кухню и громогласно выдал цитату из «Простоквашина»:
– Это кто пришел? Это никто не пришел, это наш папа с ума сошел!
– Это не папа, это тетя Ира пришла, – сообщила я малышу, открыв дверь.
– И она же с ума сошла, – подтвердила Ирка, заходя в прихожую.
Подруга была мрачна.
– Сейчас я тебя развеселю, – пообещала я. И прочитала вслух: «Джек всем телом вытянулся на ней, закрыв ее полностью и даже больше. Сексуальная улыбка оттянула его щеки к ушам».
Ирка неуверенно хохотнула, но тут же согнала с лица несексуальную улыбку и сказала:
– Я озадачена полностью и даже больше! Мой неотвязный все-таки принес мне подарок! Передал через менеджера торгового зала. Вот.
Подруга показала мне сверток размером с хлебный кирпич, упакованный в блестящую бумагу.
– Шоколадные пирожные? – обрадовалась я.
– Фиг тебе! – грубо ответила Ирка. – И мне тоже фиг…
Она заглянула в комнату, улыбнулась Масяньке, который сидел на ковре и сосредоточенно тыкал вязальной спицей в воздушный шар, правильно оценила обстановку и, понизив голос, предложила распаковать подарок в каком-нибудь тихом спокойном месте. Поскольку некоторое время назад я уже выяснила, что единственным местом, относительно подходящим под это определение, в нашей квартире является кухня, именно туда мы и прошли.
– Разворачивай! – я азартно потерла руки.
– Сама разворачивай! – ответила Ирка. – С меня хватит одного раза.
Она опустила сверток на стол и демонстративно отошла в сторону. Пожав плечами, я потянула небрежно завязанную ленточку, развернула шуршащую бумагу и застыла.
– Это?.. – на развернутый вопрос мне не хватило дыханья.
– Это сова! – плачущим голосом ответила подруга.
– Живая сова? – Я наклонилась, разглядывая желтоглазую птицу. – Нет, не живая. Это чучело совы!
Я подняла голову и почти такими же круглыми, как у совиного чучела, глазами уставилась на Ирку:
– Ирен! Этот неотвязный тип, он все-таки твой поклонник, а не злоумышленник! Пирожных не принес, но зато вспомнил, что в зоомагазине ты хотела купить сову – и вот, подарил тебе сову!
– Он подарил мне дохлую сову! – выкрикнула Ирка, особо выделив прилагательное. – Извращенец какой-то!
– А, так вот что тебя беспокоит! – я задумалась. – Да, подарок оригинальный… Думаешь, этот парень псих?
– О боже, я сама скоро свихнусь! – Ирка трагически заломила руки и унеслась из кухни.
Я машинально завернула сову в упаковочную бумагу, и тут из детской раздался гневный рев Масяни. Оставив спеленатую дохлую сову куковать посреди стола, я побежала на крик.
– Синюю положить! Положить синюю! – топая ногами, истошно орал мой ребенок.
– Кто синий? Куда положить? – всполошилась я.
– Можете положить меня, – страдальческим голосом предложила Ирка. – Например, в гроб! Я уже почти посинела…
– Ох, Ирусик, ты убрала с кровати синее кольцо пирамидки? – я наконец поняла, в чем суть конфликта. – Нельзя было этого делать! Мася сегодня так играет: он разобрал пирамидку, отвел каждой детали строго определенное место и не позволяет нарушать этот порядок.
– Серьезно? А в чем смысл? Может, это какое-то детское колдовство? – Ирка не на шутку заинтересовалась.
– Думаешь, Масянька тоже подражает Гарри Поттеру? – съязвила я.
– Почему – подражает? – Ирка нисколько не смутилась. – Возможно, это его собственная младенческая магия. Надо оставить все как есть и посмотреть, что будет. Может, благодаря Масиному колдовству вы выиграете в лотерею миллион рублей!
– Это абсолютно исключено, – возразила я. – Чтобы выиграть в лотерею, колдовства мало, надо еще купить билет, а я принципиально не играю в азартные игры с государством. Опять же, трудновато будет оставить все как есть на продолжительный срок, потому как пирамидные запчасти на кроватях, столах и табуретах очень осложнят жизнь и быт семьи.
– Особенно неудобно лежит самое большое кольцо, – вспомнила Ирка. – Под ковровой дорожкой в прихожей! Я там запнулась и едва не упала.
– Это ерунда, ты еще не пыталась воспользоваться унитазом, – пробормотала я. – Представь себе, Мася водрузил на сиденье конусовидную пирамидную верхушку!
– Очень эротично! – хихикнула Ирка.
– И сексуальная улыбка оттянула ее щеки к ушам, – прокомментировала я.
Гулко хлопнула входная дверь.
– Это кто пришел? – встрепенулся Масяня.
– Это я, почтальон Печкин! – нарочитым басом ответил Колян. – Принес заметку про вашего ма… Мать вашу!
Прочувствованную ругань отчасти заглушил шум падения. Я побежала в прихожую.
– Это тут зачем? – плачущим голосом спросил Колян, доставая из-под коврика красное пластмассовое кольцо размером с рулевое колесо «КамАЗа».
– Чтобы вот! – разведя руками, невразумительно ответила я.
– Это такой особый магический прием, – ехидно ответила Ирка, выглянув в прихожую из-за моего плеча. – Очень эффективное детское заклятие запотыка и опрокидывания!
– Красную положить! Положить красную! – натужно завопил Масяня, протиснувшись мимо моих коленок.
Ребенок бесцеремонно вырвал из папиных рук пирамидную запчасть, пыхтя, затолкал ее под коврик и удалился, сердито бросив через плечо:
– Не трогай – не трогай!
– Не буду – не буду! – испуганно пообещал Колян.
Я протянула ему руку и помогла подняться на ноги.
– Привет, Иришка! – поздоровался Колян, с опозданием заметив, что у нас гостья.
Ирка, успевшая подобрать оставленную мною книжку, в ответ процитировала с листа:
– «Ты, должно быть, очень устал с дороги, Джек. Почему бы тебе не прогуляться?»
– Не понял? – переспросил Колян, застыв на одной ноге.
– Неважно, – я поднялась на цыпочки и чмокнула мужа в щечку.
Ирка тут же зашуршала страницами и прочитала:
– «Прижав Энни к себе, Джек поцеловал ее. От него пахло мужчиной. Это было нормально: он им и был».
– Девочки, с вами все в порядке? – обеспокоился Колян.
– Мы читаем женский роман, – объяснила я встревоженному мужу. – Рекомендую, производит совершенно неизгладимое впечатление!
– Кстати, о приятных впечатлениях. Хотелось бы знать, что у нас на ужин? – спросил Колян.
– Птица с яблоками, – ответила я, направляя прихрамывающего мужа в кухню. – Все готово, стоит на столе. Ты только разверни, положи себе, что понравится, и ешь.
– А вы не составите мне компанию?
– Извини, нам надо посекретничать, – ответила Ирка, вновь увлекая меня в детскую.
Ступая по паласу, она очень внимательно смотрела под ноги и прежде, чем присесть на кровать, похлопала по покрывалу ладонями.
– Вроде все чисто, мин нет, – сообщила подруга. – Садись, будем думать, что делать с нашим неотвязным типом.
– Это твой неотвязный тип, а не наш, – напомнила я.
– Ты разве мне не поможешь? – расстроилась Ирка.
– Помогу, конечно.
– Кыся, помоги, пожалуйста, и мне тоже! – попросил, заглянув в комнату, мой супруг.
– В чем твоя проблема? – немного сердито спросила я, недовольная тем, что муж мешает нашему разговору.
– Моя проблема – твоя птица с яблоками! – обиженно ответил Колян. – Развернуть-то я ее развернул, но как есть – не знаю. Ты вообще какие яблоки имела в виду? Глазные?
– В смысле? – недоумевая, я встала и пошла в кухню.
Колян шагал впереди, Ирка позади. Гуськом мы притопали в наш скромный пищеблок. Муж отступил в сторону, открывая мне вид на стол, и меня чуть кондрашка не хватил!
Кастрюля с куриным рагу все так же сиротливо ютилась на дальнем краю стола, в укромном уголке между выступом подоконника и боком холодильника. Емкость с ужином по-прежнему была укутана старым детским одеяльцем, края которого я заботливо подоткнула, а Колян даже не удосужился развернуть. Зато он сорвал глянцевые бумажные покровы с Иркиной совы и переставил чучело с деревянного чурбачка на свою тарелку. По разные стороны от нее лежали нож и вилка, в зубцах которой застрял пучок перьев.
– Какой кошмар! – ахнула я. – Коля! Ты хотел съесть Иркину сову?!
– Он ЕЛ мою сову! – поправила меня возмущенная подруга.
Она схватила вилку, украшенную трепещущим султанчиком, и принялась выковыривать из нее перышки.
– Да не ел я ее, только немножко потыкал вилочкой! – оправдывался смущенный Колян. – У меня вообще аппетита нет…
Гневно сопя, Ирка пыталась залатать проплешину в совином оперении. Перья упорно не желали возвращаться на свои места и опадали на пол, красиво кружась в воздухе.
– Трансплантация перьев не удалась, – сочувственно констатировала я. – Ирка, брось, это бесполезно.
– Птичку жалко! – всхлипнула подружка. – Такая была хорошая сова, совсем как живая!
– Только совсем мертвая, – напомнила я. – Ирка, не хнычь, это была совершенно бестолковая вещь, годная лишь на то, чтобы людей пугать и пыль собирать!
– Так, значит, эта сова была не для еды? – обрадовался Колян. – Тогда я повторю свой вопрос: а что у нас на ужин?
– Вот твой ужин! – Я подхватила спеленутую одеялом кастрюлю и с мягким стуком поставила ее на середину стола. – Разверни и ешь! Там, внутри, обещанная тебе курица с яблоками!
– А она без перьев? – уточнил Колян.
Ирка взвыла и опустилась на пол, собирая в горсть совиные перышки. Я взяла в руки плешивое чучело и повертела его:
– Может, намазать дырки «Моментом» и налепить перья сверху?
– Их не хватит! – возразила подруга, разгибая спину и возвращаясь в двуногое состояние.
– Можете распотрошить мою подушку! – великодушно предложил Колян, энергично потроша кастрюлю с куриным рагу. – Иришка, чтобы ты не горевала, я готов компенсировать твоей любимой сове утраченные перья в десятикратном размере!
– Она не моя любимая, – пробурчала Ирка.
– Наконец-то ты об этом вспомнила! – с укором сказала я.
– Мне тоже курица нравится больше, – некстати сообщил Колян.
Я строго посмотрела на мужа, крепко взяла подругу за руку и увела в детскую.
– Я хотела вернуть этот подарок Неотвязному, а теперь не смогу, – пожаловалась Ирка, баюкая плешивое чучело. – Как можно, в таком виде! Это неприлично!
– А преследовать порядочную замужнюю женщину – это прилично? – напомнила я. – А дарить ей дохлых пернатых тварей – прилично? Думаю, что в отношении твоего неотвязного типа мы можем пойти на некоторые нарушения правил приличия.
– Например? – Ирка подняла на меня покрасневшие глаза.
– Например, завтра же напасть на него по неблагородному, но эффективному принципу «двое на одного», загнать в угол и под пытками вырвать чистосердечное признание!
– Это будет признание в любви? – Подружка снова потупилась.
– Или в любви, или в преступных намерениях! – Я потрясла в воздухе сжатым кулаком. – Пусть прямо объяснит, чего ради он за тобой следит и преподносит несъедобных пернатых!
– Я возьму у Моржика газовый пистолет, – пообещала повеселевшая Ирка. – А ты прихвати ту жутко прочную синтетическую пряжу, из которой связала упряжь для Масяньки, когда он только начинал ходить. И какую-нибудь подходящую тряпочку на случай, если понадобится кляп! Встретим Неотвязного во всеоружии!
– Только давай сразу договоримся, когда будем встречать и где, – я быстренько прикинула свои планы на завтра. – Мне с утра нужно в одно место по своим детективным делам, а ближе к середине дня я смогу уделить время и тебе с твоим Неотвязным.
– Тогда приезжай ко мне в офис часиков в одиннадцать или в половине двенадцатого, – деловито шмыгнула носом подруга. – В это время Неотвязный всегда болтается где-то рядом. Видимо, запомнил мой распорядок дня: в полдень я обычно выхожу пообедать, а он увязывается следом.
– На этот раз как увяжется, так и отвяжется! – пообещала я.
Составив план военных действий, мы расцеловались и распрощались до завтра.
Проводив подружку, я заглянула в гостиную. Там было довольно тихо. Бременские музыканты завершили свое дежурное выступление и укатили, Винни-Пух благополучно выбрался из тесной норы Кролика, Русалочка обрела ноги и ушла, а Карлсон улетел.
Колян усадил Масяньку за компьютер, включил ему «рисовальную» программу для малышей и, развалившись на освободившемся диване, предался чтению. Лица мужа за развернутой книжкой я не видела, но пухлый томик в его руках трясся, и компьютерные звуки, сопровождающие Масино художество, перемежались веселым хрюканьем читателя.
– Чему радуемся? – спросила я.
Муж опустил книжку, явил мне сияющую физиономию и с готовностью ответил:
– Радуемся гармонии, царящей в интимной жизни героев этого замечательного романа! Цитирую!
Он встал во весь рост, откашлялся и с выражением прочитал:
– Джек подхватил Энни на руки и понес по лестнице, встречая поцелуем каждую ступеньку. В спальне он нежно взял ее лицо в ладони и положил на пол у камина. «Интересно, – подумала Энни. – Чего он хочет? Просто секса или чего-то более интимного?» Она ощутила, что ее соски набухли. Это был новый шаг в их отношениях. Она почувствовала, как между ними заструилось что-то теплое.
Нервные мурашки побежали по ее позвоночнику. Она превратилась в одну огромную мурашку и громко сказала: «Да-а!»
Я захихикала, потом и вовсе захохотала, спотыкаясь, подошла поближе, обняла чтеца-декламатора и уткнулась в его рубашку. Колян обнял меня одной рукой, в другой у него была книжка. Скривив шею, он продолжал читать:
– «Улыбка на ее устах становилась все шире с каждой секундой приближения оргазма. Энни стонала, больше не напрягая мозг».
Я тоже перестала напрягать мозг, восторженно взвизгнула, обессиленно прильнула к мужу и почувствовала, как между нами заструилось что-то теплое – мои собственные слезы. Впрочем, от безудержного смеха немудрено было и обмочиться. Очевидно, Колян тоже это почувствовал, потому что сунул мне в руку книжицу, скороговоркой сказал: «Подержи, я на минутку!» – и убежал в туалет. Я глянула в раскрытую страницу, прочитала: «Она хотела умереть, но вместо этого уснула», – и согнулась пополам, умирая со смеху.
– Кыся, а зачем эта штуковина стоит на сиденье унитаза? – Колян высунулся из санузла, держа в руках конусообразную пирамидную верхушку.
– Это Масянька поставил, – ответила я, утирая слезы.
– А! А я решил, что это твоих рук дело, и задумался, чего ты хочешь: просто помочиться или чего-то более интимного?
Я всхлипнула и запустила в него бессмертным произведением. Прошелестев листами, книжка стукнулась о закрывшуюся дверь и упала на пол кверху обложкой. На картинку с изображением целующейся пары спланировала маленькая белая карточка.
– А это что такое? – Я подняла картонный прямоугольник размером со спичечный коробок.
Удивление в моем голосе заставило Коляна выглянуть из уборной.
– Это лежало между страницами. Я думал, это твоя закладка! – сообщил мне муж.
– Может, и закладка, но не моя! – Я перевернула карточку.
На другой стороне картонки обнаружилось золотое тиснение: три большие девятки.
– Ой! Число дьявола, шестьсот шестьдесят шесть! – притворно ужаснулся Колян. – Боюсь, это какое-то непоправимое проклятье! То-то у нас была проблема с ужином!
– У НАС не было проблемы с ужином, – возразила я. – И это не шестьсот шестьдесят шесть, а девятьсот девяноста девять, ты просто неправильно смотришь. Гляди, в правом нижнем углу еще цифры, шесть штук: ноль, ноль, ноль семьсот пятьдесят шесть.
– Телефонный номер? – предположил Колян.
– С ноля начинаются только телефоны спецслужб, – напомнила я. – И потом, в нашем городе уже с полгода как семизначные номера телефонов.
– Тогда что же это значит? Девять-девять-девять! Ноль-ноль-ноль-семь-пять-шесть! – со значением повторил муж.
– Я разберусь, – пообещала я.
И бережно спрятала карточку с цифрами в свой бумажник.
Вторник
С утра пораньше я передала сынишку на попечение приходящей няни и особенно тщательно собралась к выходу. Начинался мой первый день в качестве наемного сыщика, и я дополнила содержимое моей сумки специальным снаряжением.
Мой своеобычный малый дамский набор состоит из кошелька с деньгами и кредитками, мобильника, «наладонника», малюсенькой штуковинки под названием «инфракрасный порт», компьютерной «флэшки» и самосворачивающейся рулетки. Это аксессуары в стиле «хай-тек». К ним я добавила простые и незамысловатые инструменты, которые, по моему разумению, вполне могли пригодиться в детективном деле: перочинный ножик, небольшие плоскогубцы и моток капронового шнура. Нашла в шкафчике в ванной неиспользованные по прямому назначению полиэтиленовые перчатки, прилагавшиеся к краске для волос, прихватила и их тоже. Очень хотелось мне на всякий случай взять еще ломик, но он не поместился в сумку. Пришлось удовольствоваться большой отверткой.
Укомплектовав спецснаряжение, я занялась собственным обмундированием. Легкомысленные сарафанчики, блузочки, штанишки капри и босоножки на каблуке отвергла, облачилась в старенькие, но очень удобные светло-голубые джинсы, простую белую майку и проверенные в марш-бросках кроссовки. В этой неприметной одежде и темных очках в какой-нибудь парковой местности я запросто могла прикинуться стройной березкой! А на тот случай, если вдруг понадобится радикально преобразиться, я еще надела белую джинсовую жилетку на подбое ослепительной расцветки. Время и «Тайд» оказались не властны над тканью подкладки, крупные клубнички на зеленом шелке алели так же ярко, как в давно минувший день покупки жилетки. Опытным путем я уже убедилась: стоит только вывернуть одежку изнанкой наружу, и на меня обратят внимание все зрячие существа в радиусе пятидесяти метров, включая флегматичных коров и бессмысленных бабочек! К жилетке прилагался пестрый шелковый платок, великолепно гармонирующий с плодово-ягодной расцветкой подкладки. Платок я затолкала в сумку: если он не понадобится мне в качестве головного убора, я всегда могу использовать его как кляп.
Вся такая блекло-джинсовая и неприметная, в начале одиннадцатого я толкнула скрипучую дверь общежития муниципального медицинского колледжа, в сорок четвертой комнате которого, судя по паспорту, была прописана Людмила Ивановна Петрова.
За дверью обнаружился тесный тамбур, перегороженный подобием шлагбаума. Заградительное сооружение было выполнено из старой швабры, опирающейся на кособокие облезлые тумбочки. На левой тумбе стояла табличка со строгой надписью: «Вход только по пропускам!» На правой высился электрический чайник, имевший такой вид, словно его грубо вскрыли консервным ножом: там, где должна была быть откидная крышечка, зияла округлая дыра с рваными краями. Чайник густо курился паром и живо напоминал собой вулкан Этна на стадии, непосредственно предшествующей извержению. Рядом стояла поллитровая банка, сквозь стекло которой видна была разноцветная мешанина каких-то мелких кусочков. Судя по их неаппетитному виду, они-то стадию извержения уже прошли.
Я подошла ближе и из тесного ущелья тамбура заглянула в просторный холл. Там было пусто, но где-то за поворотом коридора воинственно гремела жесть и звучали громкие голоса.
– Выходь отсель, пьяная морда! – требовал резкий женский голос.
По характерным стервозным интонациям я безошибочно угадала в гневливой бабе вахтершу.
– А ну, выходь, кому говорю! Это женское общежитие! Живо выходь, гад ползучий!
Пьяный гад упорствовал и выползать из женского общежития отказывался наотрез.
– Выходь, сволочь! – ярилась баба. – Ты вообще за каким хреном в постирочную залез, а? Сей же час выходь!
Ответная речь была нечленораздельной и затрудненной, но собеседнику вахтерши все-таки удалось объяснить, что в постирочную, принятую им за женскую баню, он внедрился ни за каким не за хреном, а вовсе наоборот, в надежде найти среди шаек и мочалок дамскую любовь и ласку. На это вахтерша в простых и понятных каждому россиянину выражениях сообщила любвеобильному гражданину, что готова самолично и немедленно приласкать его с применением тяжелых подручных предметов, и, судя по металлическому грохоту и гулу, тут же огладила мужика то ли ведром, то ли тазом.
Скандал быстро набирал обороты и грозил затянуться надолго. Смекнув, что отсутствие на боевом посту грозной вахтерши мне лично только на руку, я поднырнула под швабру, на цыпочках проскочила через холл и взбежала по лестнице.
Интересно, где эта сорок четвертая комната? Коридор второго этажа начинался с помещения под номером двадцать один. Если на каждом этаже по два десятка комнат, то мне следует подняться выше.
Математика вкупе с логикой – великое оружие! Сорок четвертая комната действительно нашлась на третьем этаже, причем она была открыта, так что я шагнула в помещение почти беспрепятственно. Пришлось только обойти стул, поставленный перед порогом в коридоре. На спинке стула висел мокрый детский комбинезон, с него капала вода, и на выщербленном цементном полу образовалась цепь микроскопических озер.
– Тук, тук! Можно войти? – для приличия спросила я.
Спросила негромко, вполголоса – на тот случай, если содержимое постиранного комбинезона лежит, мирно посапывая, в детской кроватке. Однако кроватка была абсолютно пуста, и никакого ребенка я не увидела. В комнате была одна женщина, и то не вся целиком, а только нижняя половина в затрапезной ситцевой юбке, цветных носках с дыркой на правой пятке и шлепанцах. Все, что выше пояса, находилось снаружи здания: высунувшись в окно, женщина энергично вытряхивала какие-то полотнища. Они гулко хлопали, так что моего робкого стука хозяйка комнаты не услышала.
– Здравствуйте! – заорала я, дождавшись паузы.
– Ой, кто это? – Женщина проворно повернулась.
Я подавила вздох разочарования. С Людочкой Петровой, внешность которой я живо представляла себе со слов Вадика и его маман, эта дама не имела никакого сходства. Держа в руке клетчатое детское одеяльце, у окна стояла маленькая кругленькая женщина, похожая на крепкую репку. У нее было круглое лицо, носик пуговкой, серые глаза в коротких ресничках и желтые волосы, закрученные на макушке «дулькой».
– Здравствуйте, – повторила я тише. – Извините за вторжение, я стучала, но вы не слышали. Я ищу Людмилу Ивановну Петрову. Это не вы?
Я заранее знала, что услышу отказ, но ответ, который дала мне женщина-репка, оказался куда более развернутым, чем я ожидала.
– Вам нужна только Людмила Петрова или еще кто-нибудь? – недружелюбно спросила она. – Например, Ася Семина, Клавдия Петренко или Зоя… как ее там? Остальных вообще не помню!
– Остальных? – переспросила я.
– Одиннадцать человек списком! – Женщина-репка раздраженно швырнула детское одеяльце в пустую кроватку и решительно проследовала к старомодному буфету.
Короткие крепкие ножки воинственно топали, красные помпоны на тапочках взволнованно вздрагивали. Женщина открыла остекленные створки буфета, достала книжечку в красной обложке, развернула ее и показала мне:
– Вот, это мой паспорт. Я Любомирцева Галина Владимировна, по всем правилам прописана в этой комнате. Вместе со мной живет моя дочка, Любомирцева Катя, трех лет. Если вы к нам пришли – добро пожаловать! А насчет мертвых душ спрашивайте у прежнего коменданта общежития, это он умудрился прописать на двенадцати квадратных метрах одной комнаты еще одиннадцать совершенно посторонних баб! – Галина шлепнула паспорт на покрытый клеенкой круглый стол и уперла руки в боки. – Мы-то с дочкой тут по закону живем, если не верите, могу еще решение суда показать!
– Верю, верю, не волнуйтесь! – я успокаивающе улыбнулась. – Я поняла ситуацию и уже ухожу, не буду вас больше беспокоить. Скажите только, где я могу найти коменданта, о котором вы говорили?
– Где-то в Сибири, на Колыме, точнее не скажу, но у вас полно времени на поиски: за свои махинации он будет там еще года три, – насмешливо ответила Галина.
Сказать на это мне было решительно нечего. Я вякнула: «До свиданья» – и удалилась, оставив Галину сердито вытряхивать пыльные коврики над головами прохожих.
Ругань и кастрюльный звон на первом этаже уже стихли. В облезлом кресле у стола вблизи демаркационной швабры сидела дородная тетка в старомодном батистовом платье с рюшами. Платье романтического фасона плохо сочеталось с фигурой тетки и уж совсем никак – с ее лицом. Цветом, формой и фактурой это лицо было один в один похоже на типичное изделие завода строительных материалов – одинарный керамический кирпич для внутренних перегородок. В настоящий момент в кирпиче имелась полость, в которую алюминиевой ложкой из стеклянной банки методично загружались порции пищи. Тяжелые, каменной крепости челюсти перемалывали еду быстро и решительно. При этом выражение лица грозной бабы было пугающим. Я бы не удивилась, узнав, что искатель любовных утех был не просто изгнан из общежития, а вообще проглочен теткой-людоедкой с потрохами и парой жестяных шаек в придачу. В студенческие годы я вдоволь наобщалась с общежитскими вахтершами и до сих пор уверена, что агрессивной разновидности этой породы строгих теток обычный человек противостоять не может. Встречаются, конечно, на сторожевых постах и добрые бабули, но это редкость. Ошибка природы.
Только теперь я заметила, что стол кирпичнолицей вахтерши так тесно уложен книжечками каких-то удостоверений, что напоминает черепичную крышу. Видимо, весь пришлый люд на входе в общежитие дисциплинированно сдавал свои «корочки». Следовало ожидать, что церберша непременно поинтересуется, на основании какого разрешительного документа я проникла на охраняемую территорию. Не зная, что сказать, я уже приготовилась притвориться серой мышкой и со всей возможной скоростью юркнуть под заградительную швабру, но тут увидела за спиной вахтерши нечто очень привлекательное для каждого уважающего себя частного сыщика.
На стене за сторожевым постом висело некое дегенеративное подобие мебели. Не полка, не шкафчик… Что-то вроде плоского фанерного ящика с перегородками, разбивающими емкость на многочисленные ячейки. Ячейки были подписаны буквами кириллицы. Я вперила жадный взор в клетку, обозначенную как «П-Р-С». Я знала, каково назначение недоразвитого шкафчика: это был общежитский почтовый ящик. В ячейке, подписанной тремя буквами, лежали почтовые сообщения для тех жиличек общежития, чьи фамилии начинались на П, Р и С.
Желание разворошить это почтовое гнездо возникло у меня мгновенно и в крайней степени. Я бы, наверное, побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, прямиком к вожделенному шкафчику, но доступ к нему преграждала тетка. Жизненный опыт подсказывал мне, что лобового столкновения с озлобленной и подозрительной вахтершей я не выдержу. Следовало применить военную хитрость.
Вахтерша продолжала сосредоточенно питаться. Заметить меня она еще не успела, поэтому я молнией метнулась вправо, добежала до конца коридора и нырнула в ту самую постирочную, которая еще недавно была ареной сражения. Сейчас там было пусто, только на длинном столе мокли в тазу чьи-то полотенца. Я подхватила с пола доисторическую жестяную лохань с ушками, положила туда собственную сумку и накрыла ее своим же цветным платком. Чтобы это было еще больше похоже на небольшую кучку приготовленного для стирки белья, рядом бросила рассохшийся брусок хозяйственного мыла. После чего подбодрила себя репликой:
– Мадам, ваш выход! Оркестр, туш! – И с лоханью в обнимку зашагала к вахтерше.
Как все-таки много значат правильно подобранные аксессуары! Увидев, как я лебедушкой выплываю в холл, вахтерша перестала кормиться и замерла с пустой ложкой у подбородка. Я не дала ей опомниться и метров с пяти испуганно закричала, тыча пальцем через плечо:
– Караул! Там в окно постирочной лезет какой-то мужик!
– Какой мужик? – Тетка взмахнула ложкой, как штыком, и поднялась из-за стола.
– Пьяный! – с готовностью сообщила я. – Залез на подоконник и тянет руки сквозь решетку!
Воинственная баба вскинула голову, как старая полковая лошадь при звуках боевой трубы. Ложка со звоном упала в банку, кресло проскрежетало ножками по полу и отъехало назад, выпуская конницу из засады на оперативный простор. Я думала, вахтерша порысит в постирочную, но она поступила еще лучше – выбежала из общежития.
Я проводила ее взглядом и в обход стола подбежала к коммунальному почтовому ящику. Чтобы внимательно пересмотреть толстую пачку писем, требовалось время, а у меня его не было, потому как, не обнаружив под окном постирочной противника, вахтерша сразу же вернется на пост. Не мудрствуя лукаво, я затолкала в сумку всю корреспонденцию на П-Р-С, задвинула под стол пустую лохань и выбежала из общаги с такой скоростью, словно за мной гналась рота злобных фурий с кирпичными лицами.
После полутемного холла яркое солнце меня ослепило. Одновременно меня оглушили громкие вопли вахтерши. Лишившись разом пары основных органов чувств, я не сразу сообразила, что происходит, а когда вновь обрела способность видеть и слышать, искренне изумилась.
Воистину, нет на свете ничего невозможного! Оказывается, я вовсе не обманула общежитскую цербершу! На решетке окна постирочной и в самом деле висел какой-то мужик! Руками он цепко держался за верхний край стальной рамы, а ногами вслепую отбрыкивался от вахтерши, которая гигантским мячиком прыгала внизу и нецензурно поминала родню ползучего гада по материнской линии. Гад был во всех смыслах выше этих вульгарных разборок: он паразитическим растением обвивался вокруг стальных прутьев и, заглушая крики вахтерши, с воодушевлением распевал: «Моя любовь на пятом этаже, почти где луна! Моя любовь, наверно, спит уже – спокойного сна!» Из чего следовал вывод, что окно постирочной отнюдь не является конечным пунктом опасного путешествия певца по вертикали. И спокойный сон обитателям общежития не грозил!
Впрочем, было без четверти одиннадцать, петушок пропел очень и очень давно, так что трудовой и учащийся народ уже бодрствовал. Я присела на лавочку у входа в общежитие и, не обращая внимания на скандалистов у окна постирочной, изучила свою добычу – содержимое ячейки П-Р-С. В пачке почтовых отправлений были письма, листочки разнообразных извещений, поздравительные открытки и даже одна телеграмма. При этом одна из открыток была новогодней.
– Свежачок! – пробормотала я, подумав, что часть корреспонденции, вероятно, адресована тем «мертвым душам», за незаконную прописку которых экс-комендант сам получил долгосрочный вид на жительство в суровых северных краях.
Почти в самом низу стопки, между открыткой с изображением квелого мартовского подснежника и судебной повесткой, обнаружился простой белый конверт, на котором вместо данных об отправителе красовался фиолетовый штамп собеса, а адрес получателя был написан от руки. Получателем значилась Петрова Л.И.
Я сунула этот бесценный конверт в сумку и глянула на роковое окно постирочной. Победоносная вахтерша за ноги стащила певца-верхолаза на землю и уже волокла мужика в общагу, вероятно, намереваясь сделать из него коврик для ног. Встречаться с грозной бабой мне не хотелось, поэтому я решила вернуть постороннюю корреспонденцию на место чужими руками. На подходе к общежитию как раз показалась стайка девчонок в белых халатиках. Я перебросила свою торбу через грудь и заковыляла в том же направлении, имитируя охромевшего почтальона Печкина. Легконогие девушки быстро догнали меня.
– Девочки, помогите, занесите почту! – жалобно попросила я. – Ноги стерла, еле иду!
– Конечно, давайте! – какая-то сердобольная девчушка тут же взяла у меня пачку писем.
При взгляде на нее на лице девушки отразилось недоумение: верхней в стопке лежала открытка со снеговиком. Что и говорить, это весьма нелестно характеризовало скорость работы почты!
– Еле-еле ползу! – повторила я, объясняя столь неспешные темпы. – Прям, как улитка!
Ничего не сказав, девушка скрылась за дверью общаги. Я тут же перестала кособочиться и хромать и живо зашагала прочь, на ходу весело перевирая стихотворение Бориса Житкова:
Кто стучится в дверь ко мне,
С толстой сумкой на ремне?
Это он, это он – черепаха-почтальон!
Мне очень хотелось поскорее вскрыть письмо, адресованное Людочке, но я решила сделать это неторопливо и аккуратно: не разрывать конверт, а расклеить его, подержав над паром. Так, чтобы, ознакомившись с содержанием письма, его еще можно было вручить адресату. Я ведь не собиралась красть чужую почту!
Для аккуратной перлюстрации необходим был горячий пар. Вспомнив, что у Ирки в офисе имеется вполне исправный электрический чайник, я заторопилась на остановку троллейбуса. Как раз приближалось условленное время встречи с подругой – оно же «час икс» для Неотвязного, который еще не знал, что мы с подругой объявили ему войну.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/elena-logunova/kukish-s-ikorkoy/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Елена Логунова
Елена и Ирка #10
Тележурналистке Елене предложили весьма заманчивую халтурку: немного поработать частным сыщиком. Банкирша Рябушкина вызвала «скорую детективную помощь», чтобы отыскать невесту своего сына Людочку, удравшую прямо со свадьбы. Просмотрев кассету, записанную в тот злополучный день, Елена пришла в ужас: оказывается, в бегстве Людочки виновата она и ее семейство! Они как раз сидели в летнем кафе и видели, как девушка в подвенечном платье рванула из парка под смех и улюлюканье Лениного мужа. А все из-за того, что их сынок простодушно объявил на весь парк: невеста похожа на снеговика! Теперь Елена просто обязана довести расследование до победного финала. А на следующий день она узнала, что ее заказчица умерла, оставив сыну огромное наследство. Странная девушка эта Людочка! Кто же сбегает от богатого жениха?..
Елена Логунова
Кукиш с икоркой
Суббота
– Мама! Смотри, как он катается! – завопил Масяня, нетерпеливо подпрыгивая на верхней площадке детской горки.
Я послушно подняла голову, со страхом отследила, как ребенок вниз головой слетел с горки на животе, и сказала именно то, чего от меня ждали:
– Он замечательно катается!
Мася просиял и сообщил:
– Он будет еще!
В третьем лице малыш важно именовал самого себя.
– О, сколько угодно! – сказала я, при виде Масиной радости намертво задавив возникшее было у меня желание отчитать сынишку за испачканные штаны и порчу новой рубашечки. Одежда была художественно измазана солидолом, который трудолюбивый ребенок в разрушительном порыве собственноручно добыл из подшипника сломанной карусельки. Правда, карусель сломали еще до нас.
Малыш снова полез на горку. Я вздохнула и уткнулась в книжку, текст которой был выведен на дисплей карманного компьютера.
– Привет! Что читаем? – неожиданно нависнув над моей лавочкой, спросила Ирка.
Я замешкалась с ответом. Сидящий рядом со мной Колян насмешливо хмыкнул.
– Так, ничего особенного, – уклончиво ответила я, поспешно пряча «наладонник» в сумочку.
Читала я новый роман про Гарри Поттера, но признаваться в этом Ирке мне совсем не хотелось. Моя милая подруженька, посмотрев голливудское кино про мальчика-волшебника, неожиданно впала в настоящую поттероманию. Она взахлеб читала книжки мадам Джоанн К. Роулинг, к месту и не к месту цитировала их, купила себе очки в круглой оправе и, отдавая распоряжения подчиненным и супругу, оттопыривала указательный палец на манер волшебной палочки. Мне такое идолопоклонничество казалось нездоровым, но из уважения к чувствам подруги я все же прочитала первую книжку и… неожиданно увлеклась! На мой взгляд, эпическому повествованию о многотрудной жизни маленького колдуна катастрофически не хватало динамики, но атмосфера волшебной сказки затягивала. Теперь я читала уже пятую книжку серии – разумеется, не забывая время от времени аргументированно критиковать это произведение. Колян надо мной тихо посмеивался, а над Иркой откровенно потешался.
– А где Моржик? – спросила я, чтобы сменить тему.
– Расплачивается с таксистом, сейчас придет, – Ирка не глядя махнула рукой за спину.
– Крекс, пекс, фекс! Моржик, появись! – с легким завыванием призвал Колян, щелкнув пальцами.
Ирка посмотрела на него с подозрением.
– Учусь колдовать, – нимало не смутившись, ответил Колян. – Осваиваю классические заклинания.
– Крекс, пекс, фекс – это никакое не заклинание, – презрительно сощурилась Ирка.
– А вот и я! – Удачно избежав столкновения с детским велосипедом, к нашей лавочке приблизился Иркин супруг.
– А ты говоришь – не заклинание! – укорил Ирку Колян. – Действует же! Привет, Морж!
Мужчины обменялись рукопожатиями и сразу же устремили жаждущие взоры в сторону летнего кафе.
– Девочки, вы мороженое будете кушать? – предупредительно спросил Моржик.
– А вы, мальчики, будете кушать пиво? – догадалась Ирка.
Колян мечтательно зажмурился, сжал правую руку в кулак, а потом выбросил растопыренные пальцы вперед, словно бросил в сторону кафе пригоршню воздуха, и вскричал:
– Эне, бене, раба! Пиво, появись!
Моржик захохотал, а Ирка скривилась:
– Эне, бене, раба – это…
– Это никакое не заклинание, я знаю, – поторопился сказать Колян. – Но оно тоже работает: видишь, к столику бежит официантка с подносом, а на нем – кружки с пивом! – И Колян подставил раскрытую ладонь Моржику.
Тот немедленно хлопнул по ней, и оба захохотали таким вредным смехом, что Ирка негромко зарычала, и даже я пожалела об отсутствии у меня в данный момент обыкновенной, бумажной книги про Гарри Поттера. Увесистым томиком госпожи Роулинг хорошо было бы треснуть наших весельчаков по макушкам, враз перестали бы насмехаться!
– Эне, бене, раба! Квинтер, финтер, жаба! – слаженно декламировали, маршируя в сторону кафе, Колян и Моржик.
– Мальчишки! – фыркнув, я встала с лавочки.
Ирка, зыркнув вслед удаляющимся мужикам, толкнула меня обратно, села рядом и сказала:
– Не спеши, давай немного посидим тут, в тишине и спокойствии!
Я изумленно воззрилась на нее, с трудом удержавшись, чтобы не покрутить пальцем у виска. Детская игровая площадка в парке – это последнее место, где я стала бы искать тишины и спокойствия! Трели велосипедных звонков, рычанье инерционных машинок, стук мячей, топот ног, разноголосые вопли детишек и скрип качелей сливались в дикую какофонию, которую нормальный взрослый мог переносить либо под общим наркозом, либо в состоянии глубокой медитации, либо будучи приставленным в качестве надзирателя к любимому ребенку.
– Мамулечка! Смотри, как он сейчас шваркнется! – из фонового шума вырвался звонкий голос Масяни.
Употребленный малышом глагол мне очень не понравился, поэтому я мигом слетела со скамейки, стартовала на голос и успела как раз вовремя, чтобы подхватить Масяню, шваркнувшегося с горки в полном соответствии с программным заявлением.
– Колюша! Нельзя перегибаться через перила! Ты чуть голову себе не разбил! – В сердцах я шлепнула ребенка по попе, выбив из штанов небольшое облако пыли.
– Котеночек мой! – нарушая воспитательный процесс, заворковала подоспевшая Ирка. – Масюшка-кисюшка-поросюшка! А вот что тетя Ира даст хорошему мальчику?
– Где это тетя Ира видит хорошего мальчика? – мрачно проворчала я.
– Конфету! – завопил Мася, вырываясь из моих рук и стремительно врубаясь в Ирку.
– Две конфеты! – в тон ребенку выкрикнула подруга, доставая из кармана «Твикс».
Мася деловито зашелестел оберткой, и это позволило нам оттащить его от горки, переместив за столик кафе. Колян с Моржиком еще топтались у стойки, оживленно обсуждая преимущества светлого «Левенбрау» перед темным «Туборгом».
– Три двойных пломбира и два по пятьдесят коньяку, – скороговоркой сказала Ирка подошедшей официантке и перевела унылый взгляд на меня: – Ты же будешь коньяк?
– Конья-ак? – подняв брови, повторила я. – Раз мы пьем коньяк – значит, что-то случилось. И, судя по твоему безрадостному виду, это «что-то» не относится к числу приятных сюрпризов! Ирен, рассказывай!
– Я только закурю! – Ирка вытащила из кармана пачку сигарет.
Тут уж я откровенно заволновалась:
– Ирусик, ты же не куришь!
– Пожалуй, пора начать, – мрачно сказала подружка. – Говорят, это здорово успокаивает.
Я внимательно смотрела на ее руки: они заметно дрожали. Успокоиться подружке действительно не мешало. Трясущимися пальцами Ирка потянула сигарету и уронила всю пачку под стол. Я поспешно нагнулась, подняла коробочку и выпавшую из нее свернутую бумажку.
– Ленка, у меня проблема! – ничего не заметив, пожаловалась Ирка. – У меня завелся этот… как бы его назвать…
– Герпес? – сочувственно предположила я.
– Хуже! Кавалер! – Ирка стукнула кулаком по столу, заставив пепельницу подпрыгнуть, успокаивающе улыбнулась Масяне и предприняла безуспешную попытку раскурить сигарету с фильтра.
Я удивленно моргнула, не сумев сразу придумать такого кавалера, который был бы хуже герпеса. Это кто же за ней ухаживает, интересно? Кощей Бессмертный? Совершенно машинально я развернула бумажку, выпавшую из сигаретной пачки, пробежала глазами короткий текст и остолбенела. Аккуратными печатными буквами на полоске бумаги было написано: «Поттер Гарри – колдовская харя!»
– Это… это? – Я слабо взмахнула бумажкой и уставилась на подругу с немым вопросом.
– Ах, это Моржик! – Ирка вырвала у меня записку, скомкала ее и бросила в пепельницу. – Понимаешь, он ревнует.
– Моржик ревнует тебя к Гарри Поттеру?! – Я вытаращила глаза, как вареный рак. – Ирка! Ты же не хочешь сказать, что за тобой ухлестывает несовершеннолетний литературный персонаж?!
– Ты меня за идиотку держишь? – ощерилась подруга.
Я только моргнула.
– Поттер тут совершенно ни при чем! Моржик ревнует меня в том смысле, что… Ну, ему кажется, что я слишком увлеклась волшебной сказкой и стала уделять меньше внимания лично ему. Сдается мне, он немного комплексует, потому что бесконечно далек от прорицательства, превращений, гербологии и зельеделия.
– Ну почему, с зельеделием у Моржика, по-моему, как раз неплохо, – справедливости ради возразила я. – Вспомни, какую он самогонку из облепихи делает!
– Это да, – Ирка немного смягчилась. – Но в целом всякие магические штуки Моржику чужды, и он по-детски сердится на меня за мой новый интерес. Вот, взял моду обзывать последними словами бедняжку Гарри Поттера. «Колдовская харя»! Фу, как грубо!
– К черту Гарри Поттера! – Я тоже сделалась грубой. – Что там у тебя с поклонником?
– О-ох! – Подруга вздохнула так, что скомканная бумажка с пасквилем на мальчика-волшебника выпорхнула из пепельницы и улетела прочь, как живая. – Представляешь, захожу я на днях в зоомагазин…
– Зачем это? – невольно заинтересовалась я.
Ирка сделалась краснее, чем чай каркаде.
– Хотела купить сову, – неохотно призналась она, посмотрев на меня исподлобья.
– Мама моя родная! – слабым голосом протянула я.
– Моя мама! – немедленно заспорил со мной Масяня.
Удивительно кстати подоспевшая официантка поставила перед малышом вазочку с пломбиром, и дискуссия на тему, чья именно мама была помянута, умерла в зародыше.
– Ирка, ты хотела купить себе сову, как у Гарри Поттера? Чтобы посылать с ней письма? – Я смотрела на подругу с недоверием.
К недоверию примешивалась добрая толика восхищения. Колоритнейшая фигура моя Ирка! Личность цельная и неделимая!
Потом я представила себе, как получаю от подружки письмо с совиной почтой, и подавилась коньяком. Воображаю: сижу я себе в студии, веду занудный прямой эфир с каким-то ответственным товарищем, и тут стекло аппаратной – бац! – и вдребезги, свет софитов заслоняет здоровенная распластанная тень, и на стол передо мной с утробным уханьем шмякается взъерошенная сова! «А вот кто-то из телезрителей хочет задать вопрос нашему гостю без помощи телефона!» – спасая ситуацию, светским тоном говорю я. И, напряженно улыбаясь в объектив, отвязываю от птичьей лапки рулончик исписанного пергамента…
– А вот и мы! – над нашим столиком нависла сдвоенная тень Моржика и Коляна. – Надеемся, вы без нас скучали?
– Смертельно! – сквозь зубы процедила Ирка, посмотрев на искрящегося весельем Моржика таким взглядом, словно произнесенное ею слово могло иметь силу непоправимого проклятья.
Толстокожий Моржик очевидного раздражения супруги не заметил и крикнул официантке:
– Барышня! Локомоторс пиво!
– «Локомоторс» – это поттеровское заклятие транспортировки, – отчетливо скрипнув зубами, пояснила мне Ирка.
– Я знаю, – сказала я.
И тут же прикусила язык. Не буду признаваться, что я тоже чуток мерекаю в поттеровщине, хватит с нас и одной помешанной на магии!
В присутствии Моржика и Коляна разговор о поклоннике, занимающем в Иркином персональном хит-параде место ниже герпеса, продолжения не получил. Конспиративно болтая о разной ерунде, мы с Иркой налегли на пломбир. Подружка, пребывая в растрепанных чувствах, потребляла лакомство не вдумчиво, то и дело проносила ложечку мимо рта и несколько раз капнула подтаявшим мороженым себе на блузку.
– Дорогая, будь поаккуратнее! – Моржик предупредительно подал супруге бумажную салфетку.
Ирка слабо улыбнулась в ответ, развернула салфетку, и ее тусклая улыбка мгновенно погасла. В середине свернутой салфетки лежала узкая бумажная полоска, похожая на обрывок серпантина. На ней весело прыгающими буквами было выведено: «Гарри Поттер – обормоттер!»
Иркины глаза расширились до диаметра ружейного дула, а зрачки сделались похожими на мушки прицела. Подруга подняла голову и пристально посмотрела на мужа. Моржик остался совершенно невозмутимым, более того, он казался весьма довольным собой и окружающей действительностью и сиял внутренним светом, как накрытый шалью торшер.
– Батарея… огонь! – провокационно шепнул Колян.
Ирка по команде яростно скомкала салфетку вместе с запиской и швырнула ее в Моржика.
– Еще снаряд? – Мой собственный муж любезно предложил Ирке новую салфеточку, из складок которой изящным завитком предательски торчал узкий бумажный хвостик.
Не дожидаясь, пока подметное письмо обнаружит гневливая Ирка, я быстро потянула за хвостик и вытащила вторую записку. «На стихи про мага нам не жаль бумаги!» – было написано в ней.
Неэкономное отношение к бумаге я еще могла понять: записочку накалякали на полоске все той же салфетки. Дикое раздражение у меня вызвал совсем другой факт: множественное местоимение «мы» свидетельствовало о том, что очередной стишок Моржик сочинял не один. Выходит, и мой собственный муж примкнул к антипоттеровскому движению!
Я почувствовала, что мои зрительные органы тоже превращаются в огнестрельное оружие. Вдвоем с Иркой в этот момент мы должны были выглядеть, как зенитное орудие и станковый пулемет. Подруга хотела что-то сказать, но не смогла, только звонко щелкнула зубами. Это прозвучало так, словно клацнул ружейный затвор.
– Эти двое сговорились! Вот почему они так долго торчали у стойки – глупые записки на казенных салфетках писали! – обличительно вскричала я, некультурно ткнув указательным пальцем в Коляна и Моржика поочередно.
Колян дунул на мой перст, как будто это был дымящийся пистолет, а потом аккуратно нацепил мне на палец бумажное полукольцо.
– Не читай это! – вскричала Ирка, хватая новую полоску салфеточного папируса и широким жестом отбрасывая ее прочь.
– Это же было самое лучшее стихотворение, наше избранное! – искренне расстроился Колян.
Я не выразила ему сочувствия. Обернувшись, я проводила взглядом улетающий обрывок. Подхваченный ветром, он легко заскользил по воздуху и прибился к стайке конфетти. Бумажными кружочками, рисовой крупой и мелкими монетами как раз в этот момент осыпали жениха и невесту, выгуливающихся по парковой аллее в полном парадном обмундировании.
Увидев невесту, Ирка мгновенно забыла все свои обиды. Моя подруга – жутко сентиментальная особа! Бракосочетание кажется ей столь трогательной церемонией, что при одном виде свадебного кортежа на глазах у нее появляются слезы умиления. Меня это ужасно раздражает – особенно если в этот момент Ирка сидит за рулем, и неуместное слезотечение ухудшает ее водительское мастерство, так что ведомая подругой «шестерка» рискует протаранить тот самый свадебный кортеж!
– Мама! Что это? – на перемазанной пломбиром мордочке Масяньки отразилось живое любопытство.
Ложечкой ребенок указывал на нарядную группу в облаке конфетти.
– Масянечка, смотри, смотри! – неумеренно восторженная Ирка подхватила малыша со стула и поставила на собственные колени – очевидно, для того, чтобы ему лучше было видно. – Посмотри, кто это там, такой красивый, белый?
Мася с сожалением оглянулся на отдалившуюся от него мисочку с бугрящимися в ней колобками мороженого, а потом послушно посмотрел на невесту, вытянул указательный пальчик и громко крикнул:
– О! Снеговик!
Боюсь, это бестактное заявление было слышно и на аллее. Во всяком случае, невеста, дотоле со смехом укрывавшаяся фатой от сыплющихся на нее монет, замерла и в полной неподвижности сделалась еще больше похожа на упомянутого Масяней снеговика. Пышный кринолин подвенечного платья здорово смахивал на искрящийся снежный ком, серебристая шапочка с вуалью походила на перевернутое ведерко, а яркую полосу губной помады на расстоянии вполне можно было принять за классическую морковку носа.
Не удержавшись, я хихикнула. За моим плечом в голос густо захохотали Колян и Моржик.
– Перестаньте! – страшным шепотом засвистела Ирка, сконфузившаяся одна за всех.
– Красивый снеговик! – постановил Масяня. И в тишине, прерываемой лишь нашими сдавленными смешками, забил последний гвоздь в крышку гроба: – Большой и толстый!
Этого бедняжка невеста вынести уже не смогла! Подхватив пышные юбки, она прорвала кольцо столпившихся вокруг гостей и напрямик через клумбу побежала на улицу. Гневно загудел троллейбус, заревели клаксонами машины, со скрежетом затормозило такси. Я быстро посмотрела на Ирку. Она застыла, словно ее в момент прихватило морозом, и сама в этот момент походила на снежную бабу, по недоразумению слепленную с широко разинутым ртом.
По оживленной многорядной улице прочь от парка уносилась машина такси. Из-под захлопнутой задней дверцы, трепеща, как крыло пойманной бабочки, торчал хвост тюлевого шлейфа.
– Да-а-а, – протянул Моржик, когда гости свадьбы отмерли и покинутый жених запоздало побежал к дороге, на которой уже простыл след его невесты. – Вот это, я понимаю, драма!
– А ты: «Гарри Поттер, Гарри Поттер!» – тут же попенял ему Колян. – Радоваться надо, что твоя жена втюрилась в сказочного героя, к нему она уж точно не убежит!
Удивительное дело, но Ирка пропустила очередной «наезд» на Поттера мимо ушей. Я решила, что ее так сильно потрясло внезапное бегство невесты, но ошиблась.
– Он был здесь! Он ходит за мной по пятам! – в отчаянии шепнула мне подруга, когда мы всем составом покинули кафе, чтобы уйти подальше от гостей расстроенной свадьбы.
Колян вполне разумно предположил, что граждане, огорченные срывом торжества, могут предъявить нам претензии. Ведь это не кто-нибудь, а наш Масянька деморализовал новобрачную нелестным сравнением с большим и толстым снеговиком!
– Мася ни в чем не виноват, у ребенка богатое воображение, что тут плохого? – унося малыша подальше, отбивалась я от несправедливых упреков.
– Боже, какой кошмар! – Ирка на бегу заламывала руки.
– Да ладно тебе, кошмар! – сердито сказала я, поставив Масяню на ноги и оглянувшись на поотставших мужиков. – Не догонят эту невесту – найдут новую! Мало, что ли, желающих покрасоваться в платье с фатой!
– Кошмар не в этом! – сказала Ирка. – Мой кавалер, ну, тот самый, из зоомагазина, он следит за мной! Я видела, он сидел на дереве! Там!
Подруга махнула рукой в сторону покинутого нами кафе. Я зорко оглядела ближайшие деревья и на одном из них увидела белку, а на другом – дятла. Белка трещала шишкой, а дятел ничего не делал, только внимательно косил на нас блестящим глазом. Это, что ли, ее кавалер из зоомагазина?!
Я уже открыла рот, чтобы наконец спросить Ирку о личности ее таинственного поклонника, но тут нас догнали мужья, и интересный разговор пришлось отложить.
Поздним вечером, когда Масяня уже крепко спал, я позвонила Ирке по телефону и, изнывая от любопытства, спросила:
– Так что там с твоим зоологическим поклонником?
– Рассказываю по порядку, – деловито зашептала подруга. – Зашла я в зоомагазин… Уже говорила тебе, я хотела завести сову…
– А завела поклонника, – подсказала я, не желая ничего больше слышать о магических животных.
– Да он сам завелся! – вскричала Ирка. И тут же снова понизила голос. – Такой оказался заводной, просто ужас!
– А чем ты его завела? – полюбопытствовала я. – Ты призывно смотрела ему в глаза, плотоядно облизывалась, расстегивала пуговицы на блузке и виляла бедрами?
– Еще чего! – возмутилась подруга. – Ничего такого я не делала!
Если верить Ирке, она строевым шагом вошла в «Зоомир», не оглядываясь по сторонам, протопала к прилавку, там коротко спросила сову, получила отказ, безотлагательно совершила действие по команде «Кру-гом!» и вышла из магазина, чеканя шаг, как курсант кремлевской роты. Трудно было бы придумать линию поведения, менее похожую на женское кокетство! А принимая во внимание Иркины данные – сто кило веса и проходимость танка «КВ», проведенная подружкой демонстрация силы могла заинтересовать разве что представителя вражеского военного блока.
– Что-то в этом духе я и подумала, когда он увязался за мной от клеток с кроликами, – призналась Ирка. – Симпатичный блондин примерно моих лет, атлетически сложенный, в голубых джинсах и футболке, похожий на спецназовца в штатском.
– Ты решила, что он предложит тебе записаться в морскую пехоту? – я захихикала. – Это было бы забавно! Только вообрази: ты, жена Моржика – «морской котик»!
– Это совсем не смешно! – Ирка рассердилась. – Ты представь: я иду по улице, а он неотступно чешет за мной! Я один квартал прошла, второй, а он все идет, как бычок на веревочке! Я и думаю: чего этому бычку от меня надо? Развернулась, пошла ему навстречу!
– А он?
– А он разулыбался, как королева красоты, руки растопырил и говорит: «Ируня!»
– Как?!
– Видишь, даже ты не знала, как меня называли в ранней юности! Да, Ируня! – В голосе Ирки послышалось отчаяние. – Говорит он мне: «Ируня! Вот мы и встретились!» А хуже всего то, что я на него смотрю – и вроде морда мне его знакома, но смутно, словно я его во сне видела! А наяву точно никогда не встречала!
– Может, ты забыла? Наверно, вы просто давно не виделись, как раз с вашей общей ранней юности.
– Да клянусь тебе, никогда в жизни я не видела этого мужика! Уж я бы его не забыла, говорю же, парень видный, симпатичный, – Ирка тоскливо вздохнула. – И вот мы стоим посреди тротуара. Я на него смотрю, как баран на новые ворота, и он на меня таращится, как мышь на крупу, аж облизывается, вот-вот накинется! Тут я не выдержала и строго так говорю: «Мужчина, вы обознались! Мы с вами не знакомы и никогда прежде не встречались!» А он тихо так, вкрадчиво отвечает: «Мы с тобой, Ируня, знакомы по прошлой жизни». Тут я решила, что он форменный псих, и шарахнулась от него прямо через дорогу, чуть маршрутку не затоптала.
– А он? – снова повторила я.
– А он так и остался стоять в своих тесных джинсах, как памятник голубым мечтам моей далекой юности, – с отчетливым сожалением вздохнула подруга. – Я ведь в ранней молодости именно о таком кавалере мечтала, точь-в-точь!
Я помолчала, решительно не зная, что на это сказать.
– Ну вот, а теперь этот псих из прошлой жизни все время вторгается в мое текущее существование, – грустно сообщила Ирка. – Нынче вечером, например, я увидела его в парке. Он сидел на дереве, как эльф-переросток, и с интересом наблюдал за тем, как я ем мороженое.
– Да уж, это было очень увлекательное зрелище! – съязвила я.
– Судя по многочисленным жирным пятнам на блузке, наверняка, – кротко согласилась подруга. – Лен! Что мне теперь делать? Я ведь Моржика люблю и совсем не хочу наставлять ему рога.
Из соображений такта я удержалась от остроумного замечания о том, что рогатый морж стал бы новым чудом природы, и сказала:
– Все очень просто. Этого твоего кавалера надо отшить.
– Пришить? – не расслышала Ирка. – В принципе, я готова убить любого, кто встанет между мной и любимым мужем, но ведь не так сразу…
– Добрая ты моя, – похвалила я подругу. – Ладно, не горюй, мы придумаем, как избавить тебя от назойливого поклонника!
Мы пожелали друг другу спокойной ночи и на том закончили разговор. Я тихонько забралась в кровать, где уютно посапывал Колян, и почти сразу уснула. Но, очевидно, мое подсознание начало работать над поставленной задачей сразу же, потому что всю ночь до рассвета мне снились назойливые поклонники в голубых джинсах. Поштучно и целыми батальонами они ходили за мной по пятам, волоча на веревочках кроликов, сов, жертвенных бычков и тележки с мороженым. Наиболее настырные экземпляры, подобравшись ко мне поближе, начинали интимно нашептывать что-то о нашей общей прошлой жизни, и лишь один красавец тихо сидел на суку кривой сосны, томно вздыхая и нежно поглаживая ручного дятла, пока я не сбила его с дерева метким броском бумажной салфетки, в которую был завернут добрый обломок кирпича. На кирпиче руническими письменами было начертано какое-то предсказание, но я не смогла его разобрать.
Понедельник
Выходные, проведенные в узком семейном кругу, освежают меня примерно так же, как каторжников работа в урановых рудниках. Воскресенье было таким утомительным, что в понедельник я проспала и опоздала на работу. Ворвалась в редакторскую, когда коллеги уже закончили распивать ритуальный утренний чай и разбежались по местам. На удобном гостевом диване рядком, как две птички, сидели только наши операторы, Вадик и Женька.
Птички из парней получились разнопородные. Взъерошенный Женька с покрасневшим носом и такими же очами смотрелся утомленным розовым фламинго, а нахохлившийся Вадик с глазами в темных кругах и уныло обвисшим носом напоминал сову. Вспомнив, что это почтовая птица недоброй памяти Гарри Поттера, я трижды плюнула через левое плечо и машинально посмотрела, нет ли в лапке Вадика бумажного свитка. Свитка не было, только чашка, из которой капало на палас, потому что руки у Вадика дрожали. Судя по всему, к чаю он даже не прикоснулся: чашка была полна до краев, и остывший чай в ней уже подернулся мутной пленочкой.
– Привет! – сказала я, устраиваясь за своим столом. – Почему вы такие унылые?
Разве сегодня не профилактический день?
Раз в месяц, именно по понедельникам, на местном радиотрансляционном центре проводятся какие-то загадочные профилактические работы, в суть которых я никогда не вникала. Мне довольно того, что в такие дни наши собственные программы не выходят в эфир, так что журналисты и операторы работают куда менее напряженно, чем обычно.
– Де-ень? – с немалым удивлением протянул Вадик, недоверчиво посмотрев на тонированное стекло книжного шкафа. – А почему же окна темные?
– Потому что сегодня черный день, друг! – Женька сочувственно потрепал товарища по плечу и быстро глотнул из пузырька, спрятанного в кулаке.
Я узнала флакончик, в котором наш экономный главный инженер по профилактическим дням порционно выдает техникам чистый спирт для протирки каких-то загадочных «головок», и весело изумилась:
– Да вы пьяные! Мальчики, вы обалдели, употребляете на рабочем месте? Да еще что употребляете – ценный расходный материал!
– С вами, бабами, не только обалдеешь, с вами вообще! – Женька размашисто погрозил мне пальцем, а потом тем же нетвердым перстом описал неправильный круг вокруг своей шеи и резко вздернул руку вверх, словно подсекая рыбу на леске.
– Ага, значит, вас обидели какие-то бабы? – догадалась я.
– Лю! – плаксиво изрек Вадик и резко кивнул, расплескав при этом половину содержимого своей чашки.
– Любимые? – уточнила я.
– Лю! – с надрывом повторил Вадик и сделал попытку трагически заломить руки.
Попытка не удалась, потому что руки не сумели встретиться, зато чашка окончательно опустела. Палас перед диваном промок насквозь, и ноги Вадика тоже. Я задумалась, затрудняясь подобрать подходящее слово, начинающееся на «лю». Любезные? Любознательные? Любвеобильные? Вряд ли, тогда Вадик не жаловался бы.
– Люмпенши? – Я попыталась угадать еще раз.
– Лю – это Людочка! – сказал, словно плюнул, Женька, гневно топнув по обмоченному паласу ногой. Ковролин жадно, как болото, чавкнул. – Вадюху обидела Людочка!
– А кто такая Людочка? – спросила я, не в силах припомнить в ближних пределах ни одной дамы с таким именем.
– Вадюхина невеста, – как само собой разумеющееся, сказал Женька. – Она его бросила.
– Н-н-не пр-рощу др-рянь! – с рычанием вскричал Вадик, демонстрируя высочайшую степень обиды на дрянную Людочку, после чего погрозил кулаком собственному отражению в зеркале и запустил в него пустой чашкой, однако промахнулся с направлением градусов на тридцать.
Чашка свистнула прямо в меня. С ловкостью циркового жонглера я перехватила летящий предмет и озадаченно посмотрела на страдальца. Понятия не имела, что у Вадика есть какая-то невеста! А ведь мы работаем вместе уже бог знает сколько времени, и не только работаем, но и приятельствуем! Я почувствовала обиду – не такую сильную, чтобы швыряться предметами кухонной утвари, но все же заслуживающую упоминания.
– Почему я не знала, что у тебя есть невеста? – немного надув губы, спросила я.
Гневным рычанием Вадик дал понять, что я выбрала неверную форму глагола.
– Почему я не знала, что у тебя была невеста? – Я подкорректировала формулировку вопроса.
– Потому что мама! – значительно сказал Женька и приложил палец к губам. – Тс-с-с!
Это звучало бессвязно, но на самом деле вполне могло сойти за объяснение. Мама Вадика – такая одиозная фигура, которой самое место в музее восковых фигур, где-то между Гитлером и Пиночетом. Пожилая дама с уютным именем Ангелина Митрофановна Рябушкина успешно командует крупным банком и больше, чем его репутацией, дорожит только счастьем своего единственного сына. К сожалению, взгляды Вадика и его любящей мамули на то, что такое счастье, разительно не совпадают. Вадик мечтает сделать карьеру на телевидении, заработать достаточно денег, чтобы жить отдельно от маменьки, и водить в свою собственную квартиру шумные оравы друзей и полки сговорчивых девчонок. Ангелина Митрофановна нетерпеливо ждет, когда Вадику надоест играть в богему, чтобы пристроить его на хлебное местечко в свой банк, разлучить с многочисленными бестолковыми приятелями и женить на девственнице. По поводу девственницы у Вадиковой маменьки форменный бзик, на соответствии будущей своей невестки этому критерию она настаивает категорически. Вадик же к непорочным особам относится с таким ужасом и отвращением, что вырвался бы из объятий самой Шэрон Стоун, признайся она ему в своей невинности.
– Мама нашла тебе невесту? – спросила я Вадика, выговаривая слова по слогам, чтобы смысл вопроса дошел до сознания, основательно затуманенного чистым медицинским спиртом.
– Л-лу! – скорбно взвыл Вадик.
– Да-да, Людочку?
– Л-лучше бы не находила! – сокрушенно покачав головой, выговорил страдалец.
Поскольку мне было очень интересно узнать причину Вадиковых терзаний, я не поленилась вскипятить воду и налить изрядно окосевшим приятелям по здоровенной кружке крепкого кофе. Заставила Вадика и Женьку испить чаши до дна, а потом минут десять так и сяк трясла парней, пока не составила себе более или менее целостную картину событий. Картинка получилась живописная, но безрадостная, как известное полотно «Утро стрелецкой казни».
Как-то сырым осенним вечером Вадик пришел с работы и застал дома идиллическую сцену, которая заставила его позабыть о запланированном на более поздний час походе в ночной клуб. Его маменька в гостиной пила чай с пирогом. Пирог умопомрачительно пах и имел самый приятный вид. Он был пухлый, румяный, и сквозь переплетенные полоски золотистого теста, украшенные на пересечениях разлапистыми цветочками, проглядывала распаренная оранжевая курага. К такому пирогу обычно прилагаются начищенный самовар, уютного вида бабушка в пуховой шали и толстая кошка, с громким урчанием и электрическим потрескиванием вытирающая о ноги гостей линяющие шерстяные бока.
С наружностью Ангелины Митрофановны, поразительно похожей на единокровную сестру Маргарет Тэтчер, а также со стильным интерьером гостиной домашний пирог разительно контрастировал. Зато с ним великолепно гармонировала милая девушка в белом кружевном передничке, повязанном поверх простого синего платья. Очаровательная барышня скромно сидела на краешке той жутко неудобной конструкции из хромированного металла, стекла и белого пластика, которую модный дизайнер самонадеянно назвал стулом, и не выказывала ни малейшего недовольства тем, что ее вынудили устроиться на неуютной помеси этажерки и куриного насеста. Более того, девушка ласково улыбалась Ангелине Митрофановне, с явным удовольствием уплетающей пирог, и держала наготове серебряную лопаточку.
Стоило Вадику появиться на пороге, как упомянутая лопаточка рыбкой сверкнула в воздухе, нырнула в пирог, и уже через мгновение на чистой тарелочке лежал аппетитный кусочек некультурного, но милого сердцу и желудку голодного мужчины размера «с коровий носочек». Наполненная горячим чаем чашка курилась паром.
Вадик влюбился с первого взгляда, но сначала не в девушку, а в пирог. В девушку он влюбился позже, когда хорошенько наелся и уже в благодушном настроении рассмотрел прозрачные голубые глаза, нежную кожу, свежие розовые губы без всякой помады, чистый высокий лоб и блестящие черные волосы, заплетенные в тугую косу. Вдобавок у барышни была ладная тоненькая фигурка и тихий мелодичный голос, приятно отличающийся от того стального лязга, который обычно издавал при общении с сыном речевой аппарат Ангелины Митрофановны.
– Это Людочка, она медсестра и хорошая девушка, – пробряцала Вадикова маменька, недвусмысленно акцентировав слово «девушка».
Вадик понял, что ему навязывают очередную девственницу, но не испытал обычного в таких случаях желания убежать куда подальше. Данная конкретная девственница выгодно отличалась от тех жеманных и нервных особ, которых Ангелина Митрофановна приводила прежде: похожей на непропеченную дрожжевую булочку бухгалтерши Оленьки, зеленовато-бледной и вялой, как вареная спаржа, библиотекарши Наташеньки, плаксивой дрессировщицы диких детсадовцев – воспитательницы Катеньки и той долговязой девицы с плохой дикцией и грацией молодой жирафы, имени которой Вадик вообще не запомнил. Людочка была приветлива без заискивания, улыбчива без подобострастия и общительна без назойливости. Она держалась скромно, но при этом не стискивала зубы и коленки всякий раз, когда Вадик задерживал свой взгляд на ее губах, груди или шее. Десятиминутный разговор о том о сем привел Вадика к революционной мысли, что и среди девственниц встречаются вполне нормальные люди, после чего он отважно предложил Людочке сходить с ним в ночной клуб. Девушка необидно отказалась, а Ангелина Митрофановна отвесила сыну подзатыльник, неумело замаскировав его под ласковое материнское поглаживание.
Роман Вадика и Людочки, поощряемый Ангелиной Митрофановной, развивался неторопливо и достойно. Сначала молодые люди чинно встречались в доме Рябушкиных, где общались под строгим присмотром Вадиковой маман, потом им было позволено совершать непродолжительные прогулки без надзора, и в какой-то момент Вадик осознал, что он созрел для женитьбы.
Людочка ответила на предложение руки и сердца согласием, и Ангелина Митрофановна быстро и решительно, в присущем ей жестком стиле, организовала свадьбу. Широкую общественность, то бишь толпу друзей-приятелей и коллег Вадика, о предстоящем торжественном событии не информировали, круг званых гостей был ограничен немногочисленными родственниками Рябушкиных и еще более немногочисленными друзьями Ангелины Митрофановны. Отсутствие широты и размаха объяснялось вовсе не отсутствием финансов, так как состояние будущей свекрови свободно позволяло арендовать для проведения празднования половину княжества Лихтенштейн с приглашением членов правящей фамилии в качестве обслуживающего персонала. Мадам Рябушкина желала провести свадьбу сына в узком кругу лишь затем, чтобы положить начало кампании по отвращению Вадика от непутевых друзей-приятелей и недостойного образа жизни. К тому же Людочка очень кстати оказалась одинокой сироткой, так что со стороны невесты гостей не было вовсе. Роль подружки – свидетельницы невесты Ангелина Митрофановна отдала собственной секретарше Алле. Наиболее отличительными чертами этой офисной барышни были губы, стиснутые так крепко, что все речи Аллы казались удачными опытами чревовещания, и безоговорочная преданность начальнице. Я однажды видела эту Аллу – она показалась мне похожей на хорошо выдрессированного добермана-пинчера.
– А ты-то как затесался в тесные ряды чистокровных арийцев? – немного обиженно спросила я Женьку. – Почему тебя позвали на свадьбу, когда всех остальных продинамили?
– Клянусь, это вышло совершенно случайно! – Женька размашисто перекрестился и сбил с подлокотника дивана собственную чашку с остатками кофе.
Палас украсился новым темным пятном.
– Мне позвонила какая-то тридесятая знакомая, предложила в режиме шабашки снять свадьбу, и я, естественно, согласился. И лишь позавчера, когда уже приступил к работе, узнал, что свадьба-то, оказывается, не чья-нибудь, а Вадюхина!
– Значит, свадьба была позавчера? – я немного запуталась. – Вадик, так ты женился или не женился?
– Он не успел, – ответил за товарища Женька. – Когда мы приехали в загс, там было какое-то затоваривание, на пятачке перед Дворцом бракосочетаний скучились сразу три свадьбы, и нас попросили подождать в отдалении. Мы пошли погулять по парку, а оттуда Людочка сбежала.
– Как – сбежала?! – Я изумленно ахнула и прикрыла рот ладонью.
Разумеется, мне тут же вспомнилась невеста, рванувшая из парка, как спринтер, на моих собственных глазах, под смех и улюлюканье моего собственного мужа, сразу после того, как ее обозвал снеговиком мой собственный ребенок! Мне стало нехорошо. До сих пор беглая невеста была для меня фигурой абстрактной, но если на этой девице-снеговице собирался жениться мой коллега и приятель…
– Вы в каком парке гуляли? – быстро спросила я.
– В Центральном.
– Ох! А невеста была в шелковом платье с серебряной ниткой, да? С голыми плечами и юбкой, похожей на капустный кочан?
– О! А я все думал, что же она мне напоминает, эта юбка! – некстати обрадовался Женька. – Точно, кочан капусты!
– Эксклюзивная модель из салона «Лебедушка», – закрыв лицо ладонями, прошелестел ссутулившийся Вадик.
Я тоскливо вздохнула и тоже пригорюнилась. Это что же такое получается? Получается, я несу определенную ответственность за расстроившуюся свадьбу товарища?
– Вадя, а ты с позавчерашнего дня эту свою Людочку больше не видел? – осторожно спросила я. – Нет? И даже не слышал? А хотел бы еще увидеть-услышать?
– Увидеть, услышать и надавать по мордасам! – зверски скривился Женька.
Вадик, не вынимая физиономии из ладоней, кивнул, но мне или Женьке – я не разобрала. Покинутый жених подозрительно всхлипнул, Женька сердито бубнил еще что-то недоброе про Людочкины «мордасы», и тут, перемежая нецензурные выражения богохульственными, в редакторскую вломился наш режиссер Слава. Он был весь какой-то перекошенный и вздыбленный: очки повисли на одной дужке, пуговицы пиджака сбежались под мышку, лицо в красных пятнах, наэлектризованный ежик волос в огнях святого Эльма.
Вообще говоря, наш режиссер то и дело пребывает в растрепанных чувствах, ибо вывести из себя его тонкую творческую натуру может любая мелочь. Мне уже неоднократно доводилось видеть Славу бегающим по стенам и топающим ногами, но сегодняшний режиссер затмевал собой разом и Петра Великого, обрывающего бороды боярам, и Ивана Грозного, убивающего своего сына. Бороды у меня отродясь не бывало, и в родственных связях со Славой я никогда не состояла, но при его появлении испытала сильнейшее желание спрятаться под стол. Остановило меня, главным образом, отсутствие подходящего стола: я как раз стояла возле коротконогой тумбочки, ожидая, пока вновь закипит стоящий на ней электрочайник.
– Почему вы здесь? – Увидев меня и скорбно кукующих на диване операторов, Слава резко затормозил и близоруко – в тумбочку – полыхнул огненным взором, подстегнув им неторопливый чайник, который тут же закипел.
– А где мы должны быть? – осторожно спросила я, опасаясь услышать в ответ адресок из числа тех, которые пишут на заборах.
– Ты что, не в курсе? Ах, да, тебя же не было на планерке! – Слава по ногам сидящих на диване пробрался в свободный угол и со стоном рухнул на подушки. Болезненное шипение и тихая ругань Вадика и Женьки образовали слаженный подголосок. – У нас опять переворот! Власть переменилась, в кабинете директора снова сидит пресмыкающееся!
– Ой, как плохо-то! – Я схватилась за щеку, словно у меня внезапно заболел зуб.
Славины слова означали, что нашей спокойной трудовой жизни пришел конец. Маленькая телекомпания, в которой мы работаем, принадлежит двум собственникам. Несколько лет совладельцы сосуществовали мирно, а потом вдруг начали бодаться за единоначалие. Поединок оказался затяжным и многоэтапным, господа бизнесмены то перекупают один у другого долю, то судятся, то пересуживаются, и каждый промежуточный финиш знаменуется дворцовым переворотом. Пока бал правит один совладелец – в кресле директора сидит его ставленник, как только верх берет другой – присылает своего человека, так что работой нашей телекомпании руководит то старый директор Гусев, то новый – Гадюкин.
В принципе, оба директора далеки от того идеала руководителя, который видит в мечтах наш слаженный коллектив. «Оба на букву «г», – образно говорит Слава. Но к Гусеву мы привыкли, а к Гадюкину привыкать не хотим.
Смена власти в телекомпании всегда происходит болезненно. За последние три месяца мы пережили два штурма и один налет омоновцев, которым кто-то из наших дворцовых интриганов в пиковый момент сообщил, что в телекомпании захвачены заложники. Крутые ребята, эти омоновцы! Они ураганом промчались по нашим помещениям, оставляя за собой, как бурелом, поваленный на пол народ: искали заложников, которых, видимо, ожидали увидеть прикованными наручниками к батареям отопления. Заложниками были мы все, а по мордасам, как выражается Женька, получили через одного: женской половине коллектива рукоприкладства не досталось, потому что умные девочки шмякались на пол, как спелые сливы, не дожидаясь приказа… И потом еще месяц все, даже семидесятилетняя уборщица, ходили на работу исключительно в брюках и в обуви без каблуков, чтобы форма одежды соответствовала условиям работы, приближенным к боевым.
– Я что, пропустила штурм? – без всякого сожаления спросила я Славу.
– Штурма не было, на этот раз случилась бархатная революция, – покачал взлохмаченной головой режиссер. – Гадюкин заполз в директорский кабинет еще до начала рабочего дня, а на планерке первым делом распустил коллектив вплоть до особого объявления.
– То есть мы все в отпуске? – уточнила я. – А в эфире снова будет сплошное черное поле?
– Срыв всех плановых программ, испорченные отношения с рекламодателями, потерянный телезритель! – В голосе режиссера вновь зазвучали истерические нотки. – Гадский гад хочет, чтобы нас здесь не было, потому что боится провокаций!
Я удержалась от замечания, что гадского гада, в принципе, можно понять. В прошлое его недолгое царствование наш дружный коллектив «порадовал» наместника множеством акций протеста, самой невинной из которых был лозунг «Рожденный ползать летать не может!», размашисто начертанный губной помадой на двери директорского кабинета, прямо под новой табличкой с фамилией Гадюкина.
– Значит, можно уходить? – Я неуверенно огляделась.
Женька и Вадик даже после усиленного кофепития выглядели так, что было ясно: революция нечувствительно прошла мимо их сознания. Пытаться разлучить пьяненьких приятелей с редакционным диваном в данный момент не стоило. У Славика же был такой вдохновенный и одновременно злокозненный вид, что на месте господина Гадюкина я бы первым выставила за дверь телекомпании именно режиссера. Слава маниакально блестел очками и тихо шевелил пальцами. Я подумала, что не удивлюсь, если в ближайшее время окрестности гадюкинского кабинета украсятся новой ругательной надписью.
– Вы, я вижу, остаетесь, а я пойду, – извиняющимся тоном произнесла я, сгребая со стола свою сумку и тихо отступая к двери.
Никто меня не задерживал, в коридоре я не встретила ни одной живой души, и даже в курилке под лестницей было пусто. Выходя за стальную дверь телекомпании в солнечный июньский день, я чувствовала себя так, словно покинула зачумленное городище.
Во дворе было светло, тепло, славно пели птички и порхали бабочки. Я глубоко вздохнула, потянулась, сошла с крыльца, повернула за угол и врезалась в человека.
– Ой, простите! – виновато сказала я даме в длинном сарафане, цветом и силуэтом напоминающем копну сена. Сходство дополняли распущенные рыжеватые волосы женщины.
Копна обернулась и сердито блеснула на меня зелеными глазами, заявив при этом:
– Ну, наконец-то!
– Ирусик, это ты? – удивилась я. – А что ты здесь делаешь?
– Пытаюсь тебе дозвониться! – Ирка помахала перед моим носом мобильником. – Что за чертовщина у вас с офисной АТС? Она наяривает Бетховена, как концертирующий Рихтер, но ни в какую не желает соединять с телефонами!
– Это, наверное, очередные происки гадского гада, – миролюбиво ответила я. И добавила грустно: – Похоже, он сделал какую-то подлость, чтобы офисные телефоны не работали, и еще распустил весь народ, так что я совершенно свободна на неопределенное время!
– Вот здорово! – подружка не разделила моей печали. – Ты как раз сейчас мне очень нужна!
– Мешки с семенами я разбирать не буду! – Я испугалась, что Ирка собралась использовать меня как рабскую силу в своем магазине.
– Эх, если бы мешки! – сокрушенно вздохнув, подружка взяла меня под руку и потащила прочь от захваченной врагами телекомпании.
Через пару минут мы сидели на скамеечке в скверике. Я с удовольствием любовалась желтенькими цветочками, а Ирка понуро таращилась в свои льняные коленки, теребя бахрому на кармане сарафана.
– Что-то случилось? – спохватилась я.
– Мне прислали люпины, – мрачно сказала Ирка.
Это прозвучало так, словно ей прислали, как минимум, черную метку. Я немного испугалась – в основном потому, что не знала, что такое эти ее люпины. Может, какие-то похоронные принадлежности? Скажем, аксессуары для траурного венка?
– Неужели люпины? – осторожно повторила я, не спеша афишировать свое невежество.
– Когда-то, в молодости, это были мои любимые цветы, – скорбно призналась Ирка.
Я облегченно вздохнула, и пара пушистых одуванчиков на клумбе перед нами тотально облысела.
– Ну и что такого ужасного в том, что тебе прислали цветы? – спросила я подругу.
– Я боюсь, что это он, – Ирка подняла на меня тоскливый взор. – Мой неотвязный поклонник в джинсах! Кто бы еще вздумал ни с того ни с сего дарить мне букет?
Я хотела сказать подруге, что многие женщины на ее месте были бы просто счастливы получить такой знак внимания хоть от неотвязного поклонника в джинсах, хоть от отвязного без джинсов, но вовремя прикусила язык. Просто успела спросить себя, а была бы рада такой оказии я сама? Вероятно, наличие воздыхателя мне польстило бы – так, самую малость! – но ведь я мужа люблю, так что лучше пусть у меня самопроизвольно моль заведется, чем поклонник! Рассудив таким образом, я поняла, почему Ирка вчера сказала, что кавалер для нее хуже герпеса. От него же надо избавляться, а это такая морока! Иного поклонника вывести сложнее, чем тараканов!
– Чего ты хочешь? – прямо спросила я.
– Хочу, чтобы его не было! – быстро ответила подруга, неосознанно сделав пару магических пассов.
Я немного подумала, и у меня возникла интересная мысль:
– А если он вовсе не поклонник? Может, этот парень ходит за тобой по пятам не потому, что влюблен, а по необходимости? А вдруг он ищет возможность сделать тебе какую-нибудь пакость? Злоумышляет против тебя?
– Но цветы? – вскинулась Ирка.
– А что цветы? Может, он надеялся, что у тебя аллергия на пыльцу и ты с ног до головы покроешься волдырями! – хладнокровно возразила я. – Так что, прежде чем мы решим, отшить этого парня или вообще пришить, надо как следует разобраться, чего он от тебя хочет. Давай-ка для начала устроим ему проверку на вшивость…
Я снова погрузилась в размышления.
– Ну? – поторопила меня Ирка.
– Ты говоришь, что он ходит за тобой по пятам? – я огляделась.
– Я приехала на своей машине, – напомнила Ирка. – И специально следила, чтобы за мной не было хвоста.
– Это хорошо, но меня интересует другое: как он тебя находит, чтобы таскаться за тобой по пятам? Перемещаешься ты в основном на машине, предсказуемых маршрутов у тебя не так много. Ну, из дома в офис, потом из офиса в кафе и обратно…
Я подумала и решила:
– Скорее всего, парень поджидает тебя где-то у офиса, я бы на его месте поступила именно так… Все, я придумала! Где твоя «шестерка»? Едем к тебе на работу!
– Может, расскажешь мне, что ты придумала? – спросила Ирка уже на бегу.
Мы рысили в сторону автостоянки, где подруга оставила свою машину.
– Не буду рассказывать, а то ты меня раскритикуешь. Мой план, конечно, грубоват, но должен сработать.
Мы сели в «шестерку» и переместились к офису торговой фирмы, владельцами которой являются Ирка и ее супруг. Большую вывеску с игривым названием «Наше Семя» красиво обвивали какие-то зеленые побеги с сиреневыми гроздьями мелких цветов. Издали это декоративное растение смахивало на плодоносящий виноград с ягодами нехарактерного окраса и одуряюще благоухало. Сладкий запах ложного винограда я ощущала даже сидя в машине.
– Вылезай из автомобиля и как ни в чем не бывало топай в свою контору, – велела я подруге. – Иди неспешно, но по сторонам не зыркай, на меня не оглядывайся.
– Я буду наживкой? – догадалась Ирка.
Я фыркнула и хотела сказать, что на наживку такого размера свободно можно поймать кита-убийцу, но побоялась накаркать. На самом деле, я ведь пока не знала, не имеет ли преступных замыслов тот неотвязный тип, которого мне хотелось обнаружить.
Тип благополучно обнаружил себя сам, стоило только Ирке нарисоваться под сенью псевдовиноградных кущ. Старательно играя роль «наживки», самодеятельная актриса явно переборщила. Я с трудом удерживалась от смеха, глядя, как шестипудовая подруженька изображает из себя Красную Шапочку. Выбравшись из машины, она первым делом огладила на крутых боках примявшийся пасторальный сарафанчик, игриво тряхнула распущенными рыжими волосиками и пошла, пританцовывая, к подъезду своей конторы.
Поскольку я велела ей не спешить, по пути подружка легонько пинала ногой подворачивающиеся камешки, заглядывалась на бабочек и даже сорвала с клумбы цветочек, для чего ей пришлось отпустить юбку, кокетливо подхваченную пальчиками. Как раз, когда Ирка застопорилась у обвитого ложным виноградом столба и закрыла глаза, в преувеличенном восторге нюхая сиреневую гроздь, над живой изгородью показалась голова в бейсболке. Голова была повернута в сторону милой крошки Иришки, которая раздувала ноздри, как притомившаяся лошадь, рискуя втянуть в гайморовы пазухи не только аромат цветов, но и полтора-два погонных метра зеленых побегов.
– Ага! – Я хищно потерла ладони и приникла к стеклу окошка, рассматривая соглядатая.
К сожалению, лица его я не разглядела, потому что оно было скрыто в густой тени от козырька кепки, но поскольку голова нырнула за зеленый заборчик сразу, как только Ирка вошла в контору, я логично предположила, что шпион интересовался именно моей подружкой. Поэтому я тут же позвонила ей с мобильника на мобильник и радостно сообщила:
– Хочешь знать, где твой неотвязный тип? Он сидит…
Ирка не дала мне договорить.
– Он что – зэк? – испуганно спросила она.
– Понятия не имею, – честно ответила я. – Даже если на нем надета полосатая роба узника Синг-Синга, я ничего об этом не знаю. Мне видна была только голова в бейсболке. А сидит он в клумбе за живой изгородью.
– Какого черта он залез в мою клумбу с эксклюзивным ландшафтным дизайном?! – тут же взъярилась Ирка.
– Наверное, решил притвориться садовой скульптурой гномика, – предположила я.
С учетом того обстоятельства, что высота изгороди не превышала восьмидесяти сантиметров, шпион на самом деле вполне мог оказаться карликом, но я понадеялась, что это не так. Не хватало еще нам с дюжей подружкой вдвоем сражаться с одним лилипутом!
– Ирка, ты выходи из конторы и топай вдоль изгороди, на углу я тебя встречу, и мы устроим небольшое шоу.
Кратко проинструктировав подружку, я потихоньку выбралась из машины, пригибаясь, перебежала на другую сторону тихой улочки и вновь пересекла ее поодаль с таким расчетом, чтобы как ни в чем не бывало подойти к условленному месту.
Красная Шапочка-переросток уже выжидающе топталась на углу, маскируя эту задержку необходимостью поддернуть под длинной юбкой воображаемые гольфы.
– Ирочка, привет! – неумеренно восторженно вскричала я, подкравшись поближе.
– О! – ответная реплика подружки была исполнена радости, но слишком лаконична.
Я поняла, что Ирка опасается сказать что-нибудь не то, и пожалела, что не проинструктировала ее подробнее.
– Чудесный день, не правда ли? – остановившись так, чтобы краем глаза видеть изгородь, я завела светскую беседу.
– О да! – согласилась Ирка, лучась искусственной радостью, как синяя лампа ультрафиолетом.
Зеленые веточки живой изгороди предательски затряслись, выдавая присутствие в клумбе какого-то немелкого живого организма. Очень надеясь, что это не крупный дворовый котик шныряет в кустиках, а Иркин соглядатай прислушивается к нашему содержательному разговору, я продолжила монолог восторженной идиотки:
– Теплое солнышко, легкий ветерок, аромат цветов… Скажи, чего бы тебе сейчас хотелось?
– А? – Ирка засмотрелась на подрагивающие кустики и окончательно потеряла нить разговора.
– Я спрашиваю, что ты хочешь делать в такую чудную погоду? – с нажимом спросила я.
– Сушить белье! – быстро ответила Ирка.
Я сделала страшные глаза.
– То есть, я хотела сказать… Сегодня чудная погода и все такое прочее… – бестолковая подружка беспомощно смотрела на меня, явно не понимая, к чему я клоню.
Я мысленно чертыхнулась и громко сказала:
– Тебе, конечно, хочется заняться чем-нибудь приятным. Вот ты что любишь больше всего?
Ирка покосилась на кусты, в которых засел невидимый слушатель, и неуверенно предположила:
– Мир во всем мире?
– Это само собой, а из простых радостей жизни? – настойчиво спросила я, подавив рвущееся с губ рычанье.
– Шоколадные пирожные и мужской стриптиз! – Подруга улыбнулась и заблестела глазами. – А ты зачем спрашиваешь?
– Затем, чтобы знать, чем тебя можно порадовать!
– А-а-а! – глубокомысленно протянула Ирка.
При этом она так таращила глаза, что я поняла: надо срочно объяснить тупице, что к чему.
– Ой, что это запуталось у тебя в волосах? – громко спросила я.
Подхватила распущенные патлы подруги, как занавесочкой, закрылась ими от наблюдателя и зашептала Ирке в ухо:
– Мы сообщаем информацию о твоих страстишках предполагаемому поклоннику, дурында! Если он действительно ухажер, то немедленно начнет заваливать тебя шоколадными пирожными.
– Или заголяться! – хихикнула подружка.
И как накликала!
– А вот кому мужской стриптиз?! – гаркнул, выскакивая из кустов, мужичонка в бейсболке и длиннополом плаще.
Дождевик был не самой подходящей одеждой для солнечного июньского дня. Возможно, именно поэтому мужичок надел его на голое тело, а теперь еще и распахнул, так что перед нами неожиданно предстала обнаженная натура сомнительной красоты и чистоты.
– Ты, дядя, охренел?! – хрипло каркнула я, в отличие от Ирки, не полностью утратив дар речи.
Дядя радостно закивал головой в бейсбольном чепчике, показывая, что да, действительно он охренел! И в подтверждение высокой степени своего охренения еще шире развел полы затрапезного плащика, хотя неблагодарным зрительницам и без того было видно более чем достаточно. Собственно, кустики скрывали от нас только голеностопные суставы и колени самозваного стриптизера.
В моем смятенном мозгу молнией проскочила мысль, что зря я отказалась принять в качестве новогоднего подарка портативный электрошокер, который присмотрел для меня Колян! Очень пригодилась бы мне сейчас эта милая машинка! Я застыла, не решаясь выступить против придурка в костюме Адама с голыми руками, и тут ожила Ирка.
Краем глаза я видела, что она краснеет и надувается, как скороспелый томат, но не сообразила, к чему это. Между тем и без того немалый объем груди подружки увеличился вдвое, словно этой демонстрацией своих весомых достоинств она задумала посрамить некрупного голыша в бейсболке, а потом Ирка начала резко выдыхать набранный воздух. Одновременно с ним на волю вырвался дикий визг, от которого у меня заложило уши. Я отшатнулась и присела, как оказалось – очень вовремя! Надо мной пролетело какое-то крупное растопыренное тело, и через мгновение стриптизер-любитель уже во все лопатки улепетывал прочь, а за ним, безжалостно попирая ногами цветочки, большими прыжками мчался дюжий парень в коричневых джинсах и футболке цвета хаки.
– Ленка, кто это был? – слабым голосом спросила меня Ирка, всласть навизжавшись.
– Ты про первого мужика спрашиваешь или про второго? – уточнила я, провожая одобрительным взглядом парня в хаки, неотступно преследующего эксгибициониста в бейсболке.
Плащ, который исполнитель любительского стриптиза не успел застегнуть, крыльями развевался у него за спиной, и со стороны бегуны напоминали вспугнутую курицу и мчащего за ней свирепого бульдога.
– Первого я неплохо рассмотрела, – повторно краснея, призналась Ирка. – Я не поняла, кто был тот второй, с кем ты играла в чехарду?
Я не сразу сообразила, что подруга имеет в виду лихой прыжок, которым малый в хаки перемахнул через мою своевременно согнутую спину, поэтому немного задержалась с ответом. Кроме того, я прислушивалась к быстро затихающему вдали топоту двух пар ног, искренне надеясь вскоре услышать звуки ударов и болезненные вскрики.
– Сдается мне, этот второй как раз и был твой неотвязный кавалер, – сказала я подруге. – Я не заметила его раньше, потому что стриптизер попался мне на глаза первым, а парень в хаки, похоже, тоже прятался где-то поблизости. Наверное, в клумбе на другой стороне улицы.
Ирка с сожалением оглядела свою любимую клумбу с жестоко поруганным ландшафтным дизайном, а я прикинула на глаз ширину улочки и задумчиво добавила:
– Надеюсь, этот второй мужик тоже слышал наш разговор о твоих пристрастиях!
– Думаешь, можно ждать, что он принесет мне шоколадные пирожные? – заметно оживилась Ирка.
– Пирожные? – повторила я, прислушиваясь.
В отдалении слышались женский визг и мужская ругань. Чутким ухом я уловила болезненный вскрик: «Ой, не надо! Я больше не буду!», злорадно ухмыльнулась, обернулась к подружке и сказала:
– Пирожные тебе, может, и будут, но на мужской стриптиз в ближайшее время не рассчитывай!
Мы вошли в офис и, игнорируя любопытные взгляды менеджеров, прошествовали через торговый зал в Иркин кабинет. Там подружка первым делом включила электрический чайник. Очевидно, она твердо рассчитывала получить обещанные пирожные буквально к чаю.
– Сахар на столе, – сказала Ирка, вручая мне чашку, в которой вспухшей медузой растопырился пакетик с чайной пылью.
Я подошла к столу и задумчиво оглядела теснящиеся на нем бутылочки, баночки, скляночки и коробочки с изображением буйно цветущих декоративных растений и гигантских овощей. Интересно, в какой из этих емкостей находится сахар? Может, в пакете с нарисованной сахарной свеклой? Я заглянула в этот кулечек и увидела там только мелкие семена.
– А где же сахар? – удивившись, спросила я подругу.
– Как это – где? В сахарнице, конечно! – ответила Ирка. – Она стоит прямо перед тобой, рядом с жидким удобрением!
– Ты держишь сахар в сахарнице? – Я удивилась еще больше.
При этом тот факт, что сахар соседствует с удобрением, меня нисколько не тронул.
Подруга посмотрела на меня, как на ненормальную, и с подозрением спросила:
– А где ты сама его держишь?
– На работе – в жестянке с надписью «Чай детский желудочный». А заварка у меня в спичечном коробочке, а пакетики с разовым кофе в пластмассовом лоточке от влажных салфеток. В противном случае все это как-то очень быстро заканчивается, – охотно призналась я.
Ирка прищурила глаза и уставилась на меня загадочным взглядом.
– Что ты на меня так смотришь? – забеспокоилась я.
– Пытаюсь вспомнить, где у тебя дома сахар?
– О, дома-то он у меня, конечно, в сахарнице! – заверила я подружку. – А сахарница стоит в хлебнице, а хлебница на холодильнике, чтобы Масянька не достал.
– Хорошо налаженный быт! – фыркнула подружка.
Я улыбнулась, но весьма бледно. Упоминание о работе заставило меня вспомнить, что противный Гадюкин нынче утром отправил меня и моих коллег в бессрочный отпуск без содержания. Это меня расстроило: кто как, а я лично очень нервничаю, оставшись не у дел. Знаменитая формула Карла Маркса в моей версии звучит как «работа – деньги – работа». Спокойно бездельничать я не могу, потому что начинаю остро ощущать близость нищеты и неизбежной голодной смерти.
Я покосилась на Ирку. Подружка встала коленками на вращающееся офисное кресло, положила локти и бюст на подоконник и с детским интересом таращилась в окно.
– Что там? – сдержанно спросила я, протягивая руку к телефону на столе подруги.
– Пока ничего, но я не теряю надежды, – призналась Ирка.
– Если ты ждешь явления своего поклонника со свежими пирожными, то еще рановато: ты же лучше, чем кто-либо, знаешь, что ближайшая кофейня-кондитерская в шести кварталах отсюда, – рассудительно заметила я, набирая номер домашнего телефона своего оператора Вадика.
Некоторое время назад я оставила поддатого коллегу в студии рядом с полным горячим кофейником и обоснованно надеялась, что за истекшее время Вадик уже пришел: а) в себя и б) домой. Возможно, следовало дать брошенному жениху немного больше времени, чтобы обрести нормальное расположение духа, но я не захотела ждать.
Дело в том, что у Вадика огромное количество приятелей, которым он норовит посильно помогать, устраивая их дела. А дела у этих приятелей бывают разные, в том числе – связанные с рекламой в средствах массовой информации: кому-то надо написать текст, кому-то – сделать ролик… Для меня Вадик – неиссякаемый источник «халтурных» работ. В свете того, что я временно безработная, это особенно ценно.
– Алло, Вадька, это ты? – спросила я, дождавшись, пока на другом конце провода снимут трубку.
– Не, – ик! – уверен, – сквозь икоту пробормотал неузнаваемый, невероятно замедленный голос.
Мне сразу стало ясно, что состояние Вадика нисколько не улучшилось. Вероятно, после моего ухода парни в студии распивали вовсе не кофе, который я так заботливо для них приготовила.
– Черт, а я хотела поискать через тебя какой-нибудь работы! – досадливо воскликнула я.
– Искать… Работать… – безжизненным голосом робота повторил Вадик ключевые слова. – Это тебя.
– Что – меня? – с недоумением переспросила я.
Однако тут же выяснилось, что последняя реплика приятеля была адресована вовсе не мне.
– Это вы частный детектив? – В трубке прорезался голос Вадиковой маменьки – твердый, холодный и зазубренный, как стальная рыбочистка.
Я немедленно почувствовала себя свежевыловленным карасем и взволнованно затрепыхалась, бессловесно разевая рот.
– У меня есть для вас работа, – не дождавшись моего ответа, сообщила Ангелина Митрофановна. – Я заплачу вам тысячу долларов плюс расходы, если вы отыщете одного человека.
– Тысячу долларов? – Я мгновенно обрела утраченную было способность разговаривать.
Еще бы! Мадам Рябушкина любезно предлагала мне мою двойную журналистскую зарплату!
– А кого я должна найти? – спросила я, голосом выражая полную готовность за штуку баксов отыскать для этой милой дамы кого угодно, хоть беглого поросенка Фунтика, хоть скрывающегося от спецслужб Бен Ладена, а еще за полтинник «зеленых» подарочно упаковать любого найденыша и даже перевязать его по талии шелковым бантиком.
– Через полчаса я буду в своем офисе, там и поговорим, – постановила стальная леди Ангелина Митрофановна. – Улица Чекистов, восемьдесят пять. Я предупрежу охрану, вас проведут в мою приемную.
Мадам Рябушкина положила трубку. Я посмотрела на часы: очевидно, Вадикова маман заехала домой пообедать, а я своим звонком помешала ей вкушать профитроли и рябчиков в белом вине. Или чем там питаются состоятельные банкирши?
Сглотнув слюнки при мысли об обеде, которого я, чтобы поспеть в офис Рябушкиной через полчаса, должна была вообще лишиться, я с сожалением сказала Ирке:
– Увы, дорогая, сейчас я должна тебя покинуть! Мне только что предложили весьма заманчивую халтурку, и я намерена немного поработать частным сыщиком.
– А как же я?! – с необоснованной претензией вскричала подружка.
– А тебе-то что? У тебя есть постоянная работа и стабильный доход! – я пожала плечами и ринулась к выходу. – Жди подношения от Неотвязного! Потом позвонишь мне!
Последнюю фразу я выкрикнула уже из-за двери. Надо было спешить, чтобы успеть к назначенному сроку: бизнес-вумен не любят неточности. Кроме того, следовало живо подрядиться на высокооплачиваемую детективную работу, пока меня не опередили конкуренты. Как все-таки хорошо, что Вадик не протрезвел, а потому не узнал меня и принял за кого-то другого!
Сияющее стеклом и металлом здание банка размерами и формой напоминало авианосец. Почувствовав невольное уважение к даме, которая в такой махине занимает место на капитанском мостике, я толкнула входную дверь. Она подалась с таким трудом, что мне стало понятно: зря я не пообедала! Дверь явно была рассчитана не на худосочных журналисток, а на полных сил офисных работников и упитанных клиентов солидного банка. Я крякнула, налегла на строптивую дверь всем своим обезжиренным телом и кое-как протиснулась в холл.
Толстомордый охранник при виде моих нешуточных страданий нагло улыбнулся.
– Используете дармовую мускульную силу? – удержав рвущееся с губ ругательство, с вызовом спросила я его. – Толкнул дверь – накачал в бачок ведро воды, так?
– Что такое? Я качаю вам воду?!! – на мою провокацию тут же поддался какой-то доверчивый толстопуз в белоснежном льняном костюме. – Это безобразие! Я не позволю себя эксплуатировать! Я буду жаловаться!
Я с удовольствием увидела, что наглая усмешка на щекастой ряхе жирного сурка в униформе превратилась в тревожную гримасу, и добила охранника сообщением, что встречи со мной нетерпеливо ждет сама Ангелина Митрофановна.
– Пожалуйста, прошу вас, – цербер завилял хвостиком. – Приемная госпожи президента на втором этаже, вас встретят.
Я гордо подняла голову, прошествовала по сверкающей лестнице на второй этаж и оказалась на балконе, откуда открывался в равной степени прекрасный вид и на мраморный пол первого этажа, и на стеклянную кровлю. Мне подумалось, что этот величественный атриум в банке устроили зря. В голливудских фильмах неудачливые банкиры и менеджеры то и дело выбрасываются из окон офисных высоток, а из этого ласточкиного гнезда неуравновешенной личности сигануть – вообще раз плюнуть!
Не будучи неуравновешенной личностью, я все-таки придвинулась к стеночке и вдоль нее благополучно дошла до двери приемной.
За красиво изогнутым столом, тесно уставленным оргтехникой, восседала поджарая особа не самых юных девичьих лет – под тридцать, пожалуй. У особы были втянутые щеки, гладкая прическа и острый взгляд добермана.
– Здравствуйте! – любезно произнесла я, вспомнив, что секретаршу мадам Рябушкиной зовут Аллой, но притворившись, будто мы никогда раньше не встречались.
Впрочем, наше знакомство до сих пор было односторонним: Вадик как-то показал мне секретаршу своей маменьки в кафе «Милый Милан». Алла там задумчиво клевала салат, а мы с Вадькой быстро проходили через обеденный зал, поспешая в кухню, чтобы заснять кулинарное шоу заезжего итальянского повара.
– Ангелина Митрофановна назначила мне встречу… – я демонстративно посмотрела на часы. – На четырнадцать ноль восемь!
Даже если моя суперточность и впечатлила вышколенную секретаршу, она этого не показала. На узкой физиономии обозначалась вежливая, но не добрая улыбка, обнажившая мелкие острые зубы. Увидев этот любезный оскал, я тут же придумала новую породу собак: злоберман-пинчер!
Мадам Рябушкина и в самом деле меня ждала. Алла мигом препроводила меня в просторный кабинет, убранство которого было торжественным, но неуютным и навевало скорбные мысли о пышных похоронах. Складчатые красные шторы, витые золоченые шнуры с кистями, люстру с лампочками, имитирующими высокие свечи, Ангелина Митрофановна, вероятно, подбирала сама, на свой вкус. Наверно, суровой даме в таком интерьере было вполне комфортно, но меня лично подобный дизайн мог устроить лишь посмертно.
Мне было предложено присесть на жесткий стул за длинным черным столом, похожим на лимузин-катафалк. Он гигантским языком тянулся от массивного рабочего стола мадам банкирши и на дальней оконечности был украшен большим плоским букетом, подозрительно похожим на похоронный венок. Все эти погребальные мотивы вкупе с испытующим взглядом хозяйки кабинета заставили меня напрячься. В комнате стояла гробовая тишь: Ангелина Митрофановна сверлила меня глазами, серо-стальными и колючими, как гвозди. Ими вполне можно было без всяких дополнительных инструментов намертво закрепить крышку домовины. Выглядела банкирша не лучшим образом. Макияж не скрывал нездоровой желтизны лица и темных кругов под глазами. Молчаливая и неподвижная, госпожа Рябушкина неприятно смахивала на покойницу.
– Миленькие цветочки, – неискренне похвалила я, потрогав торчащую из букета гвоздику и потихоньку отодвинув безрадостное творение флориста-меланхолика подальше от себя.
– Вы и есть частный детектив? – без эмоций спросила Ангелина Митрофановна.
– По совместительству, – ответила я, мужественно выдержав мертвящий взгляд Медузы Горгоны. – Если вас это интересует, то лицензии у меня нет, но вам ведь нужен результат, а не лицензия?
– Вас рекомендовала мне родственница…
Отмежеваться от неведомой мне родственницы с ее рекомендацией я не решилась, но попыталась упрочить свое положение самозваной сыщицы и перебила хозяйку кабинета дерзкой репликой:
– Если вам нужны дополнительные отзывы, позвоните в УВД Центрального округа. Капитан Лазарчук и лейтенант Белов не понаслышке знают о моих сыщицких способностях. Зря, что ли, они всячески препятствуют моей детективной деятельности!
Госпожа Рябушкина вопросительно приподняла тонкую подбритую бровь.
– Я то и дело у профессиональных сыщиков хлеб отбиваю, – не без нахальства объявила я.
– Хорошо, – неспешно вернув бровь на место, резюмировала Ангелина Митрофановна таким тоном, что мне сразу стало ясно: ничего хорошего в сложившейся ситуации нет.
И в том, что касалось моего детективного задания, так и было!
Мадам Рябушкина вызвала скорую детективную помощь в моем лице, чтобы быстренько отыскать удравшую невесту Вадика. К этому я была готова и даже не стала спрашивать, с какой целью Ангелина Митрофановна ищет пропавшую Людочку. Судя по выражению лица мадам и кровожадной интонации, с которой она произносила имя беглянки, несостоявшаяся свекровь тоже имела конкретные виды на Людочкины «мордасы». Примерно такой реакции я и ожидала.
– Девицу, которую вы будете искать, зовут Людмила Петрова, – сообщила Ангелина Митрофановна.
Она резким движением отправила ко мне по гладкой поверхности стола пластиковую папочку с бумагами.
Я поймала посылочку, достала из папки несколько сколотых скрепкой бумажных листочков и поняла, что это ксерокопии страниц паспорта Людочки Петровой. Пошелестев бумажками, я не замедлила выяснить ее отчество и с трудом сдержала стон. Слабая надежда на то, что папу Людочки звали Эммануилом, Авессаломом или, на худой конец, Пафнутием, умерла, едва родившись:
– Ивановна!
Я слегка закручинилась. Мне уже не казалось, что найти Людочку будет легко. То есть у меня не было ни малейших сомнений, что в родном отечестве отыщется несколько тысяч женщин с такой фамилией, именем и отчеством. Но как выловить в этой массе тезок совершенно конкретную Людмилу Ивановну Петрову? Мое воображение тут же услужливо изобразило картинку маслом.
Вот я при активной помощи дюжины стражников в униформе банковских охранников загоняю в просторный атриум банка целую толпу отловленных мною на просторах родной страны Людмил Ивановен Петровых – стадо голов в шестьсот: юные девушки, дамы бальзаковского возраста, древние старушки и маленькие девочки в подгузниках. Они визжат, орут, плачут и ругаются сообразно возрасту, а невозмутимая Ангелина Митрофановна, стоя на балконе, производит сортировку Людочек… Б-р-р! Я содрогнулась. Привидившееся мне зрелище походило на зарисовку сцен жизни и быта невольничьего рынка. Нет, я принципиально ратую за свободу прав и собраний, и потому брать Людочек оптом не буду! «Разве что Рябушкина заплатит по тысяче баксов за каждую!» – тут же шепнул мне беспринципный внутренний голос.
Я рассердилась на него, но постаралась перевести свое раздражение в конструктивную форму допроса с пристрастием. Мадам Рябушкина отвечала на мои вопросы неохотно, и у меня пару раз возникло желание с размаху нахлобучить ей на голову погребальный букет. Красные гвоздики и темная зелень очень украсили бы ее строгую прическу из крашеных рыжих волос! Я разозлилась пуще прежнего, сделалась бесцеремонна и груба, и неожиданно дело пошло лучше. Как это я сразу не сообразила, что мадам Рябушкина из тех людей, которые вежливость принимают за слабость?
Специально для леди-босс я наскоро сочинила особый рецепт сыворотки правды: на два пальца дворового хамства, доверху язвительности и капелька сахарной лести, чтобы сгладить убойную крепость коктейля. Ангелина Митрофановна раскраснелась, задышала, как старая дева на сеансе мужского стриптиза, и ее понесло! Уже на второй минуте монолога я поняла, что владею навыками стенографии гораздо хуже, чем высокопоставленная банкирша спонтанной речью на русском матерном языке, поэтому отложила ручку и включила диктофон. Бранных слов в озвученном Ангелиной Митрофановной тексте было много больше, чем содержательной информации. После цензурной чистки зерен от плевел я получила такие факты.
Мадам Рябушкина познакомилась с Людочкой Петровой в специализированной аптеке «Феникс», предлагающей состоятельной публике элитную лечебную косметику более или менее известных зарубежных фирм. Людочка в качестве консультанта дежурила у витрины с препаратами из Страны восходящего солнца и в крахмальном передничке сестры милосердия выглядела так прелестно и свежо, что являлась наилучшей рекламой продукции японских фармацевтов-косметологов.
Ангелина Митрофановна приобрела рекомендованную Людочкой масочку для лица, стоимость которой лишь немногим уступала посмертной золотой маске Тутанхамона, а потом пригласила девушку выпить фруктовый коктейль в фито-баре аптеки. За непринужденным разговором в том великолепном и совершенно беспроигрышном стиле, который практикуют грабители с большой дороги, мадам Рябушкина не только быстро выяснила паспортные данные и семейное положение своей новой знакомой, но и вынудила ошеломленную Людочку торжественно поклясться на красной книжице меню в том, что она невинна, как божий агнец. После чего прелестная девица была звана к Рябушкиным в гости, где проявила похвальную ловкость в обращении с духовым шкафом. Эту часть истории с дифирамбами домашнему пирогу я уже знала со слов Вадика. Однако приятель ни словом не обмолвился мне о том, что заявление в загс они с Людочкой подали только после того, как Ангелина Митрофановна сводила девушку на прием к своему собственному гинекологу, и врач подтвердил непорочность невесты! С этого момента и до дня несостоявшейся свадьбы Людочка проживала в квартире жениха, дабы мадам Рябушкина могла самолично контролировать поведение невесты своего сына на последнем ответственном этапе ее добрачной жизни.
– Я же не могла допустить, чтобы она и далее оставалась в общежитии! Убедив в своей невинности меня, девица вполне могла загулять с мужиками, а потом свалить грехи на моего сына! – цинично пояснила свои движущие мотивы мадам.
Я едва удержалась, чтобы не высказать противной бабе все, что я о ней думаю, с применением тех слов, которые у нас на телевидении из соображений цензуры заменяются невинным мышиным писком. Остановил меня все тот же корыстный внутренний голос, рассудительно напомнивший, что грязно материть нанимателя – верный способ остаться без работы.
Работа мне была нужна, поэтому я весьма кстати вспомнила рассказ одного давнего приятеля моих родителей о том, как он работал змееловом в Средней Азии. «Вот почему вы змею боитесь, а я нет? – говаривал он, мечтательно глядя вдаль. – Потому что вы смотрите на нее и думаете: «Ой, кобра ползет!» А я гляжу на нее и радуюсь: «О! Пятерка шуршит!» В те далекие времена за пойманную кобру приятелю-змеелову платили «синенькую» – пять рублей.
Я включила воображение и попыталась посмотреть на змею-банкиршу другими глазами. Просто представила, что вижу перед собой не холеную физиономию противной мадам, а множественный портрет Франклина на стодолларовых купюрах – ту самую тысячу баксов, которые мне обещали за работу. Это оказалось настолько умиротворяющей картиной, что я посоветовала бы вешать нечто подобное на стены в палатах буйнопомешанных! Я вмиг перестала ненавидеть самодуршу Рябушкину и даже начала ей живо поддакивать: «Конечно, Ангелина Митрофановна! Вы правы, Ангелина Митрофановна!» Мысленно я заменяла имя-отчество мадам приятным словосочетанием «моя тыща баксов»: «Да, моя тыща баксов! «Конечно, моя тыща баксов!»
С применением такого оригинального приема аутотренинга мне удалось довести беседу с банкиршей до логического конца. Им стала передача из ее рук в мои собственные всех тех вещей Людочки, которые Ангелина Митрофановна сумела задним числом обнаружить в своей квартире. Очевидно, сбежавшая невеста прямо из парка рванула на такси в дом Рябушкиных и тщательно собрала свои чемоданы, так что к моменту возвращения разгневанной мадам к родным пенатам от Людочки там остались в основном воспоминания. Они были облечены в материальную форму весьма немногочисленных мелких предметов, которые Ангелина Митрофановна сложила в обувную коробку с логотипом свадебного салона «Лебедушка».
– А туфли за четыреста долларов она оставить не потрудилась! – вручая мне коробку, сообщила мадам, и это прозвучало как незамаскированное обвинение в краже.
Я подумала, что Людочка правильно сделала, своевременно сбежав от такой кошмарной свекрови, и, чтобы не поделиться этой мыслью с Ангелиной Митрофановной, заставила себя пристальнее всмотреться в милые черты воображаемых Франклинов. Содержимое коробки я решила изучить позже, пообещав мадам позвонить ей, если у меня возникнут вопросы.
– Держите меня в курсе, – встав из-за стола, строго наказала мне Ангелина Митрофановна.
Подоспевшая секретарша Алла ловко поправила похоронный венок, который я сдвинула с его законного места на столе-катафалке. Я поняла, что аудиенция закончена, и с большим удовольствием покинула рабочий склеп госпожи банкирши.
Был четвертый час, когда я с обувной коробкой под мышкой вышла из банка. Сурок-охранник подсуетился и предупредительно распахнул передо мной дверь, так что мне не пришлось тратить остатки своих слабых сил на неравный бой с норовистой калиткой.
День был ясный, теплый. Остановившись на краю тротуара в ожидании того момента, когда светофор позеленеет, я подставила лицо солнечным лучам и зажмурилась, как кошка. А когда снова открыла глаза, то первым делом увидела на противоположной стороне улицы величественный портал аптеки «Феникс»! Таким образом, вопрос о том, с чего мне начать расследование, решился сам собой. Я дисциплинированно дождалась разрешительного сигнала светофора, перешла через дорогу и направилась ко входу в «Феникс».
Вероятно, окрестив аптеку по имени сказочной птицы, способной восставать из пепла, владельцы заведения обещали ренессанс даже тем клиентам, кто уже вплотную приблизился к стадии кремирования. Должно быть, именно поэтому в просторном кондиционированном торговом зале плотность долгожителей на квадратный метр площади превышала аналогичный показатель Японии и Кавказа, вместе взятых. Такое количество бодрых принаряженных старушек я до сих пор видела лишь однажды, в аэропорту Ларнаки, сразу после прибытия французского самолета с туристами. Помнится, тогда я подумала, что в буржуйских странах выход на пенсию означает начало жизни в свое удовольствие, тогда как у нас это скорее конец достойной человеческой жизни.
Однако дамы и господа, слоняющиеся вдоль стеклянных витрин «Феникса», отнюдь не производили впечатления бедствующих. В большинстве своем они были дорого одеты, благоухали хорошим парфюмом и держали в наманикюренных руках сумочки из добротной кожи, похожие на большие бумажники. Впрочем, вполне возможно, это и были кошельки. Я только взглянула на ценники – и сразу поняла, что мне лично в число клиентов «Феникса» не попасть! Разве что в следующей жизни, если повезет родиться в семействе Онассисов.
Чтобы не расстраиваться понапрасну, я прекратила смотреть на ценники, перешла к витрине, у которой состоялась историческая встреча Ангелины Митрофановны Рябушкиной и Людмилы Ивановны Петровой, и стала изучать аннотации к японским кремам и мазям. Если верить рекламе, эти косметические средства способны были придать младенческую свежесть и нежность коже старого крокодила, а морщины растягивали как пьяный гармонист меха своего инструмента. Одного маленького тюбика с экзотическим названием типа «Сями-сюсями» было бы достаточно, чтобы превратить в розовощеких бледнолицых всех единокровных братьев и сестер Майкла Джексона! Я с интересом изучила состав чудо-препаратов, и у меня сложилось впечатление, что экономные японцы сделали их в основном из несъедобных объедков морепродуктов, старых школьных гербариев, цветной глины и отходов жизнедеятельности крупных позвоночных животных в диапазоне от сухопутной коровы до морской. Я глубоко задумалась, пытаясь представить, каково действие «Маски питательной с пиявками» и кого она, собственно, питает?
– Я могу вам помочь? – вкрадчиво напел мне в ушко мелодичный женский голос.
Я обернулась и внимательно посмотрела на барышню в форменном обмундировании сестры милосердия. Барышня была хороша. Миленький белый передничек подчеркивал тонкую талию, высокая грудь туго натягивала накрахмаленные лямочки, а длина темно-синего строгого платья позволяла беспрепятственно рассмотреть изящные щиколотки. На ногах у девушки были модельные туфли на высоком тонком каблуке. Я прикинула, сколько может стоить такая обувь из натуральной крокодиловой кожи, и моментально прониклась к девице классовой ненавистью. Боюсь, это неприязненное отношение просквозило и в моем ответе:
– Материально? – из чистой вредности уточнила я характер предложенной мне помощи.
Барышня заметно опешила. Немного утешив себя соображением, что девица в роскошных туфлях хоть и красива, но глуповата, я выдавила из себя любезную улыбку имени злобермана-пинчера Аллы и объяснила свое присутствие у витрины с дорогой косметикой вполне правдоподобно:
– Хочу купить именинный подарок своей начальнице, вот, хожу, смотрю, выбираю.
– Я могу вам помочь! – повторила девушка.
«Консультант Марина» – прочитала я на маленькой серебряной табличке, пришпиленной к лямочке фартука. Похоже, эта Марина полная дура, повторяет одно и то же, как попугай! Я посмотрела на консультантшу откровенно благосклонно и пожаловалась:
– Знаете, моя начальница состоятельная и очень привередливая дама, ей трудно угодить! На Восьмое марта я купила ей вот это! – Я не глядя ткнула пальцем в стекло витрины.
– Хитозановый крем для интимных мест? – мелодичный голос Марины слегка дрогнул.
Сообразив, что меня приняли за лесбиянку, я решила в интересах дела развить эту тему.
– Ну да, – я по-свойски подмигнула порозовевшей Марине. – Начальнице, знаете ли, очень, очень понравилось! Я хотела бы и сегодня купить что-нибудь в этом духе, а заодно поблагодарить милую девушку, которая помогла мне с выбором в прошлый раз. Помнится, ее зовут Людочка. Где она? Такая милая, славная девушка и изумительный консультант!
– Людочка у нас больше не работает, но я могу вам помочь! – немного нервно заверила меня Марина.
– А вы тоже разбираетесь в таких вещах? – доверительно спросила я, постучав ногтем по стеклу, за которым прятался неприличный крем. – Людочка оказалась очень, очень опытна!
– Теперь мне все понятно! – выпалила Марина.
– Что вам понятно?
– Э-э-э… Это неважно, – консультантша, похоже, уже пожалела о том, что не сдержалась.
– Вам понятно, почему Людмила Петрова разыгрывала из себя святую невинность с мужчинами? – поднажала я.
Бедняжка Марина покраснела так, словно ее лицо густо намазали кремом из панцирей вареных лангустов. Этот насыщенный малиновый цвет подсказал мне следующий ход. Я проворно выудила из сумочки свое краснокожее удостоверение тележурналиста и показала его Марине, постаравшись сделать это незаметно для окружающих.
– Не смущайтесь, в моих вопросах нет ничего личного, – рукой, свободной от удостоверения, я ободряюще похлопала барышню по круглому плечику, и Марина заметно вздрогнула. – Извините меня за то, что я ввела вас в заблуждение, никакой крем мне не нужен. Я с телевидения, ищу Людмилу Петрову, которая оставила у нас заявку на участие в программе «Разыграй-ка». Вы смотрите наш цикл?
– Ваш… э-э-э…
Марина приоткрыла рот и надолго замолчала. Уж не знаю, о каком таком цикле она подумала! «Какая испорченная особа! – досадливо подумала я. – И глупая притом!»
– Программа «Разыграй-ка» – это самая популярная новинка нашего телевидения! Ну же, вспомните!
Марина старательно наморщила гладкий лоб, но муки ее были напрасны. Вспомнить телевизионную программу «Разыграй-ка» было не просто трудно, а вообще невозможно: ее никогда не существовало. Я коварно ухмыльнулась и продолжила вдохновенно врать:
– Людмила Петрова выиграла наш конкурс на роль в программе с участием очень известной певицы, ее-то вы уж точно знаете, – я доверительно шепнула Марине на ушко громкое имя. – Эта поп-звезда скоро будет в нашем городе с концертом, тут-то мы ее и разыграем! Ходят слухи, будто наша эстрадная дива склонна к однополой любви, мы собираемся выяснить это в ходе розыгрыша. Подсунем ей активную симпатичную лесбиянку и посмотрим, что из этого получится! Людочка подходит нам по всем статьям, но, к сожалению, она не указала в анкете свой адрес, только место работы и номер мобильного телефона. А сотовый ее, увы, не отвечает!
Между прочим, про неотзывчивый сотовый я не врала. И Вадик, и его маман говорили мне, что Людочка после своего бегства со свадьбы не отвечает на звонки.
– Вы не поможете мне найти вашу коллегу? – Я задала Марине главный вопрос и выжидательно замолчала.
Барышня нерешительно замялась. Я сочла нужным ее заинтересовать и пообещала:
– Если вы мне поможете, я внесу вас в нашу картотеку!
– Я не лесбиянка, – слабым голосом откликнулась Марина.
– Ну и замечательно, у нас в следующем месяце будут на гастролях мужчины – Басков, Губин и этот… как его… Буйнов! Хотите сняться в программе-розыгрыше со звездой?
– Хочу, – одними губами прошелестела Марина.
Очевидно, перспектива покрасоваться в кадре рядом со знаменитостью ее приободрила. Девушка оживилась и даже проявила инициативу:
– Может быть, мы поговорим в другом месте?
– Где? – с готовностью переспросила я.
– За углом есть маленький скверик, подождите меня там, я выйду минут через десять, – скороговоркой ответила Марина, окидывая торговый зал быстрым взглядом.
– Уже жду, – ответила я, немедленно разворачиваясь лицом к двери.
В маленьком скверике в предвечерний час не было свободных лавочек, поэтому я уселась прямо на гранитный бортик чахлого фонтана с условным названием «Писающий мальчик-невидимка». Под умиротворяющее журчание одинокой водной струи я погрузилась в чтение электронной книжки про Гарри Поттера и к моменту появления Марины успела выучить полезное заклинание вручения:
– «Ассио» – это значит «дай», – затвердила я.
– Извините, я немного задержалась! – На бортик фонтана рядом со мной опустилась девица, в которой я не сразу признала скромную красавицу-консультантшу.
Куда делись строгое платье и трогательный передничек? На Марине были шорты и алая шелковая блузка с вырезом-лодочкой. Лодочка была размером с грузовую баржу и оголяла не только оба плеча красавицы, но и добрую часть груди.
– Вижу, вы сменили имидж, – заметила я.
– В «Фениксе» свои правила, нам строго-настрого предписано появляться в торговом зале исключительно в униформе, держаться скромно и одновременно предупредительно, – Марина хихикнула. – И администрации, и клиентам это очень нравится.
– Людмила Петрова тоже держалась скромно и предупредительно? – Я направила разговор в нужное русло.
– А как же! Как только в зале появлялся какой-нибудь богатенький Буратино, ваша Людочка хлопала глазками, как бабочка крылышками! И пищала нежным голоском: «Сю-сю-сю, я девочка-ромашечка»! Явно мечтала подцепить какой-нибудь кошелечек с ушками! – зло сказала Марина. – И, видно, подцепила, раз ушла из нашего заповедника миллионеров всего через пару месяцев!
– Вижу, вы с ней не дружили?
– А чего мне с ней дружить? В нашей конторе консультант консультанту волк, мы все сидим на процентах с продаж, никакой зарплаты нам не платят, так что за клиентов приходится биться в кровь, – пожала плечами Марина. Обширный вырез сполз еще ниже.
– Консультанты не состоят в штате? – догадалась я.
– Не состоят, – подтвердила Марина. – В официальной бухгалтерии о нашем существовании якобы вообще не подозревают, в отделе кадров нет никаких личных дел, а на работу нас принимает старший менеджер. Честно говоря, у меня лично никаких документов даже не спрашивали, хотя я принесла и паспорт, и трудовую книжку, и диплом. Вообще-то медицинское образование тут приветствуется.
– То есть о Людочке Петровой в «Фениксе» никто ничего не знает? – огорчилась я.
– Официально – ничего, – Марина покачала головой. – И где ее искать, я вам не подскажу.
– А подружек в вашем заведении у нее не было?
– Нет, она всегда держалась особняком, фифа такая! Единственное, что я знаю…
Марина замолчала, подарив мне слабую надежду.
– Что вы знаете? – встрепенулась я.
– Она при случае, когда думала, что никто не видит, звонила со служебного телефона по межгороду, – сказала Марина. – Помню, старший менеджер жутко ругался, когда в ежемесячной распечатке счета за телефон обнаружился какой-то посторонний номер!
– Номер этот вы, наверное, не помните?
Марина с сожалением развела руками.
– Я помогла вам или нет? Вы занесете меня в картотеку? – спросила она. – Я вот тут на бумажечке записала все свои данные и телефоны указала – мобильный, домашний и «фениксовский».
– Давайте, – я взяла свернутый вчетверо бумажный лист и сунула его в свою сумку. – А вы мой телефончик запишите себе. Позвоните, если Петрова появится в «Фениксе». Или, может быть, еще что-нибудь полезное вспомните…
Мы распрощались, и длинноногая Марина зашагала прочь, слегка пошатываясь на высоких каблуках. Вырез-лодочка реагировал на эту качку, как настоящий челнок на шторм в открытом море, обнаженные плечи красавицы попеременно сверкали в волнах алого шелка, что явно вызывало у встречных мужчин инстинктивное желание спасти утопающую. Глядя на это, я не сомневалась, что Марине тоже удастся, как она выразилась, «подцепить какой-нибудь кошелечек с ушками».
Думаю, мне в роли частного детектива будет гораздо труднее добиться успеха. Я немножко приуныла. Как жаль, что нельзя обрести искомую Людочку Петрову по методу маленького колдуна Гарри Поттера, просто вскричав: «Ассио Людочка!» Впрочем, чтобы заклинание сработало, нужна еще волшебная палочка, а у меня ее нет.
– А вообще, что у меня есть? – С этими словами я водрузила себе на колени обувную коробку, которую мне дала Ангелина Митрофановна, и сняла с нее крышку.
Сверху в коробке лежал простой белый конверт, лаконично подписанный необычайно приятным уху каждого наемного сыщика словом «аванс». В конверте обнаружились пять стодолларовых купюр. Я их бережно переложила в свой бумажник. Еще в большом конверте нашелся конвертик поменьше. На нем было начертано словосочетание «деньги на расходы». Я вынула из конвертика три пятисотрублевые купюры и приобщила их к баксам.
В нижних слоях коробки вперемежку лежали: простейшая деревянная щетка для волос, бесцветная гигиеническая губная помада, слегка помятый тюбик недорогого отечественного крема для рук «Велюр» и книжка карманного формата. На мягкой обложке золотыми буквами с завитушками было написано название романа: «Любовь, омытая огнем». На картинке сливались в долгом, как мексиканский сериал, поцелуе грудастая блондинка в распущенном корсаже и мускулистый брюнет.
– Не густо, – разочарованно пробормотала я, закрывая коробку.
При этом я имела в виду вовсе не сумму аванса.
Какая скромная и непритязательная девушка, эта Людочка! Декоративной косметикой не пользуется, руки мажет самым дешевым кремом, а волосы чешет таким гребешком, которому весьма сдержанно порадовался бы неизбалованный Конек-Горбунок! Просто Золушка какая-то!
– Но при этом Золушка, страстно мечтающая о принце, – напомнила я себе, имея в виду роман про пламенную любовь. Или про любовь в огне? Ну, что-то в этом роде…
Вздернув на плечо сумку и прихватив коробку, я поднялась со скамейки и зашагала к трамвайной остановке. Мне еще нужно было зайти в магазин за продуктами, а потом предстояло гулять с ребенком, готовить ужин, кормить семейство…
В восьмом часу вечера эта программа-минимум была в основном выполнена. Я накормила ужином Масяню, включила ему мультик, после чего разрешила себе немного отдохнуть от трудов праведных. Я достала из коробки Людочкину книжку про огнеопасную любовь и попыталась найти в квартире тихий уголок, желательно с мягкой горизонтальной поверхностью.
В гостиной громко голосили мультяшные бременские музыканты, под их бодрое пение на диване, как на батуте, прыгал Масянька. На кровати в детской лежали части игрушечной пирамиды, которые малыш строго-настрого запретил трогать. Пирамида была большая, почти метровой высоты, так что ее фрагментов запросто хватило на все помещения двухкомнатной квартиры. Вздохнув, я побрела в кухню, села за стол, отодвинула подальше кастрюлю с рагу из курицы с яблоками, укутанную в одеяльце в ожидании прихода с работы Коляна, взяла яблоко и открыла книжку.
Через минуту я уже хрюкала, как Хавронья, давясь яблочной жвачкой и чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы – от смеха и безмерной скорби по глупости автора произведения. «От его мужского запаха у Энни поджались пальцы на ногах. Она мелко задышала на его волосатую грудь и тихо вскрикнула, когда их тела сошлись настолько близко, что соприкоснулись», – взахлеб повествовала писательница.
Долгий настойчивый звонок в дверь я расслышала не сразу, только после того, как Масяня прибежал ко мне в кухню и громогласно выдал цитату из «Простоквашина»:
– Это кто пришел? Это никто не пришел, это наш папа с ума сошел!
– Это не папа, это тетя Ира пришла, – сообщила я малышу, открыв дверь.
– И она же с ума сошла, – подтвердила Ирка, заходя в прихожую.
Подруга была мрачна.
– Сейчас я тебя развеселю, – пообещала я. И прочитала вслух: «Джек всем телом вытянулся на ней, закрыв ее полностью и даже больше. Сексуальная улыбка оттянула его щеки к ушам».
Ирка неуверенно хохотнула, но тут же согнала с лица несексуальную улыбку и сказала:
– Я озадачена полностью и даже больше! Мой неотвязный все-таки принес мне подарок! Передал через менеджера торгового зала. Вот.
Подруга показала мне сверток размером с хлебный кирпич, упакованный в блестящую бумагу.
– Шоколадные пирожные? – обрадовалась я.
– Фиг тебе! – грубо ответила Ирка. – И мне тоже фиг…
Она заглянула в комнату, улыбнулась Масяньке, который сидел на ковре и сосредоточенно тыкал вязальной спицей в воздушный шар, правильно оценила обстановку и, понизив голос, предложила распаковать подарок в каком-нибудь тихом спокойном месте. Поскольку некоторое время назад я уже выяснила, что единственным местом, относительно подходящим под это определение, в нашей квартире является кухня, именно туда мы и прошли.
– Разворачивай! – я азартно потерла руки.
– Сама разворачивай! – ответила Ирка. – С меня хватит одного раза.
Она опустила сверток на стол и демонстративно отошла в сторону. Пожав плечами, я потянула небрежно завязанную ленточку, развернула шуршащую бумагу и застыла.
– Это?.. – на развернутый вопрос мне не хватило дыханья.
– Это сова! – плачущим голосом ответила подруга.
– Живая сова? – Я наклонилась, разглядывая желтоглазую птицу. – Нет, не живая. Это чучело совы!
Я подняла голову и почти такими же круглыми, как у совиного чучела, глазами уставилась на Ирку:
– Ирен! Этот неотвязный тип, он все-таки твой поклонник, а не злоумышленник! Пирожных не принес, но зато вспомнил, что в зоомагазине ты хотела купить сову – и вот, подарил тебе сову!
– Он подарил мне дохлую сову! – выкрикнула Ирка, особо выделив прилагательное. – Извращенец какой-то!
– А, так вот что тебя беспокоит! – я задумалась. – Да, подарок оригинальный… Думаешь, этот парень псих?
– О боже, я сама скоро свихнусь! – Ирка трагически заломила руки и унеслась из кухни.
Я машинально завернула сову в упаковочную бумагу, и тут из детской раздался гневный рев Масяни. Оставив спеленатую дохлую сову куковать посреди стола, я побежала на крик.
– Синюю положить! Положить синюю! – топая ногами, истошно орал мой ребенок.
– Кто синий? Куда положить? – всполошилась я.
– Можете положить меня, – страдальческим голосом предложила Ирка. – Например, в гроб! Я уже почти посинела…
– Ох, Ирусик, ты убрала с кровати синее кольцо пирамидки? – я наконец поняла, в чем суть конфликта. – Нельзя было этого делать! Мася сегодня так играет: он разобрал пирамидку, отвел каждой детали строго определенное место и не позволяет нарушать этот порядок.
– Серьезно? А в чем смысл? Может, это какое-то детское колдовство? – Ирка не на шутку заинтересовалась.
– Думаешь, Масянька тоже подражает Гарри Поттеру? – съязвила я.
– Почему – подражает? – Ирка нисколько не смутилась. – Возможно, это его собственная младенческая магия. Надо оставить все как есть и посмотреть, что будет. Может, благодаря Масиному колдовству вы выиграете в лотерею миллион рублей!
– Это абсолютно исключено, – возразила я. – Чтобы выиграть в лотерею, колдовства мало, надо еще купить билет, а я принципиально не играю в азартные игры с государством. Опять же, трудновато будет оставить все как есть на продолжительный срок, потому как пирамидные запчасти на кроватях, столах и табуретах очень осложнят жизнь и быт семьи.
– Особенно неудобно лежит самое большое кольцо, – вспомнила Ирка. – Под ковровой дорожкой в прихожей! Я там запнулась и едва не упала.
– Это ерунда, ты еще не пыталась воспользоваться унитазом, – пробормотала я. – Представь себе, Мася водрузил на сиденье конусовидную пирамидную верхушку!
– Очень эротично! – хихикнула Ирка.
– И сексуальная улыбка оттянула ее щеки к ушам, – прокомментировала я.
Гулко хлопнула входная дверь.
– Это кто пришел? – встрепенулся Масяня.
– Это я, почтальон Печкин! – нарочитым басом ответил Колян. – Принес заметку про вашего ма… Мать вашу!
Прочувствованную ругань отчасти заглушил шум падения. Я побежала в прихожую.
– Это тут зачем? – плачущим голосом спросил Колян, доставая из-под коврика красное пластмассовое кольцо размером с рулевое колесо «КамАЗа».
– Чтобы вот! – разведя руками, невразумительно ответила я.
– Это такой особый магический прием, – ехидно ответила Ирка, выглянув в прихожую из-за моего плеча. – Очень эффективное детское заклятие запотыка и опрокидывания!
– Красную положить! Положить красную! – натужно завопил Масяня, протиснувшись мимо моих коленок.
Ребенок бесцеремонно вырвал из папиных рук пирамидную запчасть, пыхтя, затолкал ее под коврик и удалился, сердито бросив через плечо:
– Не трогай – не трогай!
– Не буду – не буду! – испуганно пообещал Колян.
Я протянула ему руку и помогла подняться на ноги.
– Привет, Иришка! – поздоровался Колян, с опозданием заметив, что у нас гостья.
Ирка, успевшая подобрать оставленную мною книжку, в ответ процитировала с листа:
– «Ты, должно быть, очень устал с дороги, Джек. Почему бы тебе не прогуляться?»
– Не понял? – переспросил Колян, застыв на одной ноге.
– Неважно, – я поднялась на цыпочки и чмокнула мужа в щечку.
Ирка тут же зашуршала страницами и прочитала:
– «Прижав Энни к себе, Джек поцеловал ее. От него пахло мужчиной. Это было нормально: он им и был».
– Девочки, с вами все в порядке? – обеспокоился Колян.
– Мы читаем женский роман, – объяснила я встревоженному мужу. – Рекомендую, производит совершенно неизгладимое впечатление!
– Кстати, о приятных впечатлениях. Хотелось бы знать, что у нас на ужин? – спросил Колян.
– Птица с яблоками, – ответила я, направляя прихрамывающего мужа в кухню. – Все готово, стоит на столе. Ты только разверни, положи себе, что понравится, и ешь.
– А вы не составите мне компанию?
– Извини, нам надо посекретничать, – ответила Ирка, вновь увлекая меня в детскую.
Ступая по паласу, она очень внимательно смотрела под ноги и прежде, чем присесть на кровать, похлопала по покрывалу ладонями.
– Вроде все чисто, мин нет, – сообщила подруга. – Садись, будем думать, что делать с нашим неотвязным типом.
– Это твой неотвязный тип, а не наш, – напомнила я.
– Ты разве мне не поможешь? – расстроилась Ирка.
– Помогу, конечно.
– Кыся, помоги, пожалуйста, и мне тоже! – попросил, заглянув в комнату, мой супруг.
– В чем твоя проблема? – немного сердито спросила я, недовольная тем, что муж мешает нашему разговору.
– Моя проблема – твоя птица с яблоками! – обиженно ответил Колян. – Развернуть-то я ее развернул, но как есть – не знаю. Ты вообще какие яблоки имела в виду? Глазные?
– В смысле? – недоумевая, я встала и пошла в кухню.
Колян шагал впереди, Ирка позади. Гуськом мы притопали в наш скромный пищеблок. Муж отступил в сторону, открывая мне вид на стол, и меня чуть кондрашка не хватил!
Кастрюля с куриным рагу все так же сиротливо ютилась на дальнем краю стола, в укромном уголке между выступом подоконника и боком холодильника. Емкость с ужином по-прежнему была укутана старым детским одеяльцем, края которого я заботливо подоткнула, а Колян даже не удосужился развернуть. Зато он сорвал глянцевые бумажные покровы с Иркиной совы и переставил чучело с деревянного чурбачка на свою тарелку. По разные стороны от нее лежали нож и вилка, в зубцах которой застрял пучок перьев.
– Какой кошмар! – ахнула я. – Коля! Ты хотел съесть Иркину сову?!
– Он ЕЛ мою сову! – поправила меня возмущенная подруга.
Она схватила вилку, украшенную трепещущим султанчиком, и принялась выковыривать из нее перышки.
– Да не ел я ее, только немножко потыкал вилочкой! – оправдывался смущенный Колян. – У меня вообще аппетита нет…
Гневно сопя, Ирка пыталась залатать проплешину в совином оперении. Перья упорно не желали возвращаться на свои места и опадали на пол, красиво кружась в воздухе.
– Трансплантация перьев не удалась, – сочувственно констатировала я. – Ирка, брось, это бесполезно.
– Птичку жалко! – всхлипнула подружка. – Такая была хорошая сова, совсем как живая!
– Только совсем мертвая, – напомнила я. – Ирка, не хнычь, это была совершенно бестолковая вещь, годная лишь на то, чтобы людей пугать и пыль собирать!
– Так, значит, эта сова была не для еды? – обрадовался Колян. – Тогда я повторю свой вопрос: а что у нас на ужин?
– Вот твой ужин! – Я подхватила спеленутую одеялом кастрюлю и с мягким стуком поставила ее на середину стола. – Разверни и ешь! Там, внутри, обещанная тебе курица с яблоками!
– А она без перьев? – уточнил Колян.
Ирка взвыла и опустилась на пол, собирая в горсть совиные перышки. Я взяла в руки плешивое чучело и повертела его:
– Может, намазать дырки «Моментом» и налепить перья сверху?
– Их не хватит! – возразила подруга, разгибая спину и возвращаясь в двуногое состояние.
– Можете распотрошить мою подушку! – великодушно предложил Колян, энергично потроша кастрюлю с куриным рагу. – Иришка, чтобы ты не горевала, я готов компенсировать твоей любимой сове утраченные перья в десятикратном размере!
– Она не моя любимая, – пробурчала Ирка.
– Наконец-то ты об этом вспомнила! – с укором сказала я.
– Мне тоже курица нравится больше, – некстати сообщил Колян.
Я строго посмотрела на мужа, крепко взяла подругу за руку и увела в детскую.
– Я хотела вернуть этот подарок Неотвязному, а теперь не смогу, – пожаловалась Ирка, баюкая плешивое чучело. – Как можно, в таком виде! Это неприлично!
– А преследовать порядочную замужнюю женщину – это прилично? – напомнила я. – А дарить ей дохлых пернатых тварей – прилично? Думаю, что в отношении твоего неотвязного типа мы можем пойти на некоторые нарушения правил приличия.
– Например? – Ирка подняла на меня покрасневшие глаза.
– Например, завтра же напасть на него по неблагородному, но эффективному принципу «двое на одного», загнать в угол и под пытками вырвать чистосердечное признание!
– Это будет признание в любви? – Подружка снова потупилась.
– Или в любви, или в преступных намерениях! – Я потрясла в воздухе сжатым кулаком. – Пусть прямо объяснит, чего ради он за тобой следит и преподносит несъедобных пернатых!
– Я возьму у Моржика газовый пистолет, – пообещала повеселевшая Ирка. – А ты прихвати ту жутко прочную синтетическую пряжу, из которой связала упряжь для Масяньки, когда он только начинал ходить. И какую-нибудь подходящую тряпочку на случай, если понадобится кляп! Встретим Неотвязного во всеоружии!
– Только давай сразу договоримся, когда будем встречать и где, – я быстренько прикинула свои планы на завтра. – Мне с утра нужно в одно место по своим детективным делам, а ближе к середине дня я смогу уделить время и тебе с твоим Неотвязным.
– Тогда приезжай ко мне в офис часиков в одиннадцать или в половине двенадцатого, – деловито шмыгнула носом подруга. – В это время Неотвязный всегда болтается где-то рядом. Видимо, запомнил мой распорядок дня: в полдень я обычно выхожу пообедать, а он увязывается следом.
– На этот раз как увяжется, так и отвяжется! – пообещала я.
Составив план военных действий, мы расцеловались и распрощались до завтра.
Проводив подружку, я заглянула в гостиную. Там было довольно тихо. Бременские музыканты завершили свое дежурное выступление и укатили, Винни-Пух благополучно выбрался из тесной норы Кролика, Русалочка обрела ноги и ушла, а Карлсон улетел.
Колян усадил Масяньку за компьютер, включил ему «рисовальную» программу для малышей и, развалившись на освободившемся диване, предался чтению. Лица мужа за развернутой книжкой я не видела, но пухлый томик в его руках трясся, и компьютерные звуки, сопровождающие Масино художество, перемежались веселым хрюканьем читателя.
– Чему радуемся? – спросила я.
Муж опустил книжку, явил мне сияющую физиономию и с готовностью ответил:
– Радуемся гармонии, царящей в интимной жизни героев этого замечательного романа! Цитирую!
Он встал во весь рост, откашлялся и с выражением прочитал:
– Джек подхватил Энни на руки и понес по лестнице, встречая поцелуем каждую ступеньку. В спальне он нежно взял ее лицо в ладони и положил на пол у камина. «Интересно, – подумала Энни. – Чего он хочет? Просто секса или чего-то более интимного?» Она ощутила, что ее соски набухли. Это был новый шаг в их отношениях. Она почувствовала, как между ними заструилось что-то теплое.
Нервные мурашки побежали по ее позвоночнику. Она превратилась в одну огромную мурашку и громко сказала: «Да-а!»
Я захихикала, потом и вовсе захохотала, спотыкаясь, подошла поближе, обняла чтеца-декламатора и уткнулась в его рубашку. Колян обнял меня одной рукой, в другой у него была книжка. Скривив шею, он продолжал читать:
– «Улыбка на ее устах становилась все шире с каждой секундой приближения оргазма. Энни стонала, больше не напрягая мозг».
Я тоже перестала напрягать мозг, восторженно взвизгнула, обессиленно прильнула к мужу и почувствовала, как между нами заструилось что-то теплое – мои собственные слезы. Впрочем, от безудержного смеха немудрено было и обмочиться. Очевидно, Колян тоже это почувствовал, потому что сунул мне в руку книжицу, скороговоркой сказал: «Подержи, я на минутку!» – и убежал в туалет. Я глянула в раскрытую страницу, прочитала: «Она хотела умереть, но вместо этого уснула», – и согнулась пополам, умирая со смеху.
– Кыся, а зачем эта штуковина стоит на сиденье унитаза? – Колян высунулся из санузла, держа в руках конусообразную пирамидную верхушку.
– Это Масянька поставил, – ответила я, утирая слезы.
– А! А я решил, что это твоих рук дело, и задумался, чего ты хочешь: просто помочиться или чего-то более интимного?
Я всхлипнула и запустила в него бессмертным произведением. Прошелестев листами, книжка стукнулась о закрывшуюся дверь и упала на пол кверху обложкой. На картинку с изображением целующейся пары спланировала маленькая белая карточка.
– А это что такое? – Я подняла картонный прямоугольник размером со спичечный коробок.
Удивление в моем голосе заставило Коляна выглянуть из уборной.
– Это лежало между страницами. Я думал, это твоя закладка! – сообщил мне муж.
– Может, и закладка, но не моя! – Я перевернула карточку.
На другой стороне картонки обнаружилось золотое тиснение: три большие девятки.
– Ой! Число дьявола, шестьсот шестьдесят шесть! – притворно ужаснулся Колян. – Боюсь, это какое-то непоправимое проклятье! То-то у нас была проблема с ужином!
– У НАС не было проблемы с ужином, – возразила я. – И это не шестьсот шестьдесят шесть, а девятьсот девяноста девять, ты просто неправильно смотришь. Гляди, в правом нижнем углу еще цифры, шесть штук: ноль, ноль, ноль семьсот пятьдесят шесть.
– Телефонный номер? – предположил Колян.
– С ноля начинаются только телефоны спецслужб, – напомнила я. – И потом, в нашем городе уже с полгода как семизначные номера телефонов.
– Тогда что же это значит? Девять-девять-девять! Ноль-ноль-ноль-семь-пять-шесть! – со значением повторил муж.
– Я разберусь, – пообещала я.
И бережно спрятала карточку с цифрами в свой бумажник.
Вторник
С утра пораньше я передала сынишку на попечение приходящей няни и особенно тщательно собралась к выходу. Начинался мой первый день в качестве наемного сыщика, и я дополнила содержимое моей сумки специальным снаряжением.
Мой своеобычный малый дамский набор состоит из кошелька с деньгами и кредитками, мобильника, «наладонника», малюсенькой штуковинки под названием «инфракрасный порт», компьютерной «флэшки» и самосворачивающейся рулетки. Это аксессуары в стиле «хай-тек». К ним я добавила простые и незамысловатые инструменты, которые, по моему разумению, вполне могли пригодиться в детективном деле: перочинный ножик, небольшие плоскогубцы и моток капронового шнура. Нашла в шкафчике в ванной неиспользованные по прямому назначению полиэтиленовые перчатки, прилагавшиеся к краске для волос, прихватила и их тоже. Очень хотелось мне на всякий случай взять еще ломик, но он не поместился в сумку. Пришлось удовольствоваться большой отверткой.
Укомплектовав спецснаряжение, я занялась собственным обмундированием. Легкомысленные сарафанчики, блузочки, штанишки капри и босоножки на каблуке отвергла, облачилась в старенькие, но очень удобные светло-голубые джинсы, простую белую майку и проверенные в марш-бросках кроссовки. В этой неприметной одежде и темных очках в какой-нибудь парковой местности я запросто могла прикинуться стройной березкой! А на тот случай, если вдруг понадобится радикально преобразиться, я еще надела белую джинсовую жилетку на подбое ослепительной расцветки. Время и «Тайд» оказались не властны над тканью подкладки, крупные клубнички на зеленом шелке алели так же ярко, как в давно минувший день покупки жилетки. Опытным путем я уже убедилась: стоит только вывернуть одежку изнанкой наружу, и на меня обратят внимание все зрячие существа в радиусе пятидесяти метров, включая флегматичных коров и бессмысленных бабочек! К жилетке прилагался пестрый шелковый платок, великолепно гармонирующий с плодово-ягодной расцветкой подкладки. Платок я затолкала в сумку: если он не понадобится мне в качестве головного убора, я всегда могу использовать его как кляп.
Вся такая блекло-джинсовая и неприметная, в начале одиннадцатого я толкнула скрипучую дверь общежития муниципального медицинского колледжа, в сорок четвертой комнате которого, судя по паспорту, была прописана Людмила Ивановна Петрова.
За дверью обнаружился тесный тамбур, перегороженный подобием шлагбаума. Заградительное сооружение было выполнено из старой швабры, опирающейся на кособокие облезлые тумбочки. На левой тумбе стояла табличка со строгой надписью: «Вход только по пропускам!» На правой высился электрический чайник, имевший такой вид, словно его грубо вскрыли консервным ножом: там, где должна была быть откидная крышечка, зияла округлая дыра с рваными краями. Чайник густо курился паром и живо напоминал собой вулкан Этна на стадии, непосредственно предшествующей извержению. Рядом стояла поллитровая банка, сквозь стекло которой видна была разноцветная мешанина каких-то мелких кусочков. Судя по их неаппетитному виду, они-то стадию извержения уже прошли.
Я подошла ближе и из тесного ущелья тамбура заглянула в просторный холл. Там было пусто, но где-то за поворотом коридора воинственно гремела жесть и звучали громкие голоса.
– Выходь отсель, пьяная морда! – требовал резкий женский голос.
По характерным стервозным интонациям я безошибочно угадала в гневливой бабе вахтершу.
– А ну, выходь, кому говорю! Это женское общежитие! Живо выходь, гад ползучий!
Пьяный гад упорствовал и выползать из женского общежития отказывался наотрез.
– Выходь, сволочь! – ярилась баба. – Ты вообще за каким хреном в постирочную залез, а? Сей же час выходь!
Ответная речь была нечленораздельной и затрудненной, но собеседнику вахтерши все-таки удалось объяснить, что в постирочную, принятую им за женскую баню, он внедрился ни за каким не за хреном, а вовсе наоборот, в надежде найти среди шаек и мочалок дамскую любовь и ласку. На это вахтерша в простых и понятных каждому россиянину выражениях сообщила любвеобильному гражданину, что готова самолично и немедленно приласкать его с применением тяжелых подручных предметов, и, судя по металлическому грохоту и гулу, тут же огладила мужика то ли ведром, то ли тазом.
Скандал быстро набирал обороты и грозил затянуться надолго. Смекнув, что отсутствие на боевом посту грозной вахтерши мне лично только на руку, я поднырнула под швабру, на цыпочках проскочила через холл и взбежала по лестнице.
Интересно, где эта сорок четвертая комната? Коридор второго этажа начинался с помещения под номером двадцать один. Если на каждом этаже по два десятка комнат, то мне следует подняться выше.
Математика вкупе с логикой – великое оружие! Сорок четвертая комната действительно нашлась на третьем этаже, причем она была открыта, так что я шагнула в помещение почти беспрепятственно. Пришлось только обойти стул, поставленный перед порогом в коридоре. На спинке стула висел мокрый детский комбинезон, с него капала вода, и на выщербленном цементном полу образовалась цепь микроскопических озер.
– Тук, тук! Можно войти? – для приличия спросила я.
Спросила негромко, вполголоса – на тот случай, если содержимое постиранного комбинезона лежит, мирно посапывая, в детской кроватке. Однако кроватка была абсолютно пуста, и никакого ребенка я не увидела. В комнате была одна женщина, и то не вся целиком, а только нижняя половина в затрапезной ситцевой юбке, цветных носках с дыркой на правой пятке и шлепанцах. Все, что выше пояса, находилось снаружи здания: высунувшись в окно, женщина энергично вытряхивала какие-то полотнища. Они гулко хлопали, так что моего робкого стука хозяйка комнаты не услышала.
– Здравствуйте! – заорала я, дождавшись паузы.
– Ой, кто это? – Женщина проворно повернулась.
Я подавила вздох разочарования. С Людочкой Петровой, внешность которой я живо представляла себе со слов Вадика и его маман, эта дама не имела никакого сходства. Держа в руке клетчатое детское одеяльце, у окна стояла маленькая кругленькая женщина, похожая на крепкую репку. У нее было круглое лицо, носик пуговкой, серые глаза в коротких ресничках и желтые волосы, закрученные на макушке «дулькой».
– Здравствуйте, – повторила я тише. – Извините за вторжение, я стучала, но вы не слышали. Я ищу Людмилу Ивановну Петрову. Это не вы?
Я заранее знала, что услышу отказ, но ответ, который дала мне женщина-репка, оказался куда более развернутым, чем я ожидала.
– Вам нужна только Людмила Петрова или еще кто-нибудь? – недружелюбно спросила она. – Например, Ася Семина, Клавдия Петренко или Зоя… как ее там? Остальных вообще не помню!
– Остальных? – переспросила я.
– Одиннадцать человек списком! – Женщина-репка раздраженно швырнула детское одеяльце в пустую кроватку и решительно проследовала к старомодному буфету.
Короткие крепкие ножки воинственно топали, красные помпоны на тапочках взволнованно вздрагивали. Женщина открыла остекленные створки буфета, достала книжечку в красной обложке, развернула ее и показала мне:
– Вот, это мой паспорт. Я Любомирцева Галина Владимировна, по всем правилам прописана в этой комнате. Вместе со мной живет моя дочка, Любомирцева Катя, трех лет. Если вы к нам пришли – добро пожаловать! А насчет мертвых душ спрашивайте у прежнего коменданта общежития, это он умудрился прописать на двенадцати квадратных метрах одной комнаты еще одиннадцать совершенно посторонних баб! – Галина шлепнула паспорт на покрытый клеенкой круглый стол и уперла руки в боки. – Мы-то с дочкой тут по закону живем, если не верите, могу еще решение суда показать!
– Верю, верю, не волнуйтесь! – я успокаивающе улыбнулась. – Я поняла ситуацию и уже ухожу, не буду вас больше беспокоить. Скажите только, где я могу найти коменданта, о котором вы говорили?
– Где-то в Сибири, на Колыме, точнее не скажу, но у вас полно времени на поиски: за свои махинации он будет там еще года три, – насмешливо ответила Галина.
Сказать на это мне было решительно нечего. Я вякнула: «До свиданья» – и удалилась, оставив Галину сердито вытряхивать пыльные коврики над головами прохожих.
Ругань и кастрюльный звон на первом этаже уже стихли. В облезлом кресле у стола вблизи демаркационной швабры сидела дородная тетка в старомодном батистовом платье с рюшами. Платье романтического фасона плохо сочеталось с фигурой тетки и уж совсем никак – с ее лицом. Цветом, формой и фактурой это лицо было один в один похоже на типичное изделие завода строительных материалов – одинарный керамический кирпич для внутренних перегородок. В настоящий момент в кирпиче имелась полость, в которую алюминиевой ложкой из стеклянной банки методично загружались порции пищи. Тяжелые, каменной крепости челюсти перемалывали еду быстро и решительно. При этом выражение лица грозной бабы было пугающим. Я бы не удивилась, узнав, что искатель любовных утех был не просто изгнан из общежития, а вообще проглочен теткой-людоедкой с потрохами и парой жестяных шаек в придачу. В студенческие годы я вдоволь наобщалась с общежитскими вахтершами и до сих пор уверена, что агрессивной разновидности этой породы строгих теток обычный человек противостоять не может. Встречаются, конечно, на сторожевых постах и добрые бабули, но это редкость. Ошибка природы.
Только теперь я заметила, что стол кирпичнолицей вахтерши так тесно уложен книжечками каких-то удостоверений, что напоминает черепичную крышу. Видимо, весь пришлый люд на входе в общежитие дисциплинированно сдавал свои «корочки». Следовало ожидать, что церберша непременно поинтересуется, на основании какого разрешительного документа я проникла на охраняемую территорию. Не зная, что сказать, я уже приготовилась притвориться серой мышкой и со всей возможной скоростью юркнуть под заградительную швабру, но тут увидела за спиной вахтерши нечто очень привлекательное для каждого уважающего себя частного сыщика.
На стене за сторожевым постом висело некое дегенеративное подобие мебели. Не полка, не шкафчик… Что-то вроде плоского фанерного ящика с перегородками, разбивающими емкость на многочисленные ячейки. Ячейки были подписаны буквами кириллицы. Я вперила жадный взор в клетку, обозначенную как «П-Р-С». Я знала, каково назначение недоразвитого шкафчика: это был общежитский почтовый ящик. В ячейке, подписанной тремя буквами, лежали почтовые сообщения для тех жиличек общежития, чьи фамилии начинались на П, Р и С.
Желание разворошить это почтовое гнездо возникло у меня мгновенно и в крайней степени. Я бы, наверное, побежала вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, прямиком к вожделенному шкафчику, но доступ к нему преграждала тетка. Жизненный опыт подсказывал мне, что лобового столкновения с озлобленной и подозрительной вахтершей я не выдержу. Следовало применить военную хитрость.
Вахтерша продолжала сосредоточенно питаться. Заметить меня она еще не успела, поэтому я молнией метнулась вправо, добежала до конца коридора и нырнула в ту самую постирочную, которая еще недавно была ареной сражения. Сейчас там было пусто, только на длинном столе мокли в тазу чьи-то полотенца. Я подхватила с пола доисторическую жестяную лохань с ушками, положила туда собственную сумку и накрыла ее своим же цветным платком. Чтобы это было еще больше похоже на небольшую кучку приготовленного для стирки белья, рядом бросила рассохшийся брусок хозяйственного мыла. После чего подбодрила себя репликой:
– Мадам, ваш выход! Оркестр, туш! – И с лоханью в обнимку зашагала к вахтерше.
Как все-таки много значат правильно подобранные аксессуары! Увидев, как я лебедушкой выплываю в холл, вахтерша перестала кормиться и замерла с пустой ложкой у подбородка. Я не дала ей опомниться и метров с пяти испуганно закричала, тыча пальцем через плечо:
– Караул! Там в окно постирочной лезет какой-то мужик!
– Какой мужик? – Тетка взмахнула ложкой, как штыком, и поднялась из-за стола.
– Пьяный! – с готовностью сообщила я. – Залез на подоконник и тянет руки сквозь решетку!
Воинственная баба вскинула голову, как старая полковая лошадь при звуках боевой трубы. Ложка со звоном упала в банку, кресло проскрежетало ножками по полу и отъехало назад, выпуская конницу из засады на оперативный простор. Я думала, вахтерша порысит в постирочную, но она поступила еще лучше – выбежала из общежития.
Я проводила ее взглядом и в обход стола подбежала к коммунальному почтовому ящику. Чтобы внимательно пересмотреть толстую пачку писем, требовалось время, а у меня его не было, потому как, не обнаружив под окном постирочной противника, вахтерша сразу же вернется на пост. Не мудрствуя лукаво, я затолкала в сумку всю корреспонденцию на П-Р-С, задвинула под стол пустую лохань и выбежала из общаги с такой скоростью, словно за мной гналась рота злобных фурий с кирпичными лицами.
После полутемного холла яркое солнце меня ослепило. Одновременно меня оглушили громкие вопли вахтерши. Лишившись разом пары основных органов чувств, я не сразу сообразила, что происходит, а когда вновь обрела способность видеть и слышать, искренне изумилась.
Воистину, нет на свете ничего невозможного! Оказывается, я вовсе не обманула общежитскую цербершу! На решетке окна постирочной и в самом деле висел какой-то мужик! Руками он цепко держался за верхний край стальной рамы, а ногами вслепую отбрыкивался от вахтерши, которая гигантским мячиком прыгала внизу и нецензурно поминала родню ползучего гада по материнской линии. Гад был во всех смыслах выше этих вульгарных разборок: он паразитическим растением обвивался вокруг стальных прутьев и, заглушая крики вахтерши, с воодушевлением распевал: «Моя любовь на пятом этаже, почти где луна! Моя любовь, наверно, спит уже – спокойного сна!» Из чего следовал вывод, что окно постирочной отнюдь не является конечным пунктом опасного путешествия певца по вертикали. И спокойный сон обитателям общежития не грозил!
Впрочем, было без четверти одиннадцать, петушок пропел очень и очень давно, так что трудовой и учащийся народ уже бодрствовал. Я присела на лавочку у входа в общежитие и, не обращая внимания на скандалистов у окна постирочной, изучила свою добычу – содержимое ячейки П-Р-С. В пачке почтовых отправлений были письма, листочки разнообразных извещений, поздравительные открытки и даже одна телеграмма. При этом одна из открыток была новогодней.
– Свежачок! – пробормотала я, подумав, что часть корреспонденции, вероятно, адресована тем «мертвым душам», за незаконную прописку которых экс-комендант сам получил долгосрочный вид на жительство в суровых северных краях.
Почти в самом низу стопки, между открыткой с изображением квелого мартовского подснежника и судебной повесткой, обнаружился простой белый конверт, на котором вместо данных об отправителе красовался фиолетовый штамп собеса, а адрес получателя был написан от руки. Получателем значилась Петрова Л.И.
Я сунула этот бесценный конверт в сумку и глянула на роковое окно постирочной. Победоносная вахтерша за ноги стащила певца-верхолаза на землю и уже волокла мужика в общагу, вероятно, намереваясь сделать из него коврик для ног. Встречаться с грозной бабой мне не хотелось, поэтому я решила вернуть постороннюю корреспонденцию на место чужими руками. На подходе к общежитию как раз показалась стайка девчонок в белых халатиках. Я перебросила свою торбу через грудь и заковыляла в том же направлении, имитируя охромевшего почтальона Печкина. Легконогие девушки быстро догнали меня.
– Девочки, помогите, занесите почту! – жалобно попросила я. – Ноги стерла, еле иду!
– Конечно, давайте! – какая-то сердобольная девчушка тут же взяла у меня пачку писем.
При взгляде на нее на лице девушки отразилось недоумение: верхней в стопке лежала открытка со снеговиком. Что и говорить, это весьма нелестно характеризовало скорость работы почты!
– Еле-еле ползу! – повторила я, объясняя столь неспешные темпы. – Прям, как улитка!
Ничего не сказав, девушка скрылась за дверью общаги. Я тут же перестала кособочиться и хромать и живо зашагала прочь, на ходу весело перевирая стихотворение Бориса Житкова:
Кто стучится в дверь ко мне,
С толстой сумкой на ремне?
Это он, это он – черепаха-почтальон!
Мне очень хотелось поскорее вскрыть письмо, адресованное Людочке, но я решила сделать это неторопливо и аккуратно: не разрывать конверт, а расклеить его, подержав над паром. Так, чтобы, ознакомившись с содержанием письма, его еще можно было вручить адресату. Я ведь не собиралась красть чужую почту!
Для аккуратной перлюстрации необходим был горячий пар. Вспомнив, что у Ирки в офисе имеется вполне исправный электрический чайник, я заторопилась на остановку троллейбуса. Как раз приближалось условленное время встречи с подругой – оно же «час икс» для Неотвязного, который еще не знал, что мы с подругой объявили ему войну.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/elena-logunova/kukish-s-ikorkoy/) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Елена Логунова
Тип: электронная книга
Жанр: Иронические детективы
Язык: на русском языке
Издательство: Эксмо
Дата публикации: 23.04.2024
Отзывы: Пока нет Добавить отзыв
О книге: Тележурналистке Елене предложили весьма заманчивую халтурку: немного поработать частным сыщиком. Банкирша Рябушкина вызвала «скорую детективную помощь», чтобы отыскать невесту своего сына Людочку, удравшую прямо со свадьбы. Просмотрев кассету, записанную в тот злополучный день, Елена пришла в ужас: оказывается, в бегстве Людочки виновата она и ее семейство! Они как раз сидели в летнем кафе и видели, как девушка в подвенечном платье рванула из парка под смех и улюлюканье Лениного мужа. А все из-за того, что их сынок простодушно объявил на весь парк: невеста похожа на снеговика! Теперь Елена просто обязана довести расследование до победного финала. А на следующий день она узнала, что ее заказчица умерла, оставив сыну огромное наследство. Странная девушка эта Людочка! Кто же сбегает от богатого жениха?..